м бархане.
А тут еще подоспело известие о гибели флота при Ар-Нау. Единственным утешением было то, что армада Харвы сгинула в песчаной буре, а стало быть, бесчестьем это никак считаться не могло. Конечно, обойди самум стороной место сражения, доблестная Харва разбила бы мятежников наголову.
После печального этого известия корабли караванного Хаилзы вместе с остатками флота Зибры двинулись по приказу к тени Ар-Нау. Жители оазисов, напуганные последними событиями, выходили навстречу войскам, изъявляли покорность, сами ломали храмы Четырех Верблюдов, проклинали мятежников, а то и просто их выдавали.
На первой стоянке караванный флота досточтимый Ритау послал к досточтимому Хаилзе своего человека с приказанием явиться немедленно. Насколько удалось выяснить у гонца, речь шла о выданном жителями бунтовщике и разбойнике, который в оправдание свое ссылался на знакомство с караванным Хаилзой. Весьма удивленный и встревоженный, тот немедленно направился к дому, где остановился досточтимый Ритау, и, войдя, узнал в пленнике своего недавнего союзника Шарлаха.
— Досточтимый! — радостно взвыл разбойник. — Скажи ты им, что никакой я не мятежник! Вот! — крикнул он, обращаясь к Ритау, слушавшему его с надменным безразличием. — Пусть сам досточтимый Хаилза скажет! Я же в его караване был! Я сам с мятежниками дрался!..
На багровом лбу Хаилзы вздулась тугая жила.
— Дрался? — рявкнул он, несколько озадачив этой своей вспышкой досточтимого Ритау. — Это ты называешь — дрался? Тр-рус! Бежал, как песчаный заяц!
— Так а что мне оставалось делать? — Шарлах истово прижал к груди волосатые лапы. — Ар-Маура начал по тебе из катапульты садить! А у меня — почтовик! Ни тарана, ни вооружения, ничего… Куда ж мне было против боевых кораблей-то?..
Досточтимый Ритау, изумленно задрав левую бровь, переводил взгляд с караванного на разбойника и обратно.
— Так, — желчно вымолвил он наконец. — Насколько я понял, досточтимый, этот мерзавец и впрямь был у тебя в подчинении. Что ж, не смею вмешиваться в ваши дела. Отдаю тебе этого молодца, и разбирайся со своими бывшими союзниками сам.
Досточтимый Хаилза лишь скрипнул зубами. С караванным флота Зибры он не ладил давно. Если бы не последний указ государя, Хаилза не колеблясь вздернул бы Шарлаха на рее, однако, будучи приучен к военному порядку, ограничился тем, что, сковав, поместил негодяя в трюм «Саламандры».
А через несколько дней их догнал почтовик из Харвы с указом, адресованным лично досточтимому. Хаилзе надлежало выйти из подчинения Ритау, двинуться в направлении тени Ар-Кахирабы и поджидать там двухмачтовик «Самум», ведомый караванным (досточтимый выпучил глаза) Шарлахом. Сопроводить его до Харвы с почестями, а главное — доставить в целости и сохранности…
Медленно свернув пергамент с подписью государя, досточтимый Хаилза почувствовал, что еще один такой указ — и он просто сойдет с ума.
Провианта у моря достать было негде, поэтому Ар-Шарлахи намеревался тронуться в обратный путь, как только рассветет. Однако утром ему доложили неприятную новость. Некий Лерка (Ар-Шарлахи даже не смог вспомнить, о каком из разбойничков идет речь) ночью, то ли выпив лишнего, то ли из безрассудной храбрости, а может, желая окунуться и стать бессмертным, забрел в воду, где его, по всей вероятности, и накрыла волна повыше других. Тело вынесло на мокрый песок, но сторожевые приняли его поначалу за пригорок пены и сообразили, в чем дело, только на рассвете.
Глядя на посиневшие руки и лицо утопленника, разбойнички качали головами. Утонуть в море! Надо же…
Зарыв покойника в сырой песок и поставив над могилой копье с белым лоскутом, вернулись на корабль и долго толковали о случившемся. «Самум» снова полз навстречу дымящимся развалинам и обгорелым трубам.
— Как считаешь, говорить об этом Улькару или не стоит? — озабоченно спрашивал Ар-Шарлахи.
— О чем?
— Да о Лерке об этом, об утонувшем… Окунулся в море — и помер! Понимаешь, что получается?..
— Д-да… — после напряженного раздумья неуверенно сказала Алият. — Ты уж лучше об этом молчи…
Выбравшись из извилистого песчаного рукава меж скальных гряд, «Самум» поставил паруса и, гонимый попутным дневным ветром, поплыл, покачиваясь на барханах, вдоль серебристых труб — на север. В небе за кормой расплывалась прозрачно-черная пелена.
Улькар откликнулся лишь к вечеру. Его резкий отрывистый голос едва пробивался сквозь шорох и треск помех. Как всегда, вопросы государя были несколько неожиданны.
— Значит, они жили у моря? — Улькар помедлил. — Жить у моря и ни разу не погрузиться в воду?.. Как полагаешь, такое возможно?
— Полагаю, что нет, государь.
— И тем не менее убить их труда не составляет… Я это знаю точно, да и ты теперь тоже… Стало быть, от насильственной смерти и морская вода не спасет… А ты сам? Ты заходил в море?
— Только по колено. Когда черпали…
— И что ты теперь чувствуешь? — В голосе Улькара сквозили надежда и тревога.
— Ничего, — честно ответил Ар-Шарлахи. — Все — как было…
— А какова она на вкус? Я про воду, конечно…
— Горько-соленая. Пить ее нельзя…
Улькар замолчал, что-то обдумывая.
— Ну что ж… — снова донесся из неимоверной дали его слабый дребезжащий голос. — Ты держишь слово. Я — тоже. Указ о неприкосновенности Пальмовой Дороги вот уже несколько дней как в силе. Сколько тебе потребуется времени, чтобы добраться, скажем, до тени Ар-Кахирабы?
То, что Улькар помянул Пьяную тень, было по меньшей мере странно. Этот оазис даже на картах не значился. Ар-Шарлахи прикинул и сказал, что самое меньшее — дня четыре. При попутном ветре, разумеется.
— Тогда решим так, — сказал Улькар. — Иди прямиком к Ар-Кахирабе, а там вас встретит твой старый друг, караванный Хаилза. Я догадываюсь, — с обычной своей язвительностью добавил государь, — что вы с ним не слишком друг друга любите, но новых людей в это дело лучше не посвящать…
Вопреки ожиданиям Алият, ропот среди разбойничков не только не смолк, но и продолжал нарастать с каждым днем пути. Такое впечатление, что, побывав у моря, команда вообще забыла о страхе перед главарем. Когда прямо по рогу «Самума» встал из-за горизонта черный прозрачный купол над прокопченными песками кивающих молотов, дерзость смутьянов дошла до того, что они потребовали у Ар-Шарлахи снова собрать общий круг и дать ответ, куда и зачем они направляются.
Ар-Шарлахи и сам чувствовал, что подчиняются ему с большой неохотой, но чем это объяснить, не знал. На общем круге ему даже не удалось договорить — перебили, зашумели.
— Да нельзя нам идти в Харву! — перекрывая шум, жалобно и в то же время угрожающе крикнул Айча. — Думаешь, Улькар тебе за эту бочку с водой все простит? Это ты, может быть, такой честный, а уж он-то…
— Хорошо, — перебил Ар-Шарлахи. — Не в Харву. А куда? К морю, что ли, вернуться?
— К морю… — передразнил кто-то. — Если бы там ничего не горело да что-нибудь росло…
Тут уже загомонили вразброд, началась перебранка. Куда ни сунься — везде сейчас опасно, это было понятно каждому.
— Да послушайте же! — повысил голос Ар-Шарлахи. — Никому из нас ничего не грозит. На полпути нас встретит Хаилза…
— Хаилза? — Айча даже привскочил со своего коврика. — Ну уж этот-то точно никому не простил! Да он меня первого на рее вздернет! Бунт-то с чего начался?.. Он же с меня тогда повязку сорвал, а я ему в ответ — по лбу со всего маху!..
Ар-Шарлахи понимал, что делает ошибку за ошибкой, что каждая его фраза только усиливает общее недовольство, но не мог же он просто замолчать и уйти к себе!
— Короче, вам нужны гарантии? — спросил он.
— Чего-о?.. — изумились в толпе неслыханному слову. Кто-то сдавленно хихикнул.
Ар-Шарлахи мысленно выругался.
— Я говорю: вы хотите быть уверенными в том, что нас никто не тронет? — Он повернулся к Алият. — Сходи в мою каюту и принеси указ… Грамотные есть? — снова обратился он к остальным.
Разбойнички малость растерялись. Кое-кто, конечно, читать умел, но хвастать грамотностью здесь было не принято — засмеют. Наконец, кряхтя, поднялся все тот же Айча и, приняв из рук Алият пергамент, развернул, наморщил лоб.
— Улькар… — читал он, делая остановки между словами, — государь и… и повелитель… единой Харвы… непостижимый и бессмертный… повеле… повелевает своему слуге… Шарлаху… — Тут он запнулся и бросил быстрый недоверчивый взгляд на главаря. Вокруг прошел шепоток. — …продолжить поход… за морской водой… и за будущие его заслуги… возводит… своего слугу Шарлаха в чин… — Айча надолго замолчал. То ли он не мог разобрать слово, то ли просто не верил глазам.
— Ну чего замолчал? — крикнули ему. — Может, огня принести?
Коротко гоготнули. Дело шло к полудню.
— …в чин караванного… — выговорил наконец Айча, и над песками залегла изумленная тишина.
— Дальше, — потребовал Ар-Шарлахи.
— …а также… прощает ему… все его провинности… — кое-как дочитал Айча и торопливо отдал с хрустом свившийся пергамент Алият, словно тот жег ему руки.
— Этот указ, — невозмутимо пояснил Ар-Шарлахи, хотя в душе у самого копошился большой и черный скорпион, — я получил на второй день мятежа. Указ подлинный и до сих пор в силе. Ну что? Вам и этого мало?
Ошибка. Опять ошибка. В обращенных к нему глазах Ар-Шарлахи увидел недоверие, гнев, страх и даже презрение.
— На второй день мятежа?.. — медленно повторил кто-то. Снова прошла тишина. Постепенно до каждого (в том числе и до самого Ар-Шарлахи) доходило, что это значит.
— Ты… — запинаясь, сказал Айча. — Ты вел нас на Улькара, а сам?..
— Потому и битву проиграли! — выкрикнул кто-то со злобой.
— Да вы что? — Вне себя Ар-Шарлахи вскочил с коврика и потряс кулаками перед грудью. — Разве мы ее проиграли? Улькар сам остался без трети флота!
— Он — без трети, а мы — без всего!..
— Да вы же сами там были и все видели! Песчаная буря!..
— Ну да, а кто эту бурю вызвал?..
— Я?.. — На несколько мгновений Ар-Шарлахи лишился языка. Оторопело оглядел угрюмые лбы и насупленные брови. Глаз не поднимал никто. — Вы что же, думаете, это я навел на нас песчаную бурю?..