— Не густо, — заметил Джейк.
— Пошел ты к черту.
Мы обогнали грузовик с живыми курами в клетках. Наступило молчание. Потом Джейк сказал:
— Значит, вам разрешали иметь при себе деньги?
— Конечно.
— На что же они вам были нужны?
— Ну, если мы хотели пойти в город или купить что-нибудь: молочный коктейль, шампунь, иллюстрированный журнал.
— И вас свободно отпускали в город? — спросил Джейк. — В любое время, когда захотите?
— А что в этом плохого?
Я вцепилась в ручку дверцы и ждала, что будет дальше. Но Джейк не сказал ни слова. Знай себе едет а лицо каменное.
Мы остановились позавтракать в каком-то кафе; в туалете Минди попросила меня помочь ей расчесать волосы и сделать два хвостика.
— Боялась причесываться сама, — сказала она. — А соседка по комнате еще спала.
— Чего же ты боялась? — спросила я.
— Вы же знаете, мне нельзя высоко поднимать руки. Пуповина может задушить ребенка.
— Но…
— Как я выгляжу? — спросила она.
С этими двумя задорными хвостиками и доверчивыми голубыми глазами она выглядела моложе моей дочери — ни дать ни взять двенадцатилетняя девочка. Рядом с ней я вдруг увидела в зеркале немолодую, поблекшую женщину с прямыми волосами, в измятом плаще, который явно не снимали ни днем ни ночью.
— У вас разве нет помады? — удивилась Минди.
— Помады? Нет.
— Тогда возьмите мою.
Она протянула мне открытый тюбик розовой, пахнущей фруктами помады. Я возвратила его:
— Спасибо.
— Почему? Вам надо немного подмазать губы. Вы очень бледная.
— Спасибо, я…
— Хотите, я сама вас подкрашу?
— Нет, спасибо.
— Знаете, в приюте я была как косметичка. Многие девчонки так и не научились следить за собой. Не двигайтесь…
— Перестань.
Она испугалась. Отступила назад.
— Прости, пожалуйста.
— Ничего, — сказала она. Молча закрыла тюбик колпачком и бросила помаду в сумку. Потом тихонько пробормотала: — Вот тебе и на!
Когда она подняла голову, я увидела, что лицо у нее стало бледное, испуганное, даже как-то уменьшилось.
— Не обижайся. Просто я не хочу, чтобы из меня получился другой человек. А вдруг, — сказала я, пытаясь обратить все в шутку, — я так и останусь с чужим лицом? Знаешь, как бывает, когда скашивают глаза, разве мама никогда не предупреждала тебя об этом?
— Как по-вашему, Шарлотта, он хоть немножко рад меня видеть? — спросила Минди.
— Конечно, рад, — ответила я.
Теперь мы ехали медленнее: приходилось то и деле останавливаться. Во-первых, кота без конца укачивало. Время от времени он жалобно мяукал. Джейк сыпал проклятьями, тормозил и сворачивал к обочине. На беду, кот ни за что не хотел вылезать из машины. Мы хором начинали звать его: «Плимут! Иди сюда, Плимут!» Но он забивался под сиденье, а мы беспомощно слушали, как его рвет.
— И это полезно для нервов? — спрашивал Джейк.
Во-вторых, Минди мучили судороги в ногах. Всякий раз, когда начиналась судорога, нам приходилось останавливаться, чтобы Минди могла хоть немного походить, пока не станет легче. Мы стояли, прислонясь к машине, и смотрели, как она, припадая то на одну, то на другую ногу, ковыляет по полю, усеянному цветами и бутылкам из-под пива. Было по-настоящему тепло, солнце светило так ярко, что приходилось щуриться. Издалека Минди казалась маленьким, озаренным солнцем роботом.
— Проходит! — кричала она. — Мне уже легче!
— Вот сейчас я начинаю жалеть, что не курю, — сказал Джейк.
— Я чувствую, как расслабляются мышцы!
Куртка Джейка пузырем вздулась на ветру. Он стоял рядом со мной. Наши локти соприкасались. Мы были похожи на родителей, которые вывели ребенка на прогулку в парк.
— Ты ведь рожала? — вдруг сказал он, словно читая мои мысли.
Я кивнула.
— А судороги в ногах у тебя были?
— Да вроде нет.
— Это все ее выдумки.
— Вряд ли.
Я почувствовала, он смотрит на меня. И отвернулась. Тогда он спросил:
— Сколько?
— Что?
— Сколько детей?
— Двое, — сказала я.
— Твой муж любят детей?
— Ну конечно.
— А что он делает?
— Что делает?
— Чем зарабатывает на жизнь? Шарлотта, о чем ты думаешь?
— Да… Так он… в общем, он проповедник.
Джейк присвистнул.
— Разыгрываешь?
— Нет.
Минди неторопливо направлялась к нам, за ней полосой тянулись примятые цветы.
— Теперь совсем прошло, — сказала она.
Джейк посмотрел на нее отсутствующим взглядом, словно не мог понять, что именно у нее прошло.
Часов в двенадцать дня мы проехали мимо большого щита в виде горки пластмассовых апельсинов — приветствие по случаю прибытия во Флориду.
— Ура! — крикнула Минди. — Сколько нам теперь осталось ехать?
— Еще накатаешься, — сказал Джейк. — Ты что, никогда не видела карту США? Мы едем вниз, по знаменитому Большому Пальцу.
— Я устала от езды. Разве нельзя остановиться в мотеле или еще где-нибудь? Мисс Боханнон говорит, в моем положении долго ехать в машине вредно.
— Что еще за мисс Боханнон?
— Фельдшерица, она учит уходу за ребенком.
Джейк нахмурился и нажал на акселератор.
— Не понимаю, — сказал он, — зачем там преподают уход за ребенком.
— Чтобы научить, как ухаживать за ребенком, дурачок.
— Пустое дело, по-моему, — заметил Джейк, — Ведь большинство девчонок отдадут своих детей на усыновление.
— Верно, но такие девчонки не ходят на эти занятия. Они посещают курсы по уходу за внешностью.
— Ясно, — сказал Джейк. …
Какое-то время он ехал молча. По его лицу было видно, что он о чем-то размышляет. Потом он снял ногу с акселератора.
— Постой-ка.
— Что такое?
— Ты что, собираешься оставить этого ребенка?
— Конечно.
— Ну, знаешь, по-моему, это ни к чему…
— Как, Джейк? Что же, по-твоему, мы должны…
— Мы?
Минди повернулась и посмотрела на меня. Я уставилась на проплывающую мимо бензоколонку.
— Ты на что это намекаешь, Минди? — спросил Джейк. — Рассчитываешь, что мы поженимся?
— Конечно, рассчитываю. Иначе зачем тебе было ехать в такую даль? Надо хоть немножко любить меня, чтобы столько проехать.
— Не зверь же я, в конце концов, — сказал Джейк. — Даже когда угоняют самолеты, детей отпускают. Даже когда дерутся за места в спасательных шлюпках, детей сажают в первую очередь.
— В шлюпках? Ты о чем? При чем тут шлюпки?
— Я ехал спасать ребенка из тюрьмы. Умора! Ничего себе тюрьма. Да ты меня просто надула!
— Нет, не надула! Зачем ты так говоришь? Так вот, послушай, Джейк Симмс, — сказала Минди. — На попятный ты не пойдешь. Ехал в такую даль, забрал меня из приюта, привез в другой штат — и вдруг передумал? Ну нет! Мы с тобой поженимся, у нас будет ребенок и самый прекрасный дом на свете.
— Ни за что, — отрезал Джейк.
— Если хочешь, можем остаться здесь, во Флориде. Купим маленький домик по соседству с Оливером, разве плохо? И вообще, климат здесь для детей самый подходящий. — Она обернулась ко мне. — Здесь они не будут постоянно простуживаться, и нам не надо будет покупать им зимние вещи. Здесь жить дешевле. Я так люблю тепло. Обставим дом по-летнему, все будет ярких цветов: плетеные стулья, белые занавески с оборками, перевязанные посредине лентой, эти, как их?…
— Занавески «присцилла», — подсказала я.
— Ага, «присцилла». Обязательно повесим. Занавески «присцилла». Во всех комнатах, кроме гостиной. Там будут портьеры из искусственного шелка, Золотистые или, может, оливкового, цвета. Какие-тебе больше нравятся, Джейк? Золотистые? — Джейк молча смотрел прямо перед собой. — Оливковые?
Мимо нас проплывали кладбища старых лодок и катеров, конторы по продаже и аренде недвижимости, кондитерский. Все запущенное, обшарпанное. Если эта и есть Флорида, мне она совсем не по душе. Даже солнце здесь светит как-то не так, плоское, белесое, навалившееся на жестяные крыши придорожных киосков…
— Джейк, у меня опять судорога, — сказала Минди извиняющимся тоном.
Выражение лица Джейка не изменилось. Он съехал на обочину и затормозил. Под задним сиденьем вопил кот. Джейк вышел из машины, и мы обе вылезли следом за ним. Судя по указателям, мы находились на окраине маленького, убогого городишка под названием: Парнесто. Минди могла пройтись только вдоль дороги, по усыпанному мусором гравию, добела раскаленному, ослепляющему блеском слюдяных прожилок. Сцепив руки под животом, она быстро пошла вперед.
— Не вздумай посылать меня следом за ней, — сказал Джейк.
Я удивилась:
— Посылать?
— Все вы, женщины, такие или, может, нет? «Ах, пойди за ней, Джейк, Посмотри, может, ей надо помочь».
— Но я и рта не раскрыла.
— Собиралась.
— Ничего подобного!
Минди споткнулась. Упала на колено.
— Пойди помоги ей, — сказал Джейк.
Я бросилась к Минди. Но пока добежала, она уже поднялась на ноги.
— Минди, — спросила я, — ты не ушиблась?
— Нисколечко, — сказала она, отряхивая сарафан. Ее глаза были опущены, длинные светлые ресницы неумело подкрашены растекающейся тушью. — Надо изо всех сил наступать на каблуки. Это помогает при судорогах. Если ударять каблуками по гравию, вот так то… — Она остановилась и посмотрела на меня. — Шарлотта, я, не врала, честное слово. Скажите ему, если он не понимает. Ведь это на самом деле как в тюрьме когда человеку некуда, больше идти. Правда?..
— Конечно, — сказала я. — Хочешь, давай повернем обратно?
— У меня просто нет выбора, ему придется смириться, — говорила она, послушно шагая за мной. — Мне ведь тоже не сладко приходится. На пятом или шестом месяце я до того разозлилась, мне так надоело ждать, даже показалось, я его разлюбила. А может, на самом деле разлюбила? Но что делать? Другого выхода у меня нет.
Мы шли по полоске гравия, утопая в пакетах из-под хрустящего картофеля и обертках от конфет. Джейк ждал нас в машине. Он сидел на пассажирском месте, опустив голову на руки.