– Если кто-нибудь без очереди не влезет, – заметил он.
– Это да, – вздохнула Люба. – Ну что ж делать, столько времени ждали – еще подождем. Потом к концу года наверняка для плана еще привезут. Как у тебя на работе?
Этого вопроса Родислав всегда ждал и отвечал на него с удовольствием. Ему нравилось рассказывать Любе о служебных делах, о взаимоотношениях с коллегами, о конфликтах с руководством или, наоборот, о согласии с ним – это был честный и беспристрастный рассказ без страха перед возможной критикой. Люба никогда не выставляла ему оценок, что бы Родислав ни сделал, – он всегда был безусловно и безоговорочно прав, во всяком случае, у Любы каждый раз находились бесспорные аргументы в пользу правоты мужа. С самого первого дня службы она была полностью в курсе всех проблем Родислава и знала всех его коллег и друзей, и даже некоторых начальников. Дом у Романовых был гостеприимным и хлебосольным, Люба привечала друзей мужа и даже настаивала на том, чтобы он приводил их домой, вместо того чтобы «отмечать» в кабинетах, с порезанной на газете колбасой и разлитой в чайные чашки водкой. Такие «отмечания» редко бывали заранее запланированными, они возникали спонтанно, по поводу удачного расследования, или присвоения очередного звания, или просто в связи с вынесением благодарности или получением премии, и если Родислав говорил по телефону, что он сегодня «задержится с ребятами», Люба непременно отвечала:
– Ну что вам там сидеть в антисанитарной обстановке? Бери ребят, вези к нам, я вам сейчас стол накрою – отпразднуете как белые люди.
Ни разу не случалось, чтобы это радушное приглашение оказалось отвергнутым. Люба обладала редким, перешедшим к ней от бабушки Анны Серафимовны умением делать стол буквально «из ничего», когда за три дня до зарплаты денег оставалось ровно на детскую еду и на проезд в транспорте до работы и обратно. Бабаня учила:
– Даже в самые тяжелые времена настоящая леди не должна показывать, что в семье финансовые затруднения. Скатерть должна быть белоснежной, салфетки должны хрустеть, посуда должна сверкать, а блюда, которые ты подаешь, должны быть похожи на произведения искусства. Если у тебя есть один огурец, один помидор и одна картофелина, ты можешь сделать из этого настоящий натюрморт, за который не стыдно было бы шеф-повару лучшего ресторана.
Люба училась у бабушки фигурной нарезке и всяческим хитростям приготовления простых продуктов так, чтобы они выглядели не только аппетитно, но и изысканно. Она одной из первых в Москве оценила высказывание о том, что пицца – пища бедняков, задолго до того, как в столице появились первые пиццерии, достала рецепт, научилась делать тонкие коржи из пресного теста и запекать в самых невероятных сочетаниях остатки продуктов, обнаруженных в холодильнике: колбасы, сосисок, сыра, рыбных консервов, овощей, кусочков мяса из вчерашнего супа, соленых грибов и даже фруктов. Каждый из этих остатков в отдельности на полноценное блюдо даже для одного едока никак не тянул, а приготовленной Любой пиццей можно было накормить и семью, и неожиданных гостей. И разумеется, на накрытом ею столе все было белоснежным, хрустящим и сверкающим вплоть до колец для салфеток. Какой бы простой ни была еда, стол всегда накрывался как для банкета, и к этому тоже приучила ее Анна Серафимовна.
Коллеги Родислава любили приходить к нему в гости, и не только из-за вкусной еды и нарядно накрытого стола. Им нравилось гостеприимство Любы, ее приветливость и искреннее радушие, они чувствовали себя в доме Романовых желанными и «жданными» гостями. Ну и кроме того, в доме царила атмосфера, из которой не хотелось уходить, – атмосфера любви, взаимного уважения, доверия и теплоты. Ни разу гостям не довелось увидеть хозяйку дома хмурой, недовольной, раздраженной или просто расстроенной, она всегда улыбалась, задавала заинтересованные вопросы о домашних и служебных делах, помнила имена жен и детей сослуживцев мужа, а также кто чем болеет и у кого какие оценки в школе, не говоря уж о том, что она была полностью в курсе служебных дел Родислава и многих его сотрудников, никогда ничего не забывала и не путала, и при ней можно было обсуждать любые проблемы, даже такие, которые работники милиции при женах обычно не обсуждают. Люба Романова была замечательным слушателем, она сидела вместе с ними за столом, подперев щеку ладонью, и не сводила внимательных глаз с каждого говорившего, не влезала в разговор, ничего не комментировала, иногда совершенно по-школьному поднимала руку и спрашивала:
– Витенька, извини, я тебя перебью, а ты знал, что…
Или:
– Алеша, можно уточнить? А ты…
И не высказывала своего мнения до тех пор, пока ей впрямую не задавали соответствующий вопрос. Но надо сказать, что этот самый «соответствующий вопрос» ей задавали почти всегда, хотя и понимали, что Люба Романова не является специалистом в милицейском деле, зато очень точно и тонко разбирается в отношениях человеческих, обладает не только феноменальным чутьем на людей, но и добротой и мудростью. Мудрость же Любы заключалась в том, что она всегда находила, что ответить, чтобы человек почувствовал себя правым и не казнился своими ошибками. И действительно, послушав ее комментарии, гость начинал видеть свои ошибки вполне простительными и объяснимыми, и даже и не ошибками вовсе, а просто не до конца продуманными, но в целом не такими уж глупыми поступками. Ну разве у такого слушателя можно не спросить его мнение? И разве можно так быстро уйти из дома, в котором такая хозяйка? Тем более что вникание в проблемы и мужа, и его товарищей отнюдь не мешало Любе осуществлять функции хозяйки: опустевшие тарелки моментально наполнялись угощением, стоящие на столе горячие блюда никогда не бывали остывшими, пепельницы – переполненными окурками, а заварочный чайник – пустым.
И никому, в том числе и самому Родиславу Романову, не приходило в голову, что перед внезапным нашествием гостей Люба занималась стиркой, которую бросила в самом разгаре, и что после стирки у нее намечено было мытье ванной и туалета, и теперь все это ей придется доделывать поздно вечером, а то и ночью, потому что она всегда четко и до конца исполняла все запланированное, ни от одного пункта из составленного заранее плана не отказывалась и ничего не оставляла на завтра. После ухода гостей Родислав сонно потягивался, зевал и говорил, что смертельно устал, и Люба с милой улыбкой отправляла его спать, а сама продолжала заниматься хозяйством, достирывала, доглаживала, домывала, пришивала пуговицы и оттирала пятна. Она всегда помнила, как бабушка говорила:
– Главное богатство человека – это люди, которые его окружают. Вот посмотри: твоего дедушки Мити давно нет в живых, а его однополчане до сих пор приезжают к нам и готовы, если будет нужно, помочь, чем смогут. И мои братья и их дети тоже часто у нас бывают, они нас любят, и мы этим богаты. Всем этим людям хорошо у нас, тепло, они окружены вниманием и заботой, поэтому они тянутся к нам, и именно поэтому мы никогда не останемся одни, что бы ни случилось. И ты должна делать все, чтобы людям было с тобой хорошо, тогда они всегда будут рядом, и ни одна беда тебе не страшна.
И Люба старалась. Ни разу не сказала она Родиславу, который со временем начал все чаще и чаще приводить в дом друзей, не дожидаясь ее приглашения и не ставя заранее в известность, что устала, что у нее другие планы или вообще нет времени или продуктов. И время находилось, и продукты оказывались в наличии. А друзья и коллеги завидовали Родиславу Романову и говорили, что его Любочка – настоящая милицейская жена и что таких жен больше ни у кого нет. Родиславу было приятно, он гордился Любой и своим домом, любил приглашать друзей и с удовольствием выслушивал комплименты в адрес жены.
– Как у тебя на работе?
Родислав принялся подробно рассказывать про приемщицу Щупрову и «собачью пасту».
– Погоди, но ведь про Щупрову ты мне уже рассказывал, – вспомнила Люба. – Ты дело собирался возбуждать, контрольную закупку должны были проводить чуть ли не месяц назад. Что, не провели?
– Провели, – поморщился Родислав, – только напортачили. Она хитрая бабенка, вывернулась, а наши опера все прохлопали. Целый месяц готовились к сегодняшнему дню.
– Ну и как сегодня все прошло? – с интересом спросила Люба.
– Отлично! С поличным поймали. Мне Славка Сердюков позвонил, когда я уже домой собирался. Теперь ей не выкрутиться, этой Щупровой. Завтра буду дело возбуждать, все бумажки оформлю – и в суд.
– А что у Славика Сердюкова с женой? Они помирились или она все еще дуется?
– Да я не спросил, мы с ним на людях встретились, неудобно было. Но, судя по тому, что рожа у него была довольная, там все в порядке.
– Ну и слава богу. А у нас тоже все в порядке, Николаша получил пятерку по арифметике и четверку по рисованию. У Лели температуры сегодня уже нет. Видел, как она с Тамарой играет?
Родислав кивнул с набитым ртом.
Так повелось издавна: первым делом Люба интересуется ЕГО делами и ЕГО жизнью, потом рассказывает о детях. До нее самой очередь никогда не доходит, потому что ужина хватает ровно на то, чтобы обсудить вещи, важные для Родислава, – его работу, его проблемы и его детей. Потом он укладывался на диван и смотрел телевизор или сразу шел спать, если приходил совсем поздно.
Люба уже подавала чай, когда в кухню вошла Тамара.
– Уф, еле уложила, – с улыбкой сообщила она. – Ни в какую спать не хотела. Пришлось целых две сказки прочитать. Конечно, хватило бы и одной, но я неудачно сказку выбрала, «Колобок».
– Могу себе представить, – обеспокоенно сказала Люба, – когда Колобка лиса съела, Лелька, наверное, расплакалась.
– Точно, – подтвердила сестра, – лежит и тихонько слезами обливается – до того ей этого дурацкого Колобка жалко. Пришлось быстренько переключаться на Красную Шапочку, там конец хороший. Любаш, можно мне тоже чайку? От чтения вслух горло пересохло.
После рождения Лели Тамара очень много помогала Любе, приезжала всегда, когда была свободна, возилась с племянницей, которую обожала и которая платила ей взаимностью. Тамара уже давно стала настоящим мастером парикмахерского дела, работала в самом престижном московском салоне под названием «Чародейка», и попасть к Тамаре Головиной без записи было нереальным. Ее руки, глаз и необыкновенное чувство стиля и гармоничности обсуждались актрисами и певицами, женщинами-руководителями и женами крупных руководителей, партийных функционеров и министров, и чтобы записаться к ней «на ближайшее время», надо было очень постараться. Ходили слухи, что за Головиной приезжает машина и возит ее к самой Екатерине Фурцевой, но Тамара эти слухи не подтверждала, хотя те, кто пытался завести с ней об этом разговор, клялись, что «у Головиной глаза бегали», что означало: да, она ездила к всесильному министру культуры, но рассказывать об этом не имеет права.