«Не уйдешь, сволочь!» – Должиков готов был заорать это на всю набережную. Высунулся из машины, снова целясь…
Дз-з-зззззззз! Бах! – он едва успел нырнуть вниз, ударившись переносицей о приборную панель. Мотоциклист выстрелом опередил его на какую-то долю секунды.
А потом произошло нечто невероятное: развернувшись на крохотном пятачке, мотоциклист сдал назад, газанул, разогнался…
Он перелетел через капот застрявшей «Газели», водитель которой впал в ступор, услышав рядом с собой перестрелку. Сияющая громада мотоцикла, казалось, мгновение парила в пространстве, зависнув в воздухе. А потом с грохотом приземлилась на асфальт. Рывок, поворот, полный газ – впереди открывался Устьинский мост: широкий и пустынный, точно предназначенный для бешеной гонки.
Когда Должиков вырулил на мост, мотоцикл и тот, кто им так виртуозно управлял, были уже на той стороне, уносясь с ревом, точно сияющий болид – на немыслимой скорости, по встречной полосе против всяких правил движения в направлении высотки на Котельниках – мимо, мимо залитой огнями громады. Прочь…
Рев мощного мотора, потом звенящая тишина… И шум вечернего города, затихшего лишь на секунду в изумлении от происшедшего.
Глава 22Гипноз
По воскресеньям Игорь Деметриос предпочитал отдыхать, а не работать. Но это воскресенье – 31 августа выходным для него не было. На воскресенье был назначен повторный совместный сеанс, на котором должны были присутствовать Жуковский, Гай и Ермаков.
Евгений Ермаков явился первым, сидел на диване в приемной, томясь в ожидании. По воскресеньям секретарша Деметриоса Ираида Викторовна отсутствовала. Однако на этот раз Деметриос хотел, чтобы она вышла на работу. Но с секретаршей все эти последние дни творилось что-то неладное. Накануне она звонила из дома и, рыдая, сообщила, что «у них в доме произошло нечто ужасное, она вынуждена взять отгул и что вообще это не телефонный разговор, но ей непременно надо посоветоваться с ним – непременно, обязательно, потому что ее вызывают к следователю на допрос».
Деметриоса все это крайне обеспокоило. Особенно этот самый «допрос у следователя». В связи с чем вызывали его секретаршу? И что она там, У НИХ, могла наболтать?
Если честно, совместный сеанс в связи с этим потерял свою значимость. Но, как говорится, думы думаются, а руки делают. Чтобы подготовиться и направлять сеанс в нужное русло, Деметриос даже набросал себе небольшой план, выделяя ключевые аспекты в отношении каждого из трех участников сеанса. Например, для Владимира Жуковского этим ключевым аспектом оставалась повесть Гайдара, Деметриос не поленился снова и снова пролистать «Судьбу барабанщика». Как глубоко проросло сквозь взрослую желчную натуру Жуковского то, что было посеяно в далеком детстве – отсутствие родительской любви, соперничество с братом, жажда сравняться с ним, превзойти его и как следствие – горячее желание совершить некий поступок. Мальчишеская тяга к геройству? Деметриос напрямую связывал для себя этот самый «синдром барабанщика» (так он окрестил то, что наблюдал у Жуковского) с нынешней эмоциональной неудовлетворенностью своего пациента. Ему казалось, что он уже ПОЧТИ ПОНИМАЕТ его проблему, для окончательного анализа надо совсем немного – несколько сеансов, бесед.
Но на этот совместный сеанс Владимир Жуковский не приехал. Не явился и Гай.
Когда время «джентльменского» ожидания истекло, Деметриос вышел в приемную. Вид Евгения Ермакова выражал скуку.
– Больше никого нет, Игорь Юрьевич, – сказал он. – Что, все отменяется на сегодня?
Деметриос колебался – может, и правда отменить все?
– Не будем ничего отменять, вы же приехали, Женя, – он наконец принял решение. – Я не понимаю… Мы же в прошлый раз договорились. Никто из них не звонил, не отказывался. Ну-ка, я сейчас им позвоню сам.
Деметриос взялся за телефон, но позвонить не успел. Раздался звонок снизу.
– Ну вот и они, просто опоздали. – Деметриос нажал «входную» кнопку на столе секретарши.
Торопливые шаги по лестнице, дверь приемной распахнулась. И Деметриос увидел жену Жуковского Оксану.
– Вы? Добрый день, а… а где же Владимир?
– Он не у вас? – Оксана задыхалась: лестница, видно, далась ей нелегко.
– Нет, мы его ждем.
– Можно мне поговорить с вами, доктор, – она оглянулась на Ермакова, – наедине?
Деметриос пригласил ее в кабинет.
– Игорь Юрьевич, я не знаю, что происходит, объясните мне, как врач, как психолог – что с моим мужем? Он душевнобольной? – выпалила Оксана.
– Ну, дорогая моя, с чего вы это взяли.
– Но он ведет себя чудовищно, он… он так изменился, я просто не узнаю его в последнее время.
– Успокойтесь, ваш муж совершенно нормальный. – Деметриос, видя ее состояние, сразу же взял с ней тот добродушный успокаивающий тон, каким асы психоанализа разговаривают с нервными пациентами. – Просто у него сейчас трудный период в жизни. Так совпало, и никто в этом не виноват, в том числе и вы, и ваш брак.
– Объясните же мне, прошу вас.
– Видите ли, дорогая моя, – Деметриос прошелся по кабинету, – мы провели с вашим мужем несколько сеансов. Ваш муж – типичный представитель своего поколения. А чтобы понять Владимира, надо понять это поколение в целом, в разрезе, так сказать, общей проблемы. Вашему мужу сорок два года. Дело не только в пресловутом кризисе среднего возраста. Дело еще и в том диссонансе, который испытывает сейчас все поколение нынешних сорокалетних. А диссонанс этот сводится к… Знаете, для себя я окрестил этот психологический феномен «синдромом барабанщика». С легкой руки вашего мужа, кстати. Вы читали повесть Аркадия Гайдара «Судьба барабанщика»?
– Девчонкой, школьницей, а при чем тут это?
– Для вашего мужа эта повесть с ее героем Барабанщиком как некий стержень, на который все нанизано. Детство и пик взросления поколения, к которому принадлежит ваш муж, пришлись на семидесятые годы. Знаете, для ребенка воспитание в рамках советской идеологической системы не могло пройти бесследно. Все, что закладывалось, все, что вбивалось в головы, что входило в сознание – оно и сейчас там, внутри. Все это есть, оно никуда не делось. Это как религиозное воспитание у тех, других, дореволюционных поколений. Это некий базис, на котором все потом строилось. А строилось ведь так много нового. Мир резко изменился, вроде бы изменился и характер. Он приспособился. Если хотите знать, то поколение нынешних сорокалетних, по моему мнению, самые настоящие, изощренные приспособленцы в хорошем смысле этого слова. Они смогли приспособиться к миру, который стал другим. Но который был совсем, совсем другим, когда они были детьми, когда все только и закладывалось, когда формировался их характер.
Понимаете, детство по прошествии лет, с возрастом принято идеализировать. Нынешнее поколение сорокалетних это как раз и делает. Хочет жить здесь и сейчас, пользуясь всеми свободами и всеми благами. И одновременно хочет вернуться в детство – туда, где все так просто, так понятно, туда, где живы, молоды были родители, и друзей во дворе полным-полно, и никто еще не спился, не умер, не слинял в Штаты на ПМЖ, и где все были относительно равны. Это для старших, кто видел больше, кто помнил много страшного – лагеря, Сталина, – это время было синонимом застоя, лжи, фальши. А для них, детей, это время было самым лучшим в их жизни. Они жили в великой стране, в сверхдержаве, и им внушалось, что их страна самая лучшая, самая справедливая и прекрасная. И они верили в это, как верил когда-то герой в «Судьбе барабанщика». Их, конечно, манила заграница – шмотки, джинсы из «Березки», стереомагнитофоны, записи Пинк Флойд, «цеппелинов», «роллингов», но слышали-то по радио день-деньской они другие песни… И все это превратилось в некую матрицу, в некий первичный файл сознания. Отчего, скажите, такой бешеной популярностью у нас теперь пользуются дискотеки в стиле «ретро»? Отчего это самое «ретро», так называемая «советизация» сейчас так популярна во всем – в том числе и в политике? Возрождение «большого стиля»? Потому что, живя в этой, нынешней реальности, по сути управляя ею, это поколение жаждет привнести в нее часть мира своего «счастливого советского детства». Мифологизированного детства. И это желание, как мне кажется, у этого поколения выражено в гораздо большей степени, чем у поколений других. Отчего это так – я не знаю, но я вижу, что это так. Это поколение маленьких «барабанщиков», только они сами боятся себе в этом признаться.
А когда что-то не ладится с настоящим, как, например, у вашего мужа, когда кажется, что шансы упущены, что кто-то преуспел в большей степени, то эти самые детские «файлы» всплывают со дна и постепенно, потихоньку, но очень упорно начинают доминировать, подчинять. То, что посеяно, приносит урожай, требуя жатвы. А когда эта жатва совершается, душевный разлад усиливается, выливаясь порой в странные, неадекватные поступки…
– В неадекватные поступки? – воскликнула Оксана. – Вы так это называете? Господи, я-то думала, я-то надеялась, что вы поможете Вовке как психолог, как врач, а вы… Что вы плетете? Что за чушь вы несли сейчас? «Синдром барабанщика», поколение сорокалетних… Да при чем тут какое-то поколение, какой-то чертов барабанщик, когда… Когда он, Вовка, просто патологически, чудовищно ненавидит своего брата?!
– Старшего брата?
– Да, да, да! И я это знала, догадывалась. Я всегда это знала, слышите?! И я думала, вы сразу это поймете и поможете ему какими-нибудь вашими методами, психокоррекцией, пилюлями успокоительными, наконец. А вы… вы сами ни черта, оказывается, в этом не понимаете! Даже разобраться не сумели, что к чему!
– Но, дорогая моя, конфликт между вашим мужем и его братом Алексеем кроется в их детском соперничестве…
– Конфликт? Это ненависть, животная ненависть. Владимир ненавидит брата так, что МОЖЕТ УБИТЬ. Ненавидит за то, что Алексей его брат, что он многого достиг, что занимает такой пост, что он помогает ему, проявляет к нему участие, жалость. Вовка его даже за это ненавидит – за помощь, за то, что он денег нам взаймы давал, за то, что о семье нашей заботится… А вы это называете каким-то «синдромом», а это же… Господи, я думала, вы поможете, – Оксана всхлипнула, – я думала, что найду его здесь сегодня, у вас…