— Я бы даже выпил, — хмуро сообщил Колодников.
Паша полез в наплечную сумку и выставил на стол бутылку сухого, несомненно, прихваченную, чтобы обмыть дебют.
— Мог бы взять и покрепче… — ворчливо заметил Алексей. — Я ведь теперь дебошир и алкоголик…
Паша поколебался и, несколько насупившись, вынул из наплечной сумки еще и бутылку водки.
Впрочем, стоило Колодникову завести разговор о своих злоключениях в камере, глаза Паши Глотова вспыхнули, и репортер, мигом излечась от хандры, включил диктофон.
— …Ну, кого смогли — перевязали… Вся вода питьевая из бутылок на промывку пошла… — безразлично и хрипловато, как и подобает отмотавшему срок, излагал Алексей. — Засов нам на двери отбили аж под утро… Ментов-то из ночной смены тоже побило… Ну, а утром, понятно, скандал, начальство понаехало… Хотели сначала драку в камере пришить — дескать, сами же друг друга и замочили, ну а как ее пришьешь, драку-то? Двери заперты, все отобрано, а раны, в основном, ножевые… Одна даже огнестрельная… Да тут еще двоим померещилось, что это их менты сами и лупцевали… Ничего ситуация, да?..
— Как же вас отпустили?.. — Слегка осунувшись, Мила с сочувствием глядела на Алексея.
— Ну это кого как… — нахмурившись, сказал он. — Кого в морг, кого в больницу, кого в какую-нибудь другую камеру. Там же не только за пьянку да за мелкое хулиганство сидели… Ну, а со мной им что делать?.. Сутки свои я уже отбыл, объяснение дал… Повезли к судье… Он на меня глянул — и отпустил… Иди, говорит… Жалостливый… блин!.. Ладно еще оперу своему на глаза не попался, Геннадию Степановичу…
— Почему? — спросил Паша, поднося рубиновый огонек диктофона поближе к Алексею. — Насколько я понял по твоим рассказам, мужик, он, вроде, неплохой…
— Да он-то, может, и неплохой… Хотя все они… Ну ты сам прикинь, Паш!.. Мало мне арки? Мало мне директора с охранником?.. Нет уж! Пусть сначала хотя бы пара расправ без меня пройдет, а там посмотрим…
— Ты думаешь, будут еще расправы? — жадно спросил Паша.
Алексей скривился, потом посмотрел на Милу, заставил себя улыбнуться, но тут же нахмурился вновь.
— Я не думаю, Паша, я знаю… — сказал он со вздохом.
— А знаешь — так рассказывай! Ты что, полагаешь, у меня пленка в диктофоне — с километр?..
Алексей еще раз взглянул на Милу, потом сделал над собой усилие и, пряча глаза, начал горестную историю о семейном скандале (в сильном сокращении) и вернувшейся к нему в ночном дворе оплеухе (с подробностями и выводами).
Пленка в диктофоне была на исходе, когда Колодников наконец умолк и возникла долгая неловкая пауза.
— Ну и как тебе сенсация? — желчно осведомился Алексей. — Хотел город на уши поставить? Ставь… Только условие прежнее: про меня — ни слова!..
— Слушай, старик… — молвил ошарашенно Паша Глотов, гася рубиновый огонек. — Этого нельзя публиковать…
— Вот те хрен! — Демонски всхохотнув, Алексей наполнил рюмки. Мужчинам — водку, даме — сухое. — Это почему же?.. Опять цензура?
Паша моргал, двигал ушами и вообще собирался с мыслями. Пришлось сначала выпить и закусить.
— Н-ну, видишь ли… — несколько неуверенно попробовал объясниться он. — Во-первых, того, что ты рассказываешь, не может быть…
— …никогда! — язвительно завершил его фразу Алексей. — То есть, иными словами, я — псих. Так?
Но Паша Глотов уже обрел присущую ему стремительность и самоуверенность в суждениях.
— Ты — очевидец, — изрек он. — А одному очевидцу, сам понимаешь, веры нет. Ты был под впечатлением момента, что-то не так понял, чего-то не углядел наконец… Пока ты говорил о райотделе — никаких претензий! Запертая камера, ментовский беспредел, невидимые убийцы… То, что доктор прописал!.. Но вот эта твоя байка с вернувшейся оплеухой… и вообще сама трактовка событий…
Ну не мерзавец, а? Значит, свидетельство господина Б. со слов господина К. можно давать не глядя и без сомнений, а тут вдруг сразу — веры нет!.. Почему, интересно…
— Даже если допустить, что ты ничего не перепутал, все понял правильно и докопался до истины… — несколько смягчившись, продолжал Паша. — Ты хоть сам-то понимаешь, насколько ты безжалостен?..
— Я безжалостен? — не поверил Колодников.
— Ну а кто? Я, что ли?.. Пойми, старик, ты лишаешь людей надежды! Ты уж мне поверь, я — газетчик, я знаю!.. Читателя нужно не стращать, читателя нужно заинтриговывать…
— Да кто стращает?..
— Дай договорить! Я тебя вон сколько слушал… Ну ладно! Допустим, опубликую. И чего я этим добьюсь? Паники? Не-а!.. Я добьюсь этим только того, что газета «Спокойной ночи!» растеряет всех своих грядущих подписчиков!.. Читатель должен чувствовать себя в безопасности… Или хотя бы знать, что опасность — отвратима!.. Будь мы еще какое-нибудь там религиозное издание… проповедуй мы близкий конец света… Да и то! Ты же ни одной лазейки людям не оставил — для спасения!.. Этого себе ни одна религия не позволяет!..
Кажется, Паша не притворялся — он был искренне возмущен. Странно… Неужели и он тоже кому-нибудь по молодости лет ребра покрошил? Вроде не драчун…
— Леш… — проникновенно сказала Мила. — Паша прав в одном: мы не все знаем и вечно торопимся с выводами… Конечно, какая-то лазейка есть, просто ты на нее еще не наткнулся… Тебя, кстати, Паша, тоже, по-моему, куда-то не туда занесло… — Тут она повернулась к Глотову и вздернула брови. Голос ее зазвучал тихо, убедительно. Экстрасенс заговорил… — Речь всего-навсего идет о воздаянии по заслугам… О высшей справедливости! Хотим мы этого или нет, но высшая справедливость существует!.. И никуда ты от нее не денешься…
— Но не в таком же виде!
— Именно в таком. Все полученные нами удары — это наши собственные удары… Это мы их кому-то нанесли в прошлом… Или даже в прошлой жизни…
— Как выразился бы господин Б., - не удержавшись, съехидничал Паша Глотов, — высшую справедливость пробило на корпус…
Мила вспыхнула.
— Я ведь тоже не понаслышке говорю, — сказала она. — Сама как-то раз на себе испытала…
— То есть? — насторожился ушастый замредактора. — Что ты хочешь сказать?
— Только то, что и мне в этой арке однажды влетело…
После такого признания Пашу хватил столбняк. Несколько секунд он сидел неподвижно. Потом моргнул.
— Так, — сказал он. — А вот об этом — ни слова… Ты что? Всю концепцию мне хочешь разбить? Ты ж у меня теперь вроде Ванги! Ты владеешь ситуацией, ясно? Хорош экстрасенс, если ей самой влетает!..
— Не вижу криминала, — высокомерно заметила Мила. — Впрочем, тебе видней… Вообще не понимаю, чем тебя напугала эта история с вернувшейся пощечиной. Намекни, что возмездия можно как-нибудь там избежать, — и публикуй сколько влезет! Давай прокомментирую, если хочешь…
— А как избежать?
— Плюнуть через левое плечо, — объяснил не без сарказма Колодников, у которого уже скулы сводило от ненависти к этим двум болтунам. — Жабу еще хорошо сварить при лунном свете. Тоже, говорят, помогает…
Мила приподняла брови еще выше.
— Ты напрасно смеешься, — холодно заметила она, искоса взглянув на Алексея. — Во всем этом тоже есть свой тайный и, кстати, глубокий смысл…
Паша мыслил. Потом на ушастом его лице обозначилась твердая решимость.
— Значит, так, — объявил он, постучав согнутым пальцем по диктофону. — Леш! Ужастик твой камерный беру — то есть даже не глядя… Не трусь, инициалы я тебе заменю!.. Будешь ты у меня теперь задержанный Л. Зря улыбаешься, Мила — тебе еще все это комментировать… — Он снова повернулся к Алексею и с прискорбием развел руками. — А вот что касается твоих личных выводов… Прости, старик! Не пойдет…
— Да я думаю! — Алексей безрадостно усмехнулся. — Еще бы тебе газеты правду печатали!..
Особого впечатления это не произвело.
— Кстати, о правде, — назидательно произнес Паша, беря на себя обязанности виночерпия. — Умный человек всегда точно знает, кому и сколько сказать правды. Иной от правды взбесится — и покусает… Не помнишь, чей афоризм?
— Нет, — буркнул Колодников, накрывая свою посуду ладонью. Наученный горьким вчерашним опытом, сегодня он решил ограничиться парой стопок.
— Вот и я тоже не помню… — молвил Паша, ставя бутылку на место. — Но сказано, согласись, отменно… Ты что же, хочешь, чтобы читатели наши всех вокруг покусали? Покусают-покусают, даже не сомневайся!.. Ну ты мозгами-то — пораскинь… Вот раструбил ты на весь белый свет о своем открытии: дескать, каждое преступление само найдет того, кто его совершил… Так ведь? Правильно я тебя понял?..
— Так, — упрямо сказал Алексей.
— И ты, конечно, полагаешь, что все тут же испугаются и перестанут друг друга бить и убивать?.. Наивный ты, Леша!.. Такие придурки, как мы с тобой, согласен, и раньше никого пальцем не трогали — и теперь не тронут… А представь какого-нибудь убийцу. Да ему уже сейчас терять нечего! А ты ему берешь и выдаешь прямым текстом: все, друг! Хана тебе в любом случае… И что ему остается? Да он после таких слов тебя первого замочит — так и так пропадать!.. И вообще постарается как можно больше народу с собой на тот свет утащить…
— Налей… — хрипло сказал Алексей, снимая ладонь со своей стопки. Последним своим рассуждением Паша его просто доконал. Самому Колодникову такой поворот событий и в голову не мог прийти…
Это что же тогда получается?.. Дурак! Боже, какой дурак! В безопасности он вчера себя почувствовал!.. На проспект выперся ночью!.. Молчать! Молчать — и никому ни слова!.. Ах, какой мудрец Борька!.. Неужели он тогда еще, полтора года назад все это понял?..
Трагические события в подвале райотдела милиции Мила комментировала уже за гладильной доской — просушивала утюгом джинсы Колодникова. Заявившаяся, как всегда, некстати Ксюшка подменила ее у телефона. Паша Глотов — строчил.
«А может, Пашка и прав… — угрюмо думал Алексей, слушая всю эту белиберду относительно низших потусторонних сил и разборок в астрале. — Страшная это штука — правда. Страну вон ради правды развалили… А войны!.. Каждый ведь убежден, что воюет за правое дело… Нет… — решил он со вздохом. — Если за правду убивают, то пошла она к черту!.. Не люблю, когда убивают… Видел…»