м понял.
Защита утверждает, что это просто говорит о рассеянности Нокс Форстер, которая совершила эту ошибку добросовестно, как совершила аналогичную ошибку, например, в отношении роз. Вам предстоит решить, сколько значения придавать этому факту.
Что касается положения пузырька с ядом, он точно находился на столе в 10.45, поскольку в этом показания Рейкса совпадают со словами мистера Йокельтона. В полдень пузырек точно находился на подоконнике, если верить садовнику Харди. Пузырек точно находился там в 11.38, если считать, что Рейкс говорит правду, передавая слова покойного. Очевидно, после этого пузырек не менял положения, хотя его могли брать. Но сразу после половины двенадцатого, когда мисс Нокс Форстер, по ее словам, вышла за розой (если она выходила), пузырек стоял на подоконнике.
Стоял ли? Защита утверждает, что стоял и что поставил его туда сам Каргейт. Обвинение говорит, что не стоял, но подсудимая считала, что стоит, так что, взяв его, как утверждает обвинение, примерно в 11.32, она вернула его не на стол, а на подоконник. Вы помните, что, по мнению обвинения, она вовсе не выходила в это время в сад и не могла видеть пузырек через окно.
Итак, господа присяжные, думаю, это все, что я могу сказать полезного. Теперь вам следует удалиться на совещание и вынести вердикт.
Часть VIВердикт
Джон Эллис возглавил шествие в предоставленную присяжным холодную унылую комнату, которая казалась особенно промозглой из-за того, что им предстояло решать, что именно случилось в тот жаркий июльский день.
На протяжении всего процесса Эллис боялся момента, когда ему придется вести за собой остальных одиннадцать присяжных; ведь Эллис, хоть и чуждый тщеславия, трезво оценивал себя и понимал, что если сам придет к какому-то решению, то без труда сможет убедить остальных с ним согласиться.
Беда была в том, что к решению он так и не пришел. Ему не хватало времени для спокойного обдумывания, без которого он не решал серьезные вопросы в министерстве, где занимал высокий пост. Хотя там ему и приходилось работать не покладая рук, никто не требовал принимать решения в спешке. И такую систему он считал разумной. В частности, Эллис был уверен, что лучше бы присяжные выносили вердикт, предварительно хорошенько выспавшись. То, что подобную задержку вряд ли одобрили бы подсудимые, ему не приходило в голову.
Сейчас, из-за ненужной спешки, Эллис ощущал неуверенность и боялся, что кто-то из его коллег слишком рано выступит с определенным заявлением, зная, что, скорее всего, будет протестовать чисто из вредности. Его живой ум не признавал излишней помпезности и категоричности. В ходе процесса Эллис постоянно чувствовал желание возразить и Блэйтону, и судье – просто потому, что они казались чересчур уверенными. Вернон, напротив, выступал гораздо более разумно. Он то и дело повторял: «Да, конечно, могло быть и так! Но в равной степени…» Такой подход импонировал Эллису, но, похоже, не остальным присяжным.
В совещательной комнате повисло долгое молчание, которое наконец нарушил потрепанного вида человечек в черном костюме и зеленом галстуке под тугим высоким воротничком.
– Метод! – сказал он вдруг. – Вот что нам нужно. Я постоянно повторяю это жене, когда говорю об управлении нашим магазином. Рыбный «Притчетт и Хансон» на Маркет-стрит. Рыба лучшего качества. Всегда к вашим услугам. – Он полез в карман за визитными карточками.
– Думаю, вы совершенно правы, – серьезно ответил Эллис, стараясь не выдать веселье по поводу напористости человечка. – Нужно рассмотреть дело методично.
– И первый вопрос – по крайней мере, мне он представляется первым – вот в чем. – Дородный фермер словно и сам удивился, что заговорил, а еще больше поразился, что все его слушают. – Был покойный отравлен или просто умер?
– А разве это важно? – вступил решительный молодой человек, по виду банковский служащий. – Его убили бы так и так.
– Полагаю, есть разница между убийством и покушением на убийство. – Эллис почувствовал, что кто-то должен ответить. – И думаю – собственно, даже уверен, – что наказания совсем разные.
– Ее ведь обвинили в убийстве, так? Я просто хочу знать. – Четвертый присяжный служил младшим продавцом книжного магазина, и остальные не ведали, что он всю жизнь только и повторял, что «просто хочет знать».
– Если нужно, можно спросить у судьи, – ответил Эллис. – Я не юрист, но мы вправе, если захотим, признать ее виновной в покушении. Но, наверное, такого вопроса не возникнет.
Замечание вызвало радостную улыбку на лице лощеного господина, который не был ни аристократом, ни фермером, хотя искренне считал себя и тем, и другим; он, во всяком случае, счел слова Эллиса о покушении не относящимися к делу.
– По-моему, господин старшина, от присяжных требуется определить факты, а юридическими вопросами ведает судья. По крайней мере, так принято считать.
– Похоже, нам не были даны указания на этот счет. – Эллис болезненно ощутил собственную беспомощность. – То есть по поводу разницы.
– А я думаю, были, – вмешался отставной фермер. – Мы все слышали, как судья сказал, что даже человек со слабым сердцем достоин защиты. И не в порядке вещей, если человек отдает концы, просто понюхав табаку. Нет, если спросите меня, мы имеем дело с убийством, и нечего тут мудрить. Судья практически так и сказал.
Ответом было согласное бормотание, к которому присоединился даже лощеный господин. «И они правы, – подумал Эллис. – Вряд ли нужно заставлять их копаться во всем заново».
– Очень хорошо, – сказал он вслух. – С предварительным пунктом разобрались.
– Прекрасно, – поддержал человек с зеленым галстуком. – Вот это и есть метод.
– Тогда следующим пунктом, полагаю, – продолжил Эллис, беря власть в свои руки, – следует решить: согласны ли мы, что остальных подозреваемых можно исключить. Начнем с Макферсона.
– Это точно он! – выпалил внезапно банковский служащий. – Никогда нельзя доверять торговцам марками! У меня когда-то была милая коллекция – больше двух тысяч марок, все разные, – но когда я попытался ее продать, сколько, думаете, мне предложили? Полдоллара. Зато если бы я хотел ее купить…
– Разве этого достаточно, чтобы предположить…
– Может быть, и нет, господин старшина, но все равно, бесчестное это племя. Смешанная перфорация, видите ли!.. Смешанная мораль, вот это что.
– И смешанные мысли, пожалуй… – Лощеный господин посмотрел на потолок.
– Это не метод. – Рыботорговец был хотя бы последователен.
– Вряд ли нам надлежит рассматривать то, – вздохнул Эллис, привыкший по долгу службы хранить терпение, – что не было представлено в качестве свидетельств. Мы все, безусловно, сочувствуем вам с вашей коллекцией, но мне кажется, что Макферсон давал показания совершенно искренне.
– Все же я требую признать его виновным! – Неудавшаяся сделка с коллекцией марок явно оставила глубокий след в душе банковского служащего.
– Полагаю, так поступить нельзя. Мы должны вынести вердикт «виновна» или «невиновна» только в отношении мисс Нокс Форстер.
– Старшина совершенно прав…
– А что, мы не можем повесить это мерзкое животное – проклятого дворецкого? – Отставной фермер, похоже, искренне поразился.
– Боюсь, что нет. Я предложил сначала решить – можем ли мы отбросить… исключить Макферсона.
– Судья ведь уже сделал это, не правда ли? – Лощеный господин говорил невыносимо городским тоном. – Я предлагаю разом исключить и Макферсона, и Йокельтона – вот ведь имечко…
– Поддерживаю. – Это сказал человек, молчавший до сих пор; он исповедовал принцип, что достичь решения быстро можно, немедленно поддерживая любое предложение. Он считал, что такой подход обнажает суть и закругляет бесполезные дискуссии; на любом заседании комитета, где ему доводилось присутствовать, он неизменно поддерживал все – иногда, по рассеянности, даже мнение, противоположное тому, которое только что поддержал.
Увы, время сэкономить получалось не всегда, потому что люди, как правило, без особой необходимости, словно нарочно возражали выдвинутому предложению. Разумеется, это не страшно, если председателю хватит ума немедленно объявить голосование, но слишком часто людям позволяли объяснить, по каким причинам они придерживаются своего мнения, а это неизбежно выливалось в пустую трату времени, и, как известно, никогда не заставило кого-то поменять точку зрения. В данном случае так и вышло. Разгорелись оживленные дебаты – мог ли быть виновным Макферсон.
В конце концов Эллис навел порядок.
– Возможно, будет проще, если мы проголосуем.
– Поддерживаю. Давно пора голосовать.
– Кто за то, что Макферсон не имеет отношения к убийству? Десять и я – одиннадцать. Против?
Банковский служащий пожал плечами.
– Ладно, как знаете. Раз повесить его нельзя, то мне все равно.
– Теперь по поводу викария – мистера Йокельтона. Можем сразу голосовать?
– Поддерживаю.
Эллис оглядел присяжных и с удовлетворением отметил единодушие.
– Тогда так. Или это сделала подсудимая – значит, мы голосуем «виновна», или Рейкс – тогда мы голосуем за «невиновна»; или мы не знаем, кто это сделал, и тогда мы снова голосуем «невиновна».
– Слишком много вариантов «невиновна». Судья ведь выразился вполне ясно. – Лощеный господин снова уставился в потолок.
– Да, но нужно рассматривать так, как сказал старшина, – это и есть метод.
– Спасибо, мистер Притчетт.
– Хансон.
– Да, я оговорился, Хансон. Теперь, чтобы начать обсуждение, я хочу предположить, что она совсем невиновна – или, по крайней мере, ее вина не доказана. Мне показалось, что судья настроен против нее. Ему следовало бы более четко обрисовать доводы в ее защиту. И думаю, он был не совсем честен. Например, она приличная, мирная женщина, которая никогда не смогла бы решиться на убийство. Выяснилось даже, что она отказалась от службы в армии по идейным соображениям – не могла заставить себя отнять жизнь.