Благие намерения. Мой убийца — страница 28 из 32

В квартире

Глава 1

Следующий день, пятницу, мне удалось прожить исключительно на чистом адреналине.

Нужно было переделать кучу дел, о сне и мечтать не приходилось. К тому же я хотел устроить Алана поудобнее. Не могу иначе: если уж за что-то берусь, то делаю это надлежащим образом. И для начала встал банальный вопрос с едой.

Раньше мой образ жизни предполагал, что приходила женщина и накрывала мне завтрак. Позже она приводила в порядок квартиру, а днем и вечером я ел там, где было удобно – обычно в клубе. Все необходимое для завтрака покупала домработница, а я каждую неделю возвращал ей за это деньги вместе с заработной платой. Система сложилась простая и в целом довольно удобная, при условии, что женщина трудится честная.

Домработница, которая после бурного выяснения финансовых отношений внезапно оставила меня за день до экстренных событий, меня никогда не устраивала. В конце концов обнаружилось, что она покупала себе еду за мой счет. По крайней мере, я так решил и все еще не сомневаюсь в своей правоте, хотя она, с негодованием все отрицая, сбежала в гневе. Так я остался один. До появления Алана я считал произошедшее огромной неприятностью, зато потом оценил, насколько это оказалось удобным.

То, что я никогда сам не ходил за покупками, стало скорее преимуществом, чем недостатком. Я довольно быстро вернулся, прикупив яиц, бекона, масла и хлеба. Чай, сахар и тому подобное у меня уже имелось, а чтобы достать молока – это я знал, – требовалось всего лишь выставить бутылку на крыльцо. Отметив, что надо поскорее увидеть молочника, чтобы платить в срок и не иметь проблем, я поспешил к Алану. Поход за продуктами меня утомил; впредь нужно было не заниматься такими вещами до завтрака, а привыкнуть брать «дипломат» и ходить по магазинам вечером. Хотя удовольствие я получил. Как уже сказал, если я берусь за что-то, то люблю делать это надлежащим образом.

Не буду утверждать, что рассчитывал на благодарность Алана – хотя она была бы закономерна, – но, на мой взгляд, ворчать ему следовало бы поменьше.

– Яйца! – пробурчал он, едва высунув свой нос. – И бекон! Так-то лучше. А что, по-твоему, я буду есть на обед?

Эта реплика застала меня врасплох, потому что, если честно, об этом я не подумал, и сумел лишь бессмысленно повторить слово «обед».

– Именно, обед, – продолжил Алан, подчеркивая последнее слово. – Такая еда, которую поглощают в середине дня. Вчера я почти не ужинал, плюс еще и не спал всю ночь. Да я голоден как волк!

– Я решил, что ты, скорее всего, проспишь весь день! Сам бы не отказался. А вечером я что-нибудь принес бы.

– А почему не днем?

– Не хочу рисковать.

– Ладно, по рукам, – пожал плечами Алан. – Но не забудь принести чего-нибудь вкусненького, и побольше. Дай-ка подумать. Суп будет сегодня, естественно, из консервов, пока мы не сделаем запасов, – займись прямо сегодня. Так, что еще. В это время года особенно хорош лосось. Принеси говяжих стейков; я сделаю из вырезки «турнедо» или «шатобриан». Хотя у тебя такая примитивная кухонная утварь… Этим мы пообедаем завтра, а что останется, потом съедим холодным. Овощи… Я буду красные водоросли, а ты – картошку. Картофель тяжелый, поэтому лучше закажи доставку, на то время, когда будешь в квартире. Не знаю, любишь ли ты сладкое – я сам-то не очень. Меня устроит что-то пряное. Полагаюсь на твой вкус.

– Спасибо огромное! – Наконец-то я ввернул словечко. – Похоже, ты собираешься ни в чем себе не отказывать.

– Принимая во внимание, что мне светит неясное – если не сказать непривлекательное – будущее, я был бы дураком, действуя иначе.

– Особенно полагая провернуть это за мой счет.

– А, ты про деньги? Конечно, я заплачу.

– И как же, позвольте уточнить?

Минуту Алан молча смотрел на меня, потом у него отвисла челюсть, а потом он разразился хохотом, что, как обычно, меня очень взбесило.

– Бог мой, – сказал он, успокоившись. – Все забываю, что я нищий. Но послушай, ты можешь засчитать мое содержание в счет работы, которую я для тебя буду выполнять. К тому же в былые времена я несколько раз кормил тебя недурным ужином.

– И теперь неплохо бы меня покормить. Завтраком. Не ты один проголодался, так что давай поживее, а я приму душ и побреюсь.

Пока я переодевался и приводил себя в более подобающий вид – демонстрировать отсутствие сна могло быть опасно, – я конкретизировал планы и пытался раскусить Алана. Меня его позиция не устраивала: он постоянно забывал про ситуацию, в которой оказался я, забывал, насколько он у меня в долгу. Впрочем, некоторые вещи можно было списать на счет многолетней привычки и на тот факт, что он тоже не спал и поэтому, вероятно, не мог рассуждать достаточно ясно.

К завтраку я успокоился, особенно когда снова отметил, что, несмотря на отсутствие у Алана иных добродетелей, без сомнения, повар он был первоклассный. Я его с этим поздравил и заметил, что комплименты он был готов принимать в неограниченном количестве.

– Всегда любил немного повозиться на кухне, – с притворной скромностью произнес он. – Случайно понял, что есть способности. Когда-нибудь тебе расскажу. Я тогда был еще мальчишкой.

– Расскажешь, – сказал я, обрывая воспоминания, – но не сейчас. Давай немного поговорим о деле. Ты сказал, кажется, что у тебя есть незаполненный чек?

– Есть.

– А сколько на счету денег?

– На том, до которого можно добраться, не очень большая сумма. Думаю, немногим больше сотни.

– А будет сто пятьдесят?

На какое-то время повисло молчание. Алан, очевидно, подсчитывал что-то в уме.

– Наверное, – наконец произнес он. – Но не точно. А что?

– Нужно получить все, что возможно, по одному чеку.

– И каким образом? Я не могу пойти в банк. Там уже, скорее всего, обо всем известно. И кстати, ты не принес ни одной газеты. Должен сказать, с памятью у тебя проблемы. А мне хочется узнать, есть ли про меня новости.

– Через пару минут принесут «Таймс». Сунут под дверь.

– «Таймс»! Отличная газета, никто не спорит, но там не печатают крими… ну, подобные происшествия.

– Тоже мне, сенсация!.. Если тебе интересно мое мнение, подожди вечерних газет. Из рассказа миссис Килнер вытекает, что репортеров вчера вечером не было. Вряд ли в утренних выпусках будут какие-то новости.

– А вдруг будут?

– Давай к сути. Мы обсуждали деньги.

– Ну обсуждали. И я считаю, идти в банк – несусветная глупость. Не важно, много стало известно общественности или нет; не стоит рисковать.

– Я и не предлагаю тебе туда идти.

– Так ведь и на тебя надежды нет. Ты не сможешь утверждать, что получил от меня чек сегодня утром.

– Почему? Письмо доставили с утренней почтой, и я – просмотрев только «Таймс» – понятия не имел, что конверт с датой имеет какое-то значение и его нельзя выбрасывать. Вчера вечером ты выслал мне чек на сто фунтов.

Алан хмыкнул.

– Ладно, – сказал он. – Вот твой чек. Я его выпишу, если расскажешь, почему я тебе его послал. Я ведь должен как-то все объяснить. Кстати, как ты собираешься обойти вопрос с бумагой?

– Ты послал чек из клуба.

– Я вчера там не появлялся.

– Правда? А вынудил меня сказать, что я тебя там видел. Местный администратор чертовски квалифицирован.

– Когда не надо… Но ты ведь не прямо утверждал, что видел меня?

– К счастью, да.

– Молодец. Я хотел состряпать себе на этом алиби, но, если честно, забыл, какое именно. Ладно, что теперь? Пойдешь в клуб, стащишь листок бумаги и конверт, принесешь мне, а я вечером все напишу? Знаешь, не сработает. Предъявить чек нужно уже сегодня.

– Конечно, сегодня. Однако ходить в клуб нужды нет. Несколько листов почтовой бумаги лежат в моем письменном столе.

– Вот ты даешь! – Алан вытаращил глаза, а потом ухмыльнулся. – А комитет в курсе?

– К черту комитет! В клубе я могу написать писем сколько захочу. Так почему я не могу писать их здесь? А там сэкономят на чернилах.

– И на промокательной бумаге, если только ты и ее не притащил домой. Должен сказать, ты расчетливый малый.

Его тон меня задел, и я понял, что пришло время проявить характер.

– Иди к столу, – приказал я, – садись и пиши под диктовку.

И обрадовался тому, что он пошел довольно смиренно. Было ясно, что нельзя позволять ему отбиваться от рук, или я еще хлебну проблем.

– Бумагу из клуба найдешь в верхнем правом ящике.

– Но здесь только пара листков.

– Тогда лучше сперва написать черновик. Возьми блокнот. Поставь вчерашнее число и смотри не ошибись.

– Понятно, понятно. Такую дату не просто будет забыть.

– Давай, ставь число и начинай: «Дорогой Дик». Теперь надо подумать. За что ты мне платишь сто фунтов?

– Просто я тебя люблю… нежной любовью. Или еще не оплатил один из твоих огромных, возмутительных счетов…

– Не пойдет. Счет провели бы через мой офис, а в гроссбухе об этом отметки нет, значит, деньги были переведены через клиентский лицевой счет, то есть надо привлекать моих служащих и аудиторов.

– Никогда не привлекай аудиторов. К добру не приведет. Давай попробуем еще раз. К примеру, ты продал мне какое-то персидское произведение искусства…

– И где я его взял?

– Или ты дал мне взаймы сто фунтов в третье воскресенье до Великого поста. Может, не всем известно, как неправдоподобно звучит, что ты вообще кому-то что-то дал взаймы. Может, я хотел, чтобы ты во что-то вложил, может, просто был четверг, а может…

– Думаю, поверят, что я дал в долг.

– Полагаю, платеж можно отследить по твоей банковской книжке.

От Алана я такой проницательности не ожидал.

– Наверное, я выиграл у тебя пари. О чем мы могли спорить?

– Скачки «Гранд Нэшнл». Они состоятся сегодня днем.

– Тогда зачем предлагаешь?.. Прошлогодние скачки дерби, а ты просто долго не платил. На тебя похоже. Теперь пиши в черновике. «Дорогой Дик. Наконец-то я могу выслать долг за прошлые дерби. Извини, что так задержал, и тебе пришлось напоминать. Просто вылетело из головы. Еще раз приношу свои извинения». Точка. И с новой строки. Не слишком быстро?

– Нет. Я пока только делаю пометки.

– Тогда напиши, что надеешься на скорую встречу. «Хотелось бы увидеться. Нужно кое-что обсудить». Звучит безобидно и похоже на правду. Теперь подписывай «твой Алан». Готово?

– Ну, так… Хотя я бы такое письмо вообще писать не стал. Давай перепишу в собственном ключе, вдруг станут придираться.

Доля здравого смысла в этом была, и я довольно легко согласился. Устало откинувшись на спинку кресла, я закурил и посмотрел на часы. Пора было уже идти на работу, а газету я еще и в глаза не видел. Я встал и забрал прессу.

– Про меня что-нибудь есть? – поинтересовался Алан.

– Сейчас посмотрю. Заканчивай черновик. Мне скоро выходить.

Алан повернулся к лежавшему перед ним листу бумаги, и мне показалось, что я заметил на его лице выражение ехидного озорства. Но я не стал заострять на этом внимание, поскольку усердно листал «Таймс».

– Пока, насколько я могу судить, нет ни одной заметки.

– В таком случае тебе не придется притворяться, что ее не видел. На, вот письмо.

– Но ты сказал, что там всего два листа бумаги.

– Так и есть. На одном из них я и написал.

– Я ведь просил набросать черновик в блокноте и показать мне. В следующий раз делай, что тебе говорят.

– Боже мой! Будешь так со мной разговаривать…

– Еще как буду! Жизненно необходимо для нас обоих, чтобы ты делал только то, что тебе говорят. И держи себя в руках. Если убьешь меня, как Бейнса, будет только хуже.

Какой-то миг мне казалось, что он сейчас меня ударит. Похоже, я недооценивал испорченность его нрава. Однако – как часто бывало с Аланом – хмурые заломы на его лбу внезапно разгладились, а в глазах заплясали веселые огоньки.

– Дружище, да пиши сам, как считаешь нужным. А пока держи мое письмо. Написанное на оставшемся листке бумаги, потому что второй я рву на части. Придется украсть еще.

Я взглянул на него, потом на второй, возможно, бесценный лист бумаги, куски которого валялись на полу. Задача по излечению Алана от безрассудного поведения предстояла трудная, зато интересная. Пока я промолчал, но в конце концов последнее слово останется за мной.

Уже во второй раз я натянул пальто и приготовился оставить Алана одного в своей квартире.

– А теперь, будь добр, – стал внушать я ему, – прояви каплю благоразумия. Не поднимай трубку, не открывай дверь и ни шагу на улицу.

– Держишь меня за идиота?

– За незрелого подростка, – последовал резкий, однако заслуженный ответ. – И забираю с собой оба ключа, которыми можно отпереть эту дверь.

– Не забудь хороший кусок лосося, – сказал Алан, когда я шел к двери, – огурец и сливки для подливы. Такие тонкости существенно меняют нашу жизнь. И мне понадобится пижама – хочу бледно-голубую, и зубная щетка. А вот бритву не надо. Буду отращивать бороду. Все, теперь марш отсюда.

– Маршировать не привык.

Я уже вышел на улицу, а он, думаю, продолжал говорить. Еще одна привычка, от которой его придется избавлять.

Глава 2

– А вы че-то рано. – На меня внимательно посмотрел старина Грэнстоун, мой старший служащий. – Че, плохо спалось?

– Да, не очень, – ответил я, мечтая, чтобы Грэнстоун оставил свои вульгарные замашки и перестал говорить «че» вместо «что», но еще больше мечтая о том, чтобы он не был таким наблюдательным.

– Ну че, читали про мистера Ренвика?

– Нет. А что с ним? Утром я получил от него записку: он отдал мне старый должок. Кстати, надеюсь, чек настоящий. По пути сюда я внес с него деньги на счет.

– Так вы ничего не читали?

– Нет.

Я был рад честно ответить, что ничего не читал в газетах. Видимо, это и подразумевал Грэнстоун. А еще поздравил себя, что так естественно упомянул при сотруднике чек. Если когда-нибудь зайдет речь о случившемся, это может быть кстати.

– Вот свезет получить деньги, – продолжил Грэнстоун монотонным голосом. – Сдается мне, в ближайшее время мистер Ренвик сильно высовываться не станет.

– Что случилось?

– Похоже, прошлой ночью нашли его слугу – Бейнса, так его звали. Мертвым, в квартире мистера Ренвика.

– Правда? – с подчеркнутым равнодушием спросил я.

– Да. Похоже, считают, что убили. Хотя пока много не распространяются. А сам мистер Ренвик пропал.

– По-моему, он собирался куда-то за город на выходные. Если будет следствие, мистер Ренвик, скорее всего, захочет, чтобы мы представляли его интересы. Надо получить его указания. Чем быстрее мы этим озаботимся, тем, наверное, лучше. Попробую выяснить, куда он отправился.

– Похоже, задача непростая. – В голосе Грэнстоуна слышался намек, который я осмотрительно проигнорировал. – Только что звонила эта миссис Килнер. Я сказал, вы придете через полчаса. По-моему, она была не слишком довольна. Лучше ей поскорее перезвонить.

– Хорошо.

Грэнстоун – опытный сотрудник, мне приходилось полагаться на него во многих и многих вопросах. Я давно привык к его поползновениям мною командовать и, пока он не переходил границы, спускал ему эту вольность.

– Хотя… – Я сделал вид, что мне в голову пришла какая-то мысль. – С миссис Килнер нас познакомил мистер Ренвик. Почты от него не было?

– Не было.

– Лучше взгляну сначала, что ты прочитал в газете, вдруг речь пойдет об этом.

С гордым видом Грэнстоун протянул вырезку из «Дэйли мэйл», и я пробежал ее глазами. Судя по всему, Алан преуменьшил то, что сделал с Бейнсом, – или, как вариант, преувеличил журналист, который писал об имевшем место «грубом насилии» и о «расплющенном черепе». Из статьи не вытекало, что Алан ударил лишь единожды в приступе гнева, как он сам дал понять. Наоборот, создавалось впечатление, что убитому нанесли череду жестоких ударов. Хотя информация не обязательно была точна, так как в остальном короткая статья выглядела размытой. Очевидно, в полиции не спешили раскрывать карты. Но также очевидно было, что с прошлого вечера они искали Алана, и его длительное отсутствие не вызывало положительных эмоций.

Осмотрительно проявляя не больше интереса, чем, на мой взгляд, я бы проявил к такому делу, я вернул вырезку Грэнстоуну, а затем, подняв трубку, попросил телефонистку связать меня с миссис Килнер.

Эта милая леди, как я и подозревал, вся уже извелась. Для начала она намекнула, что мне следовало прийти в офис намного раньше. Затем претензии продолжились: я, видите ли, нестерпимо долго добирался. Очевидно, она пыталась дозвониться мне на домашний, и я обрадовался, услышав, что трубку никто не снял. Естественно, миссис Килнер жаждала новостей. Потребовалось все мое самообладание, чтобы, отвечая, не сболтнуть лишнего. Ситуация сложилась крайне запутанная. Во-первых, я знал, что произошло на самом деле (чего ей знать не следовало). Во-вторых, прошлой ночью в предрассветный час мы встречались (об этом я посоветовал ей упоминать поменьше на случай, если что-то всплывет). И, в-третьих, у нее вообще не было явных причин интересоваться этим делом.

– Нет, – ответил я. – Сюда мистер Ренвик мне не писал. У меня есть от него записка личного характера, вероятно отправленная до известных событий, но там говорится лишь про скромный долг, и в ней нет ничего, что может нам помочь.

Тут она начала разглагольствовать: вдруг то, что произошло в его квартире, не имеет к Алану никакого отношения. Домыслы я обсуждать отказался.

– Зато сейчас мы знаем, почему там была полиция.

– Как жаль, что я туда пошла.

Мое молчание, должно быть, напомнило, что Алан довольно недвусмысленно ее от этого предостерег, и миссис Килнер продолжила:

– Интересно, а ту телеграмму можно отследить?

– Очень маловероятно.

– При отправлении на обратной стороне необходимо записать свое имя и адрес.

– Да. По крайней мере, так нужно. Но на этом не всегда настаивают. В любом случае никто не проверяет, настоящее имя или нет.

– Интересно, написал свое Алан или нет?

– Понятия не имею.

С языка чуть не слетело «я его спрошу».

Миссис Килнер утомляла чрезвычайно! Если бы ночью я прилично выспался, то лучше бы себя контролировал, но в тот день напрягаться хотелось как можно меньше.

– Думаю, вы понимаете, – посоветовал я, – так как вы, совершенно естественно, не хотите, чтобы ваше имя упоминалось, сейчас самое мудрое – ничего не предпринимать. Я бы не стал даже вновь связываться со мной. Если нужно что-то сообщить, пишите на домашний адрес. Со своей стороны обещаю держать вас в курсе.

– Наверное, вы правы, – нехотя согласилась она, – но как же тяжело, когда не с кем поговорить. Вы не возражаете, если я приду к вам под благовидным предлогом – придумаю какой-нибудь правовой вопрос? Я уже так делала: решила, что это хороший способ с вами познакомиться. Конечно, обычно для решения правовых вопросов я обращаюсь к мужу… то есть к его юристу…

Она, сбившись, умолкла, осознав, что ее реплику сложно расценить как комплимент.

– Если речь идет о том, чтобы дискредитировать себя, приходите, поболтаем. Однако лучше воздержаться. Проявите благоразумие.

– Благоразумие! При чем здесь благоразумие? Вы как-то чересчур беспечно относитесь к сложившейся ситуации. Конечно, меня не очень заботит судьба Алана. Просто кто-то должен ему помочь, если он попал в переплет. Я хотела с вами обсудить исключительно этот момент. Буквально несколько минут. Лучше подъехать к вам или увидимся где-нибудь за обедом?

– Не получится. За обедом… за обедом у меня назначена встреча. Лучше расскажите сейчас. – Я устало переложил трубку к другому уху и вытянул затекшую руку. Похоже, мы подходили к сути дела.

По всей видимости, проблема была в деньгах.

– Я уверена, – подкрепила миссис Килнер мою мысль, – что Алан с вами свяжется, он хочет, чтобы мы поддерживали контакт. Вот что значит его телеграмма. Я только теперь поняла, что он оказался в очень стесненном положении, ведь недавно он брал у меня в долг небольшую сумму.

– Какую именно? – Интересно.

– Ну, некую. Мы притворились, что я кое-что приобретаю, – чтобы на непредвиденный случай у него была отговорка.

– И что вы приобрели? Наверное, мне лучше об этом знать.

– Не думаю, что это важно, но причин скрывать нет. Я сделала вид, что покупаю одну персидскую вещицу – вы же помните про наш общий интерес. Однако, говорю вам, это была шутка. Он сам ее изготовил; должна признать, довольно умело. На минуту при плохом освещении я даже обманулась. А потом – просто так, чтобы поморочить ему голову, – сделала вид, будто раскрыла обман и требую деньги обратно. Алан мог пользоваться деньгами сколько нужно. Вряд ли он всерьез воспринял мою просьбу их вернуть. На всякий случай я написала ему письмо и недвусмысленно все объяснила. Понимаете, у Алана с юмором не очень.

– Понимаю.

Хорошо, что миссис Килнер не видела выражения моего лица. Чувством юмора худо-бедно я был не обделен и уж точно бы не выбрал слово «недвусмысленно» для характеристики ее исключительно цветистого послания. Хотя мысль, чтобы он оставил деньги, была, пожалуй, выражена ясно.

– Хорошо, что понимаете, – продолжила она. – Я упомянула об этом лишь для того, чтобы показать: Алан, наверное, в очень трудном положении, и теперь ему будет еще тяжелее добраться до своих денег.

– Скорее всего, даже невозможно, иначе он выдаст свое местонахождение. Я пока как-то не задумывался…

– А я задумывалась и считаю, что он мог мне написать.

– Но…

– Не перебивайте. Признайтесь, вы бессильны. Как добропорядочный гражданин, профессионал и все такое прочее, вы скажете, что ваш долг – помогать полиции.

– Не спорю.

– Однако активных действий вы не предпримете. В конце концов, он был вам не только клиентом, но и другом. Очень хорошим другом, если верить тому, что я слышала. К тому же Алан просто не может не нравиться. В общем, – продолжила миссис Килнер, скатываясь на скользкую тему, – если он попросит вас помочь и одолжить немного денег, чтобы выехать из страны, я подозреваю, для вас это будет затруднительно, особенно если придется собирать деньги самому. Поэтому я вам вышлю немного и не стану задавать лишних вопросов. Если у вас не представится возможность ими воспользоваться, можете вернуть, но если представится, пусть он их возьмет.

Я склонил голову набок и ухмыльнулся. Такое предложение могло оказаться кстати.

– Для удобства лучше в фунтовых билетах.

В конце концов, я не видел причины, по которой миссис Килнер не могла бы внести свой вклад. Она, вероятно, догадывалась, почему умер Бейнс.

Однако следующий ее вопрос поставил меня в еще более неловкое положение.

– Куда мне их прислать? По-моему, вы говорили, что офис для этой цели не подходит. Занести на квартиру?

– Нет, – мгновенно отреагировал я. – Лучше я сам к вам загляну.

– Вы скрываете, где живете? Стесняетесь или здесь что-то другое?

– Просто мое жилище тяжело найти. А ваш последний визит в гости прошел не очень… удачно.

– Согласна. Но, знаете, мне не нравится, что вы придете в мой дом. Могут поползти слухи.

– Действительно. Дайте подумать. А если я вас попрошу оставить деньги в клубе, это не слишком?

– Думаю, нет. С этой частью общества я обычно не пересекаюсь. А ничего, если меня там увидят?

– Вряд ли нужно так таиться… Впрочем, почему бы вам не послать деньги с посыльным?

Такое очевидное и простое решение пришлось по вкусу даже миссис Килнер. Я снова пообещал держать ее в курсе происходящего, и мне наконец дозволили заняться утренней почтой. Впрочем, сосредоточиться не получалось, и некоторые письма, надиктованные секретарю, ни капли не были похожи на мои стандартные ответы.

Навалилось непреодолимое желание спать. В конце концов, отвечая на письмо по поводу права на обратный переход имущества, я стал диктовать, что бараньей ноги вполне достаточно. И тут понял, что пора уносить ноги. Удивленной машинистке я сказал, что, вероятно, подхватил грипп и лучше мне уйти. С последней частью предложения девушка согласилась, хотя, похоже, решила, что не в гриппе дело, а наиболее вероятный диагноз – размягчение мозга. А я с видимым облегчением покончил с бесполезной сейчас работой.

Глава 3

Однако отпускать меня никто не собирался.

Не успел я закончить диктовку, как мне сообщили, что звонила миссис Фарли и очень настаивала на встрече. Я устало согласился, решил, что это еще одна подружка Алана, и пока я ее не выслушаю, в покое меня не оставят.

Я был готов увидеть еще одну миссис Килнер, однако оказался лицом к лицу с пышной вдовой лет за пятьдесят, добротно и дорого, но не вычурно одетой. Такая вот славная мать семейства. Совсем непохожая на светских львиц наших дней, когда большинство зрелых дам строят из себя молоденьких девушек.

– Доброе утро, – поздоровалась она тихим голосом. – Мистер Ренвик как-то сказал мне, что является вашим клиентом. Вы еще представляете его интересы?

Я немного замешкался.

– Да.

– Во-первых, позвольте предложить вам помощь, без всякой задней мысли. Если возникнут проблемы с деньгами, буду очень рада…

Еле заметным жестом я показал свое несогласие. Эти расходы, на мой взгляд, должны были полностью пасть на плечи Аниты Килнер. Впрочем, миссис Фарли поняла меня неверно.

– Как вам угодно, – быстро проговорила она. – Понимаю, что вы с радостью сделаете это по дружбе, но никто не обязан бесплатно оказывать услуги профессионального характера. К тому же, возможно, придется нанимать адвоката для суда высшей инстанции.

– Не исключаю.

– Вот и хорошо. Верю, что вы найдете приличного, если можно так выразиться, юриста. – Потом она тихо засмеялась. – Только не подумайте ничего такого про нас с Аланом. Он был еще ребенком, когда мы познакомились, и с тех пор я пыталась его сдерживать. Своих детей у меня нет, поэтому я не всегда знала, как это сделать. В результате он слишком часто отбивался от рук. Но я не верю, что он плохой человек. Если он и вправду, как все намекают, убил этого слугу, очевидно, мальчика спровоцировали, и он поступил как должно.

– Разве такое можно…

– Да, в теории такое нельзя оправдать. Однако жизнь и теория – разные вещи. К тому же пока нет доказательств, что убил именно он. Поэтому его дело нужно грамотно представить. Теперь что касается второго вопроса… Вы читали вечерние газеты?

– Боюсь, нет.

– Тогда я должна объяснить. Там есть заметка… Похоже, прошлой ночью одна леди позвонила в дверь его квартиры и наткнулась на полицию, потом заявила, что ошиблась, направляясь в квартиру этажом выше, и ушла. Так вот, полиция хочет с ней побеседовать.

– Правда? – довольно глупо отреагировал я.

Миссис Фарли бросила на меня презрительный взгляд.

– Вам это о чем-то говорит?

– Стандартная процедура.

– А я так не считаю. Иначе они обратились бы к людям, к которым она шла, те подтвердили бы ее слова, и все, интерес был бы исчерпан. Нет, можно с уверенностью утверждать, что ее слова не подтвердились.

– То есть она солгала?

– Совершенно верно.

Воспитанность миссис Фарли мешала ей показать, что я очень плохо соображаю. Я и сам с горечью это понимал, только решил, что неразумно впопыхах соглашаться с логичными выводами, к которым она вела, а других в моей голове не наблюдалось.

– Следовательно, – продолжила миссис Фарли, – эта женщина позвонила в дверь, чтобы встретиться с Аланом, и я на сто процентов уверена, что знаю, кто она. Чрезвычайно опасная особа. Анита Килнер.

При этих словах мне пришлось взять себя в руки, чтобы, например, не подскочить от удивления, тем самым выдав тот факт, что мне о ней что-то известно.

– Миссис Килнер? – переспросил я. – Слышал это имя от Ренвика. Надо сказать, как-то раз он даже направлял ее ко мне как клиента.

– Вы с ней знакомы? Берегитесь!.. С виду – заурядная простушка свободных взглядов, таких кругом тысячи. А на самом деле опасна: добычу из рук не выпустит. И если уж вы попали в ее сети – а Алан практически в них попал, – выпутаться чрезвычайно трудно. Один раз мне удалось ему помочь; не уверена, что не случился… рецидив. Наверное, поэтому она и пришла прошлой ночью.

– Вы ведь не знаете, что это была она?

– Не знаю. Но так глупо, как та женщина прошлой ночью, и могла повести себя Анита. К тому же обычно мне известно, с кем в отношениях состоит Алан, и на тот момент другого варианта быть не могло… Не стоит так удивляться. Я знаю про Алана больше многих. Не обижайтесь, даже больше, чем вы.

Последнее замечание я пропустил мимо ушей, понимая, какая это иллюзия, и вернул ее к теме разговора.

– Тогда что вы хотите, чтобы я предпринял относительно миссис Килнер?

– Предприняли? Ничего. Постарайтесь не иметь с ней дел. Или, по крайней мере, сведите их к минимуму. И держите ее подальше от происходящего. Если нужна помощь, обращайтесь ко мне.

– Хорошо. Я запомню ваше предложение. Очень любезно с вашей стороны.

– Предложения сами по себе не стоят ничего; они становятся ценны, когда вы претворяете их в жизнь. Я не только про деньги. Вам может понадобиться помощь иного рода. И в таком случае…

Не закончив фразу, она пожала мне руку и удалилась.

Сна не было ни в одном глазу, на душе стало еще тревожнее. Миссис Фарли была излишне прозорлива, ведь в моей голове стал вырисовываться план, в котором помощь «иного рода» вполне могла бы пригодиться.

Однако этот вопрос я до поры до времени решительно отложил в сторону и переключил внимание на следствие. Нужно связаться с полицией и разжиться информацией. А затем поискать юного адвоката, горящего желанием принять участие в деле. Я знал кучу подходящих молодых людей, которые с радостью предпочли бы за номинальную плату сходить на слушание, а не слоняться, решая кроссворды. По своему опыту я был плохого мнения о младших адвокатах, и до сих пор причин его изменять не возникало. Вот профессионал усомнился бы: идти в коронерский суд или нет, тем более что коронер может вообще отказаться его выслушивать. Но перед тем как выхватить кого-то из юнцов, нужно выяснить дату и время следствия.

Дежурный инспектор, с которым меня соединили, оказался очень любезен. Настолько любезен, что я почувствовал себя не в своей тарелке. Сообщил, что следствие назначили на полдень следующего понедельника, и обрадовался, услышав, что приедет представитель от мистера Ренвика. Инспектор считал такое решение самым разумным. Не могу ли я предоставить последние сведения о своем клиенте?

Столь непосредственная просьба уже граничила с наглостью, и я был готов сказать решительное «нет», когда вспомнил, что полиция, скорее всего, проверит банковский счет Алана, и решил, что будет неразумно не упомянуть письмо, которое – теоретически – пришло утром по почте.

– По правде сказать, – начал я, – сегодня утром я получил от него известие.

– Правда? – Человек на другом конце провода пытался скрыть возникшую заинтересованность. – И каким образом?

– По почте. Дело совершенно личное.

– Письмо сохранилось?

– Да.

– А конверт?

– Вот конверта нет. Там был чек, деньги с которого по дороге на работу я внес на счет. По-моему, в банк я зашел с конвертом и, скорее всего, там его разорвал.

– Выбросили в корзину для бумаг?

– Наверное. Но мог выбросить и в канаву. Мне искренне жаль, на тот момент я не знал, что возникла проблема. Из газет я выписываю только «Таймс», и в утреннем выпуске про случившееся почти не упоминали. Была лишь скромная заметка, которую я упустил из виду. Я узнал обо всем, только когда пришел на работу. Сотрудник, который обратил мое внимание, прочитал про это в другой газете.

– Понятно. Думаю, мне лучше подъехать и поговорить с вами лично. Удобно, если я приеду прямо сейчас?

Мне оставалось лишь согласиться. Я, конечно, такое не планировал, и в некотором смысле это было опасно, но и польза тоже присутствовала. Один из двух способов снять с себя подозрение: сделать вид, что работаешь в тесном контакте с полицией, и выйти в сложившейся ситуации на первый план. Другой способ – полностью устраниться – был для меня недосягаем. А еще успокаивала мысль, что последний, кого станет подозревать полиция в укрывательстве убийцы, – юрист самого преступника, человек, который больше других обязан содействовать передаче преступника в руки правосудия. До меня дошли размеры изумительной наглости Алана, когда я собирался с духом, чтобы встретиться с инспектором Вестхоллом. Это осознание подействовало на меня как глоток кофе. Если Алан мог быть блестящим нахалом, то чем я хуже? Впрочем, если он считал, что мне отводится роль орудия в его руках, то он ошибался. Тем не менее, взглянув еще раз на письмо, я понял, что наглость Алана играла нам на руку – никто, даже инспектор Вестхолл, не в силах представить, что человек, который всецело от меня зависит, написал бы подобное.

В целом письмо вышло чрезвычайно озорное. Оно начиналось со слов «Дорогой Дик». Далее шло: «Я не часто ворчу из-за выплат долга чести, как их напыщенно и глупо величают, хотя здесь, признаюсь, немного недоволен. Не из-за выплаты, а из-за того, как все вышло.

Во-первых, я не понял, что мы поспорили. Обычно в разговорах всплывало, что ты никогда не заключаешь пари, даже если на сто процентов уверен в победе. Поэтому я решил, что все произошедшее – шутка. Тем более что сумма была довольно большая, а я никогда не слышал, чтобы ты рисковал даже половиной пенни. Иначе я первым делом разобрался бы и сразу все выплатил. Этим я и недоволен. У меня ты поинтересоваться о долге не мог, ничего мне не сказал, зато от третьих лиц я узнаю, что якобы уклоняюсь от уплаты. То, что ты – старый засранец, для меня не секрет, но мог бы высказать все в лицо. Ладно, вот твои деньги, и прости, что пришлось подождать».

– Вы ответили? – поинтересовался инспектор Вестхолл, возвращая письмо.

Вопрос показался мне бессмысленным.

– Хотел, – произнес я, – тем более что он все неверно понял. Мы действительно спорили, но он прав: пари было похоже на шутку. Все в голову не возьму, кто мог ему напомнить. Я уж точно не собирался.

– Тогда пари, как он пишет, и правда не состоялось?

– Ну… Не сказал бы. Я бы отдал деньги, если бы проиграл. Все случилось довольно давно… год назад, наверное. Тогда все стали ставить на дерби, мистер Ренвик постоянно бахвалился, говорил о букмекерах, огромных шансах. Сказал, что готов поставить десять фунтов к десяти против всех. Я смеха ради выбрал какую-то лошадь и попросил одолжить на нее десятку. Он согласился, а у меня потом это вылетело из головы.

– А когда лошадь выиграла?

– Тогда я, конечно, вспомнил, только не знал, как реагировать. Посчитал, что мне улыбнулась удача и что по меньшей мере мои десять фунтов остались за мной.

– То есть, по вашему выражению, вам улыбнулась удача. С очень сильным перевесом. А кто пришел первым? – задал инспектор каверзный вопрос. – Что-то не припомню.

Я действительно не ставлю деньги: для меня выкинуть на ветер десять фунтов равносильно самостоятельному полету в небе. Тут Алан был прав. Поэтому я не имел ни малейшего понятия, как звали победителя прошлого сезона.

– Первой пришла… – начал я и замолчал. – Знаете, совершенно из головы вылетело. Как говорит мистер Ренвик, биться об заклад я не любитель. Тогда просто стало скучно. Кто же… Нет, не припомню. Как-нибудь потом. Нельзя же забыть лошадь, которая оказала такую хорошую услугу.

– Несомненно. А как, по-вашему, мистер Ренвик узнал о том, что вы рассчитываете на выплату долга?

– Ума не приложу. Должно быть, я что-то ляпнул, не подумав… Секундочку, когда мы заключали пари, рядом находились люди, и они нас слышали. Кто-то впоследствии мог у меня поинтересоваться об исходе. А я, видно, проговорился, что денег не получал, и мои слова истолковали превратно.

– И вы помните, как происходило нечто подобное?

– Нет. Если честно, не помню. Скорее всего, все было примерно так: меня неверно поняли, а потом передали Алану в преувеличенной форме, иначе он не написал бы это письмо.

– А вы не припомните имена людей, что находились рядом, когда вы поспорили?

– Нет. Дело было в клубе, точно. Но если нужно, попробую выяснить.

– Пожалуйста. Хотя вопрос не срочный.

Конечно, не срочный, если только инспектор необъяснимым образом не догадался, что никакого пари никогда и не было. А так как, на мой взгляд, догадаться он не мог, то я решил предать вопрос забвению. Я надеялся, что наша беседа окончена, но просчитался с инспектором. Тихий и спокойный на вид, он, казалось, никогда не торопился и не волновался, а его мастерство в ведении допроса заключалось в том, чтобы задавать не относящиеся к делу нелепые вопросы. На первый взгляд! Однако в моем необычном положении почти каждый вопрос был по делу и точно к месту.

– Вы получили письмо сегодня утром? – продолжил он.

– Да. По-моему, я уже об этом упомянул.

– О да, сэр! И конверт вы выбросили в своем банке?

– Именно. Когда вытащил чек, чтобы положить с него деньги на счет.

– Вы его порвали?

– Кажется, да. Но я мог его выбросить и на улице. Правда, не помню. Послушайте, я понятия не имел, что это важно.

И снова инспектор кивнул.

– Я понял, что вы так посчитали. Возможно, мы найдем конверт, когда проверим в банке корзину для бумаг. Еще один сотрудник пройдется вдоль канавы. Вы, кстати, случайно, не обратили внимания на почтовый штемпель?

– Боюсь, что нет.

– Хорошо, сэр. Думаю, на данный момент это все.

В конце концов он закончил допрос и встал.

– Странно, сэр, – обернулся он уже в дверях, – как ненадежна наша память. Я вот тоже не могу припомнить ни победителя дерби, ни ставки.

– Примерно через час мы оба вспомним кличку. А что касается ставок, я в этой области полный профан.

– Действительно, сэр. Кстати, вы не против, если я позаимствую письмо?

– Нисколечко.

Я охотно передал ему листок. Конечно, этот документ представлял меня далеко не в самом выгодном свете, однако, в конце концов, мнение инспектора Вестхолла обо мне не имело никакого значения. Главное, что такое письмо мог написать только Алан. Никто, кроме него, не стал бы грубить человеку, который спасал его шкуру, и теперь я понимал, что зря на него разозлился. Свою роль он отыграл филигранно, особенно учитывая внимательность инспектора Вестхолла. И Алан заслужил в качестве награды получить на ужин то, что требовал. Позже этого парня можно будет опустить с небес на землю, пока же его следовало побаловать.

Глава 4

Мы неплохо провели вечер в моей квартирке к северу от Риджентс-парка.

Алан, видимо, весь день проспал как бревно, и, кроме единственного телефонного звонка, который он проигнорировал, ничто его не беспокоило. Я тоже немного вздремнул в библиотеке клуба, несмотря на то, что один изверг шуршал бумагами и шумно листал страницы справочников – видимо, решил, что эта комната специально создана, чтобы решать кроссворды, тогда как в действительности она предназначена для отдыха. Кое-кто из знакомых порывался спросить, знаю ли я что-то про Ренвика, однако тех, кто поднимал этот вопрос, я обескураживал тем, что гнул свою линию: «Мне ничего не известно, но даже если бы я что-то знал, то, естественно, не смог бы это обсуждать».

Я пробыл там до пяти, потом тихо и скромно пошел за покупками. По дороге понял, что машинально ищу за собой слежку, и сам на себя рассердился. Естественно, никто за мной не следил, и глупо было считать иначе. Глупо и опасно. Нужно проявлять осторожность и вести себя совершенно естественно. Сказалась, вероятно, бессонная ночь: от усталости мне было трудно сдерживаться. А как я перенервничал в магазине «Вулвортс»! Я покупал для Алана зубную щетку и так, по мелочи, складывал в «дипломат», как вдруг заметил, что за мной явно наблюдают, даже сердце на миг замерло. Слава богу, это был всего лишь сотрудник охраны.

Даже Алан признал, что я заботливо удовлетворил большую часть его пожеланий. Он расхаживал из кухни в комнату и радостно болтал. Суп пришелся ему по вкусу, лосось был превосходен, и даже огурец я не забыл.

А вот про пижаму он сказал, что не нужно так экономить, и сообщил, что хотя с детства он спал исключительно в шелковых, попытается привыкнуть и к таким.

– А узор-то, узор… просто позорный, как раз в твоем вкусе. Будет напоминать о тебе. Вечно! И твоя доброта не канет в Лету. Только не стоило заворачивать в пижаму мясо.

– Я не могу таскаться с кучей сумок.

Как это в духе Алана: одним махом поругать мой цветовой выбор и похвалить действия, а затем продолжить жаловаться без всяких на то причин. Впрочем, через тридцать секунд он про все это вообще забыл.

– Платки! Наверняка тоже из «Вулвортса». Это что, мы одеваемся, соответствуя ситуации, да? Черт, ну и носки!

– А что, хорошие носки. Я сам такие ношу.

– Правда? Так вот почему ты так выглядишь. Ладно, не бери в голову! А сколько мне еще носить эту рубашку?

– Я не забыл про рубашки, просто не знал твой размер.

– Шестнадцать по вороту. Думаешь, носки подойдут?

– Надеюсь. Вот обувь достать будет непросто, а костюм и того сложнее. Приобрести рубашку с воротником шестнадцатого размера, может, еще и удастся, хотя даже полный идиот заметит, что я ношу на два размера меньше. Но я не понимаю, как можно купить обувь и костюм явно не своего размера.

– Придется сделать это самому.

– Пока ты должен посидеть в квартире и на улицу не выходить.

– Но мне нужно проветриться!

– На первых порах – нет. Потом у тебя будет полно времени, тогда и станешь проветриваться.

– Ладно. Как прикажете. Пару дней выдержу. В конце концов, наверное, надо терпеть кое-какие неудобства.

Замечание говорило само за себя, и пока Алан заканчивал готовить ужин, я впервые задумался над тем, как он относится к ситуации. Я всегда полагал, что убийцы – или дерганые, нервные типы, которые мечтают сбежать и боятся собственной тени, или безумцы, одержимые жаждой крови. Или же хладнокровные типы, которые полагаются только на себя и просчитывают наперед каждый шаг.

Однако Алан Ренвик не был ни тем ни другим. Да, испугавшись, сначала он убежал и нервничал, когда заговорил со мной на лестнице, но в основном держался довольно спокойно. Он вбил себе в голову, что я пойду на все, что он попросит. Именно его уверенность невольно убедила меня ему помочь. Теперь же Алан, по всей видимости, совсем не переживал. И не выказывал ни малейшей капли раскаяния. Видимо, до сих пор считал Бейнса лишь насекомым, которого пришлось задавить. И он совершенно ни о чем не думал, даже не пытался. Весь мыслительный процесс предоставил мне, а сам заботился лишь о мелких деталях своего личного комфорта.

Жилось ему всегда легко. Родители Алана ушли в мир иной очень вовремя: вырастили ребенка, но при этом не успели безнадежно его испортить. Тщательно покопавшись в документах Сомерсет-Хауса – обычная предусмотрительность, – я узнал, что мама с папой не оставили Алана без средств. Когда я готовил для него завещание, то создалось именно такое впечатление. Самых разных людей он пожелал наделить довольно значительными суммами. Только не меня. Зато, подчеркнул он, мне положен гонорар за работу. На мой взгляд, неравноценная компенсация.

Алану никогда не приходилось тяжко думать. Многие с готовностью о нем заботились, старались облегчить его существование и даже, как Анита Килнер, обеспечить финансово.

– Да, кстати, – сказал я, когда он вошел с супом в комнату. – Утром звонила миссис Килнер.

– Что-то срочное?

– Нет. Просто суетится. Она, похоже, легко поверила, что это сделал ты.

– Так я и знал.

– Немного нервничает, не хочет ввязываться. Я сказал, что лучше держаться от происходящего подальше.

Возможно, мой рассказ не отличался точностью, но я честно планировал держать миссис Килнер подальше. А что касается денег, то я просто не посчитал нужным сообщать об этом Алану. О финансах он совсем не думал и не понимал, как трудно их достать. Привык только проматывать.

– Больше никто? – поинтересовался Алан.

– Еще миссис Фарли.

– О! Старушка добрейшей души, но любит читать нотации. Кажется, решила, что она мне бабушка.

– Во всяком случае, она единственная из попадавшихся на моем пути женщин, кто изо всех сил разыгрывает даму в возрасте. Хотя сама еще довольно молода.

– Этой старой перечнице стукнуло пятьдесят, не меньше! Что хочет?

– Помочь.

– Ясно. И надо отдать ей должное – поможет. Хотя чересчур высоконравственная. Совесть этой женщины – источник бесконечных неприятностей для окружающих.

– Ну-ну, – улыбнулся я. – Мне показалось, что она готова тебе помочь вне зависимости… вне зависимости от того, виновен ты или нет.

Переживать и тщательно подбирать слова не было нужды. Алан не выказал никакого душевного волнения. Наоборот, громко рассмеялся.

– То есть она сомневается! Единственная!

– Здесь ты прав. А теперь серьезно. Ко мне заходил кое-кто еще. Некий Вестхолл, инспектор уголовной полиции.

– Ого! – присвистнул Алан. – Ты уже под подозрением?

– Нет, не думаю. Если честно, я сам его пригласил.

– Черт! – С удивлением я заметил, как Алан бросил трусливый взгляд на дверь, словно ожидал, что в любую минуту может войти полицейский. – Ты же не…

– Конечно, нет. И спасибо тебе огромное за то, что подумал, что я на такое способен. Нет, я всего лишь сказал ему, что, хотя у меня нет от тебя указаний, я планирую представлять твои интересы на следствии.

– И когда?

– В понедельник в двенадцать.

– Так полицейский зашел по этому поводу?

– Нет, я решил рассказать ему про чек. Рано или поздно они все равно проверят твой банковский счет.

– А они смогут? То есть банк даст на это согласие?

– Им придется. Твое письмо, кстати, сработало довольно неплохо.

– Естественно, кто бы сомневался. Когда ты его читал, вид у тебя был как у смертника. Не все способны оценить шутку в свой адрес. Для этого надо обладать неплохим чувством юмора.

– Вместо того чтобы хохмить, поведал бы мне лучше кличку той лошади, на которую я якобы ставил.

– Бог мой! Ты не знаешь, кто выиграл дерби?

– А с чего мне знать?

– Действительно, с чего?! – Алан наконец просветил меня по этому поводу, а потом продолжил: – Давай теперь про полицейского. Что он за фрукт? Какое производит впечатление?

– Исполнительный, работу делает неторопливо, своего не упустит. Далеко не дурак. Конечно, меня он не подозревает, но лучше быть осторожнее. Он из тех ребят, что станут за мной присматривать просто так, на всякий случай. Например, перетряс все корзины для бумаг в моем банке, чтобы найти конверт, в котором пришло письмо.

– Конверт! Совсем о нем забыл…

– К счастью, о нем не забыл я – пусть даже и не вспомнил победителя дерби, – и у меня хватило здравого смысла не сказать, что я сжег его здесь, в камине. Иначе инспектор прилетел бы сюда, как муха на мед. Тем не менее мы должны действовать осторожно. Поводов обыскивать эту квартиру у него быть не должно: черного хода здесь нет, и снаружи все выглядит так, словно вошел лишь я. Поэтому нужно четко следовать правилам. Во-первых, не выходи на улицу, пока мы не устроим твой отъезд…

– И это произойдет?..

– Как можно раньше, обещаю. Тем временем, по крайней мере пару-тройку дней, ни шагу за дверь. Даже за одеждой. Этот вопрос мы как-нибудь решим. Тебе придется положиться на меня, а мне придется все провернуть, не привлекая внимания. Естественно, ни на телефон, ни на звонок в дверь ты не отвечаешь. Пока я не вернулся домой, свет гореть не должен. И не шастай возле окон. Шторы тоже не трогай: не открывай, не задергивай. И не оставляй свои вещи в комнате.

– Вещей у меня – кот наплакал.

– Тем лучше. Я вот о чем. Этот детектив может решить заглянуть сюда – на всякий случай – и придумать способ попасть в квартиру.

– Каким же образом?

– Легко! Принесет белье из стирки или снимет показания с газового счетчика… Кстати, вещи придется стирать самому; надеюсь, у тебя это хорошо получается. К слову сказать, газ и свет следует использовать экономнее, повышенный расход вызовет подозрение. Кого бы ни послал сюда Вестхолл, я буду вынужден открыть дверь, и этот человек сможет заглянуть внутрь. Не дай бог нам замешкаться хоть на секунду. Поэтому, как только раздается звонок, ты быстро улетучиваешься в соседнюю комнату и сидишь там, пока я не дам знак выходить. И вещи свои забираешь с собой.

Алан кивнул.

– Учишь курицу нести яйца? Скукотища предстоит жуткая: поговорить не с кем, только с тобой, да и то недолго.

Такая неблагодарность, признаюсь, меня задела.

– Если, конечно, ты предпочитаешь, скажем… иную линию поведения, я не против, но не забудь, что я…

– Что ты предпочитаешь не подставлять свою шкуру. О да, я в курсе. Все равно скукота. Особенно если ты каждый раз будешь обижаться на простую констатацию факта.

– На мой взгляд, я, наоборот, чрезвычайно сдержан. Однако дисциплину никто не отменял.

У Алана брови поползли вверх от удивления. К дисциплине он не привык.

– Ну как, все уяснил?

– Думаю, да. Послушай, а если ты вечером не вернешься, то мне действительно нужно сидеть в темноте?

– Можешь пойти на кухню или в ванную. Там нет окон. И коль уж речь зашла о кухне… Когда я дома, давай ты будешь есть там.

– Боже мой, неужели я недостаточно хорош, чтобы сидеть с тобой за одним столом? По-твоему, я твой повар?

– Собственно говоря, в точку, так и есть. Повар и слуга, – с удовольствием подколол его я. – Хотя причина в другом: как я уже тебе объяснял, твои вещи не должны быть выставлены на обозрение. Тарелка, ножи, вилки, бокал – не исключение.

– Вдруг во время ужина нагрянет инспектор по газу?.. Понятно! А может, будет проще и больше по-дружески, если мы станем вместе ужинать на кухне?

– Я ужинать на кухне не привык.

Тут Алан, как ни странно, рассмеялся и назвал мои замашки барскими.

– По правде говоря, – подвел он итог, – я и сам к этому не очень приучен.

– Тогда чем раньше начнешь, тем лучше, – указал я.

Наверное, вышло не совсем красиво, ведь будущее ему светило не столь приятное, как прошлое. Хотя, в конце концов, ему повезло вообще иметь будущее.

Глава 5

Как я уже сказал, пятничный вечер выдался довольно приятный, да и выходные в целом прошли удачно. Когда Алан прилагал усилия, компаньон из него был, безусловно, очаровательный, отрицать нельзя. А он очень старался. Перестал критиковать даже те жесткие правила, что я для него установил, и, насколько я видел, исполнял все досконально. А еще он изо всех сил заботился о моем комфорте.

Поскольку сидячий образ жизни, который он был вынужден вести, очевидно, не способствовал хорошему аппетиту, мы решили, что возбуждать аппетит должна сама еда. Поэтому не отказывали себе в качестве и не скупились на количество.

В пятницу вечером мы не стали долго продумывать меню, а субботним утром я умудрился выкроить время и пробежаться по магазинам. Мнимый надвигающийся грипп дал мне отличный повод не задерживаться на работе.

Мы вели себя расточительно, спору нет, но, как, смеясь, сказал Алан, в конце концов, все было за его счет. И хотя не стоило бы тратить то, что можно отложить, моя щедрая душа жадничать не позволила. У меня до сих пор хранятся почтовые карточки, на которых он писал меню. Все началось с субботнего обеда.

Лосось «а-ля Сент-Марсель»

Слоеный пирог с грибами

Канапе из анчоусов с сыром

Лосось на вкус был превосходный, а креветки, что к нему шли, так просто роскошны. Всю охлажденную рыбу мы израсходовали, а кости оставили про запас. По словам Алана, это не предел; вот если бы он не забыл попросить мускатный орех… С трудом верилось, что могло быть лучше. Возможно, аппетит разыгрался не на шутку, потому что с едой пришлось подождать, ведь Алан не мог начать готовить до моего возвращения.

В тот вечер ужинали мы вскоре после обеда, поэтому еда показалась тяжеловатой. И немудрено: куриный бульон, филе палтуса с необычной подливой, которую Алан назвал «равигот» и которая мне совершенно не понравилась, говядина, оставшаяся с прошлого вечера (такой вот порыв экономии, хотя Алан выправил вкус, добавив все сорта дорогущих овощей, в частности замороженные конские бобы), и грибы, поданные на гренках. В обычном состоянии после такого я бы глаз не сомкнул, но усталость из-за бессонной ночи четверга сделала свое дело.

Воскресенье шло своим чередом, начавшись с превосходных жареных почек с острой подливкой и закончившись жареной кефалью, запеченной телятиной, шоколадным безе и закуской, основным ингредиентом которой стало фуа-гра. Какое счастье, что мы строили планы, дабы завершить этот чрезмерно затратный и трудно перевариваемый период. Точнее, планы строил я, так как Алан участвовал по минимуму.

В те дни он, без сомнения, выжил исключительно благодаря моей доброй воле. Во-первых, если бы я не оказался рядом, его бы арестовали и повесили. А во-вторых… К ночи субботы он думал только так, как говорил ему я. Приятно, хотя ответственность на мне лежала колоссальная и трудно было сосредоточиться: Алан постоянно находился рядом и с удовольствием трепался без умолку на разнообразные темы.

Он с самого начала надеялся, что я вывезу его из страны. Быстро вскрывшаяся смерть Бейнса лишила нас времени на обдумывание – куда и каким образом, – и он всего лишь стал на меня надеяться еще больше.

Насколько я мог судить, возможности вырисовывались следующие. Во-первых, оставался слабый, призрачный шанс дать ему объявиться с историей про потерю памяти, которая так удачно к нему вернулась, едва он сошел с поезда где-нибудь, к примеру, в Бирмингеме. Он мог заявить, что ничего не помнит с того момента, как в четверг днем сел писать мне письмо. И пусть уж полиция доказывает, что сможет. Однако слишком велика вероятность того, что полиция сможет доказать очень многое. А узнаем мы это только на следствии. Но даже если считать, что они ничего не докажут, потеря памяти в качестве оправдания выглядит как-то неубедительно. И обязательно возникнет вопрос, почему такого подозрительного человека никто не заметил.

Вторая идея: пока все не уляжется, Алану следует переждать у меня. И это единственное, что за долгое время предложил Ренвик. Впрочем, меня сия идея нисколько не вдохновляла.

Потом мы подумали, что нужно выждать, обзавестись новыми документами, изменить внешность, найти временную работенку и залечь на дно. И принялись обсуждать, на что он годится.

Навыки повара у него, безусловно, были великолепные. По правде говоря, я считаю, что любой шеф-повар взял бы Алана на работу, невзирая на прошлое, на основании лишь того лосося «а-ля Сент-Марсель».

Единственная загвоздка заключалась в том, что я не знал ни одного шеф-повара, а если бы и знал, то, обратившись за помощью, сильно рисковал бы. В конце концов решение нашлось: поработать на кухне лайнера «Куин Мэри», в Нью-Йорке сойти на берег и начать новую жизнь. Решение хорошее, но не так просто осуществимое. К тому же шефы не берут сразу на хорошие позиции, даже на средние-то не берут. Начинать придется с низов, а в неквалифицированной работе Алан чертовски некомпетентен. Он привык занимать высокое положение и чистил картошку из рук вон плохо.

По той же самой причине приличный слуга из него тоже не вышел бы. Нужно было сильно напрячь фантазию, чтобы в принципе представить его на этом месте. Насколько я знал, постель он застилал отвратительно (и крайне неохотно) и не имел представления ни как вытирать пыль, ни как, если честно, – возвращаясь к его любви готовить, – мыть посуду. Никогда не встречал человека столь неуклюжего в обращении со стеклом и фарфором.

Машину он, конечно, водить умел. А вот знал ли он, как ее помыть или починить, – весьма сомнительно. Найти ему работу шофера? Боюсь, количество претендентов существенно превышает количество вакансий, и вряд ли место получит человек, не имеющий за плечами опыта, зато чванливый и с бородкой по последней моде. Спору нет, с помощью миссис Фарли и, возможно, леди Килнер мы состряпали бы ему пару рекомендаций, но даже тогда…

Я изложил свои размышления насколько смог по-дружески, не считая нужным что-либо скрывать.

– Пока я не перешел к последнему варианту, – подвел я итог, – может, ты видишь какие-то перспективы в предыдущих?

– Нет, не вижу, – честно признался Алан. – Шансы там, на мой взгляд, невелики. Жаль, что я получил слишком хорошее образование, чтобы зарабатывать себе на жизнь. Может, где-нибудь затаиться до времени, а потом писать романы? В офисе появляться не нужно, да и дело, видать, несложное – пишут все кому не лень.

– И о чем собираешься писать? О персидском искусстве? – не удержался я.

Должен сказать, он добродушно засмеялся.

– Нет. Конечно, не об этом. Выберу что-то попроще. Детективы или подобную чушь.

– Похоже, ты в своих силах не сомневаешься.

– Ой, да что там уметь-то!

– А как ты собираешься жить, пока не закончишь первую книгу, пока ее не примут в издательство и не опубликуют? Ну получишь ты, возможно, аванс в размере тридцати фунтов, но пока суд да дело, пройдет месяцев девять, а то и год.

– Тридцать фунтов? Как-то негусто… Впрочем, все равно перебор, большая часть романов и этого не стоит. А пока я буду… буду жить на остаток от той сотни, что получил ты. Кстати, считаю, можно и занять. Ну и ты, в конце концов, найдешь способ раздобыть для меня денег.

– Каким же образом?

– Не знаю, ты справишься. Думаю, надежный способ – отправить чек по почте.

– Вот ты старый болван, а как я получу деньги на руки?

– По доверенности.

– И сразу станет ясно, что я знаю, где ты. Спасибо!

– Да, трудновато. Ясно, значит, детективы отменяются. И что ты предлагаешь?

– Я рассчитывал, что предложишь ты. Как насчет армии?

– А борода?

– Тогда флот?

– В общем и целом я голосую за армию. Хотя всегда есть риск встретить кого-то из друзей.

– Они тебя не узнают.

– Почему это? Я думал, проблема как раз в том, что меня слишком легко узнать.

– Они не ожидают увидеть в рядовом благородного Алана Ренвика.

– В рядо… А, понятно. Да, думаю, ты прав. Послушай, мне как-то говорили, что, принимая на работу, перво-наперво надо попросить рекомендации. Знаю, ты можешь их сляпать довольно легко, но мне советовали затем взглянуть на страховые карточки и убедиться, что информация совпадает. Там должно быть написано, сколько человек не работал и все такое. И как мне их достать? Просто зайти на почту, купить одну и наклеить на нее пару марок?

Я улыбнулся.

– Нет, не все так просто. Документы нужны настоящие.

– Кошмар, как люди в этой стране начинают работать?! Вот он я, трудоспособный мужчина, готовый делать все, что угодно, – а ты твердишь мне о всевозможных трудностях и препятствиях. Начинаю сочувствовать безработным. Уже практически революционер.

– Обычно люди начинают работать в более юном возрасте, а ты идешь на биржу труда. Сложности возникают, если твоя прошлая история… скажем, неясна. Понимаешь, Алану Ренвику придется исчезнуть. Сейчас у тебя и имени-то нет. Скоро мне придется заняться новым.

– Надеюсь, получится лучше, чем в прошлый раз. Кстати, ненавижу имя Алан. А Ренвик вообще никто не способен написать без ошибок.

– Не встречал ни одного человека, которому нравилось бы его имя. Вот мне свое точно не нравится.

– Ну у тебя не самый плохой вариант.

– Разве? Все забывают про «п» в середине или, что еще хуже, зовут Симпсоном. А шуточки про Далилу, ворота Газы и ослиную челюсть? Я знаю их вдоль и поперек, могу рассказать слева направо и справа налево.

– Да, я заметил, что ты немного дергаешься по этому поводу. Так как мне себя назвать? Мне по душе Блоггинс.

– Тебе крещение не принимать. И мне тоже. Выберем имя случайно.

– Как это?

– Подойду к очереди тех, кто не может найти работу, и предложу десять шиллингов за документы. И ты возьмешь имя этого человека.

– А что будет с ним?

– С ним все будет в порядке, пока он не попытается найти работу. Потом он заявит, что потерял документы, и тогда начнутся расспросы. Но я выберу довольно безнадежного на вид персонажа.

Во взгляде Алана читалось некоторое сомнение, однако я никак не отреагировал. Сказать по правде, сам был не уверен в надежности своего плана.

– В любом случае, – продолжил я, – вопрос, что делать и какое имя выбрать, – мелочь по сравнению с остальным. Давай разберемся с главным. У тебя есть два возможных варианта. Во-первых, можем доставить тебя в порт. Там нужно втереться в доверие к местным бродягам и найти «подходящего», как они говорят, капитана. То есть того, кто не станет задавать слишком много вопросов. Затем проберешься на борт и спрячешься. Плохо, что ты такой крупный, но здесь уже ничего не исправишь. Через пару дней или когда выйдете в открытый океан, тебя обнаружат или сдашься сам. Предложишь свои услуги; если повезет, дадут работу. Продержишься месяц или два, будет тебе и полноценное удостоверение личности, и рекомендации, и все такое.

– А если капитан вдруг окажется не таким «подходящим»?

– Ну тогда…

– Тогда, – прервал Алан, – меня сдадут в ближайший полицейский участок. Приятная перспектива.

– Придется тщательно выбирать капитана.

– Придется. Но я понятия не имею, чем занимаются на корабле моряки.

– Я тоже. Но не думаю, что эта работа требует особого опыта.

– А вот на мой взгляд, требует. И мне не нравится идея скрываться сорок восемь часов без еды и питья.

Хотя на тот момент мы, должно быть, оба выглядели так, словно голодание пошло бы нам только на пользу.

– Как не радует перспектива болтаться потом месяц или два в бушующем океане. Моряк из меня ужасный… А как я снова вернусь к нормальной жизни? Особенно в финансовом плане… Вот досада! Бейнс был таким жалким червяком, а как серьезно все закрутилось.

– Знаешь, вообще-то есть такой предрассудок, кстати, широко распространенный, что убийство – довольно серьезное преступление.

– Ну размазал я Бейнса, разве можно назвать это убийством! По крайней мере… Хотя ладно, думаю, можно. И все-таки идея ехать «зайцем» мне не сильно импонирует. Разве что удастся найти судно без повара…

– Я бы не стал на это рассчитывать. Без повара корабль не отправится в плавание.

– Да, наверняка. А в чем заключается вторая идея?

Я нарочно позволил повиснуть молчанию, чтобы подчеркнуть последующие слова.

– Вторая идея заключается в том, что тебе придется умереть.

– Что?

Я впервые сумел действительно поразить Алана, и произведенный эффект меня позабавил. Впрочем, спустя десять секунд он вновь вернулся к своему легкомысленному состоянию духа.

– Тебе не кажется, что это слегка перебор?

– Я не имею в виду умереть на самом деле. Инсценируем твою смерть.

– Понимаю. Считаешь, меня перестанут искать?

– Перестанут. Если мы их убедим в твоей гибели. Я надеюсь таким образом решить и финансовую проблему. В своем завещании ты все оставишь мне.

– А не слишком ли я щедр? И потом что, мой достаток будет зависеть от тебя?

– Придется поверить…

Здесь Алан рассмеялся.

– Мой дорогой Дик, когда речь идет о деньгах, я не доверяю тебе ни на йоту. Но ты будешь мне платить – за молчание.

Я не стал обращать внимание на столь вопиющую неблагодарность, как и на тот факт, что он уже доверил мне сотню фунтов и свою жизнь, и воспринял сказанное как шутку. И все же мысленно я поставил «галочку»: судя по всему, Алан способен меня шантажировать.

– Так или иначе, – продолжил я, – это твой единственный способ добраться до своего имущества. Послушай, мы уже пришли к общему мнению, что ты вряд ли сможешь прикоснуться к деньгам, не выдав при этом свое местонахождение. Даже если ты будешь за границей. К тому же те страны, что подходят – а их немного, – не соответствуют твоим завышенным культурным вкусам. В результате все останется в банке. Не знаю, что сделают с твоими личными вещами; вероятно, они будут на хранении, пока суд не признает тебя умершим. А для этого нужно представить доказательства.

– Все, конечно, здорово, – дальновидно заметил Алан, – но насколько мне известно, причем из первых уст, мое завещание уже готово, и я не оставил все свои сбережения тебе. Мы ведь не можем его переписать? Или можем? То есть разве его не нужно подписывать в присутствии двух свидетелей? Даже если мы привлечем Аниту и, понятно, тебя…

– Я не могу быть одновременно и свидетелем, и выгодоприобретателем, – разъяснил я элементарный вопрос права.

– Тогда все еще хуже, – сделал вывод Алан, – потому что если собрать в одной комнате Фарли и Аниту, они сцепятся, как дикие кошки, и дело действительно закончится моим летальным исходом.

– Твое завещание, если я правильно помню, составлено на трех листах. На первом есть стандартные вводные пункты по поводу аннулирования предыдущего завещания, потом то, что ты в здравом уме, назначение исполнителей, которые расплатятся с твоими долгами, и так далее. Там стоит твоя подпись. Только твоя. Третья страница почти пустая, за исключением твоей подписи, фразы о засвидетельствовании оформления документа и подписи свидетелей. А вот на второй, где зафиксирована основная суть – кому достанется само наследство – тоже стоит только твоя подпись.

– Ты сможешь их открепить?

– Легко и просто. Они скреплены лишь кусочком зеленой ленты.

– Так ты намерен подделать вторую страницу?

– Мне не нравится этот термин. Я намерен ее доработать. Не бери в голову. Фактически ее просто переписывают те же люди, которые составили завещание изначально. Потом ты поставишь подпись, и мы снова все скрепим.

– Как-то очень легко. Выходит, ты привык видоизменять – скажем так, во избежание жестких терминов – завещания своих клиентов? Что может тебя остановить?

– То, что страницы должны быть подписаны. И элементарная честность.

– Хм-м! На мой взгляд, первая причина более существенна. Да ладно, не сердись. Шучу. А эти «дорабатывающие» люди, или как ты их там называешь, не заметят в твоем плане недоработку?

Я проигнорировал его мальчишеский юмор и снова заверил, что переделывать часть документа – не такая уж редкая практика. Переживать не следует. Естественно, я разберусь с этим вопросом крайне аккуратно.

– На мой взгляд, намного сложнее, – продолжил я, пока Алан не успел выдвинуть еще какие-то возражения, – устроить твою смерть. В ней должны убедиться не только коронер и присяжные, но и наш назойливый инспектор Вестхолл. Даже если мы обзаведемся свидетелем, трудно будет объяснить отсутствие тела.

– А я настаиваю! На отсутствии тела, я имею в виду, – сухо отреагировал Алан. – У тебя уже есть план?

– Более или менее. Хотя не в деталях.

К моему удивлению, он невозмутимо заявил, что мне нужно все обдумать и сообщить, когда все будет готово в деталях. В каком-то смысле он оказался прав. Когда я предоставлен самому себе, голова соображает яснее. К тому же моя выгода лишь преумножалась. Теперь я не только спасал его жизнь. Я его уничтожал и возрождал заново, и ему придется меня слушаться вечно. Хотя я не собирался до поры до времени ставить Алана в известность, причин отдавать больше, чем его прибыль, я не видел. Если капитал исчезнет в одночасье, это вызовет подозрение. Сначала денежные переводы должны идти в ограниченных объемах. А вот потом…

Глава 6

Позвольте еще раз подчеркнуть, что до этого момента я не раскаивался в своих действиях. Я справедливо отметил равнодушие Ренвика и показал, как легко он относился к совершенному убийству. Но при этом понял, что почти невозможно показать другую сторону медали: продемонстрировать, каким образом он вызвал мое сострадание и расположение. Почему-то в те выходные, даже обладая всей информацией, я не мог думать о нем плохо.

Полагаю, глаза мне застили гордость и волнение. Приключения не встречались прежде на моем пути. Я жил спокойно, обыденно. Те волнительные моменты, что были до этого, я испытывал за других, они появлялись, когда я улаживал не свои дела. И естественно, они не шли ни в какое сравнение с тем, что я чувствовал сейчас, когда покупка хлеба и масла на двоих, а не на одного, в прямом смысле приравнивалась к преступлению. В то время я, безусловно, наслаждался и вряд ли испытывал хоть малейшие угрызения совести. А если испытывал, то тут же вспоминал, что Бейнс был шантажистом. На самом деле я почти перенял отношение Алана.

Однако предстояло следствие, и меня слегка трясло. Я ненавязчиво следил за его ходом – не как профессионал, даже не как обыватель, а как друг человека, который, по слухам, был к делу причастен. Наверное, стоит сказать, что даже больше, чем просто по слухам. И я так и не мог понять, радовался я тому, что так влип, или огорчался.

Прежде чем рассказывать, что меня потрясло, позвольте описать эпизод, который произошел, на мой взгляд, по воле случая, и разъяснить момент, который заинтриговал нас обоих – и Алана, и меня. А именно: каким образом полиции так быстро стало известно про смерть Бейнса. Эта деталь, помимо всего прочего, имела далеко идущие последствия. В сущности, она полностью уничтожила любой шанс на оправдание Алана.

Оказалось, что у слуги Ренвика имелся родной брат – довольно сомнительный субъект, перебивающийся случайными заработками. Его в тот день и позвал к себе Бейнс. Джеймс Бейнс – добавим имя, чтобы не перепутать, – не смог внятно объяснить, зачем он понадобился брату, не смог он и сказать, почему так важно было им встретиться в отсутствие работодателя брата. Но, имея на руках ту информацию, что была у меня, я смог связать все воедино.

Думаю, Бейнс планировал передать Джеймсу письма миссис Килнер, оставив себе одно, то, которое я уже цитировал. Его он собирался показать Алану. Впоследствии (и я в этом уверен), когда Бейнс вытянул бы с помощью шантажа столько, сколько сможет, настал бы черед Джеймса. Возможно, потом письма должны были пойти по рукам всех нуждающихся родственников, чтобы каждый смог себя обеспечить.

Однако вернемся к перемещениям Джеймса Бейнса. Поднимаясь по лестнице к квартире Алана, он увидел, как кто-то входит в дверь, и догадался, не без оснований, что это хозяин, с которым, как он честно признал, встречаться желания не было. Очевидно, Алан вернулся домой раньше, чем планировалось. Именно поэтому, если мои размышления верны, письма оставались в цветочном горшке, а Джеймс стоял снаружи.

Он очень долго прождал на улице – сей факт показался странным даже коронеру, – представив на этот счет крайне неубедительное объяснение: якобы брат написал, что очень нужно увидеться. Зачем, Джеймс не знал, но сам поразился, насколько брат подчеркнул, что это срочно. Поэтому он и ждал. В итоге его терпение было вознаграждено: из дома вышел человек, который ранее туда заходил.

Здесь требуются некоторые разъяснения, ведь Джеймс не мог отчетливо разглядеть Алана. К несчастью, объяснение Джеймса выглядело довольно убедительным: он описал костюм и галстук, в которых был Ренвик (и которые на самом деле не снял до сих пор), и добавил пару замечаний по поводу роста. На вопрос, видел ли он раньше мужчину, который выходил из квартиры, Джеймс дал отрицательный ответ, но из представленных фотографий снимок Алана выбрал без колебаний.

Поведение Алана – тот явно нервничал и беспокойно оглядывался – показалось Бейнсу странным, и вместо того, чтобы сразу идти к брату, он решил выждать еще пару минут. Затем произошло следующее: Алан вернулся, поднялся в квартиру, вскоре вышел снова и практически дал деру. На этот раз Бейнс без колебаний поднялся наверх, беспокоясь за брата. Дверь была заперта, а на звонок никто не отвечал.

Именно следующий его шаг заставил меня задуматься о том, что он знал больше, чем рассказал. Логично было отправиться к управляющему здания, спросить, известно ли тому что-то о местонахождении брата, и, наконец, предположив, что брату могло сделаться плохо, поинтересоваться, нет ли дубликата ключа. Вместо этого Джеймс сразу пошел в полицию. На следствии он заявил, что интуитивно понял: что-то здесь не так. А потом добавил, что ни управляющего, ни швейцара в холле не заметил. Мог и не соврать, ведь Анита Килнер без проблем смогла избежать с ними встречи.

Так или иначе, Джеймс пошел в полицию. И хотя, думаю, он упомянул про письмо, которое получил от брата, само письмо он так и не показал. Вероятно, оно было слишком красноречивым.

Через полчаса после того, как Алан второй раз вышел из квартиры, прибыл полицейский медик, который впоследствии уверенно заявил, что, когда Алан зашел в квартиру в первый раз, Бейнс был жив. Это поставило Алана в весьма затруднительное положение. Конечно, лазейки еще оставались. Бейнса мог убить кто-то еще, пока Алан находился дома, а он этого или не видел, или ничего не смог поделать. Убийство могло произойти и в течение тех нескольких минут, пока Ренвик отсутствовал. Я знал, что он не входил в квартиру во второй раз, когда вернулся. Он сам рассказал мне. Но больше никто не мог это с уверенностью утверждать.

Второй вариант я отметил как просто возможный, хотя и малоправдоподобный, ведь убийца должен был все время скрываться в квартире, а потом так рассчитать и время убийства, и время побега, чтобы улизнуть от наблюдающего на улице Джеймса Бейнса. Если бы Алан сказал, что вернулся по какой-то невинной причине и пришел в ужас, обнаружив труп Бейнса, пришлось бы все равно объяснять, почему он сбежал, а не пошел в полицию. Вероятно, возникли бы и другие сложности: отпечатки пальцев, например. Нет, в целом такую линию защиты я забраковал.

По той же самой причине я забраковал и третий вариант, предложенный молодым человеком, которого я послал блюсти интересы Алана: мол, преступником был сам Джеймс Бейнс. Не то чтобы я думал, что это неправда, просто подозревал, что недоказуемо.

А что касается первого варианта – якобы Алан не знал, что произошло убийство, – он практически никуда не годился. Тело Бейнса лежало в гостиной, как не заметишь. Да и вряд ли он принял свою смерть совершенно бесшумно.

На этот счет были показания медика, очень неприятные. Алан, как мы еще вспомним, поведал, что потерял самообладание и ударил слугу кулаком, а Бейнс рухнул навзничь и, падая, ударился головой об угол тумбы письменного стола. Для Алана, по его словам, смерть Бейнса стала неожиданностью. Я даже подумывал, а не построить ли мне линию защиты на том, что он не хотел убивать. Увы, судя по фактам, об этом не могло быть и речи. Бейнс в прямом смысле был забит до смерти. Я опущу специфическую терминологию и поясню то, что, видимо, хотел сказать медик. Конечно, ни один врач не в состоянии ясно и четко изложить данные, а конкретно этого врача я сильно невзлюбил, еще когда он выходил из машины. За его вызывающее поведение и отвратительные рыжие волосы.

Врач, похоже, считал, что причиной смерти действительно стало падение на стол. Однако на подбородке жертвы было три синяка, а левый глаз сильно пострадал. Эти повреждения жертва, очевидно, получила до смерти. Потом шло описание удара и трещины в основании черепа. До тех пор я более или менее мог увязать эти факты с версией Алана. В конце концов, он сознался, что вышел из себя и мог не осознавать, что ударил четыре раза, а не один.

К сожалению, это было еще не все.

Когда Бейнс валялся на полу, Алан – возможно, не отдавая себе отчета, что слуга мертв, – поднял тяжеленный граненый графин с виски и несколько раз опустил его на лоб мертвеца – пока не проломил. А потом, по всей видимости не удовлетворившись результатом, долго бил ногами то, что – к этому времени даже он должен был понять – стало трупом. Причем с такой жестокостью, что сломал три ребра.

Складывалось впечатление, что, обнаружив письма, Алан вновь впал в ярость. Такое необузданное бешенство совершенно не вязалось с вкрадчивыми, ленивыми манерами Ренвика. Конечно, он обладал исключительной силой, но ему следовало об этом знать и не распускать руки.

Мне и сейчас сложно объяснить, почему для меня все перевернулось. Меня же не смутил один удар; почему я должен был чувствовать себя иначе, если их было десять? Так или иначе, зал суда я покинул до того, как присяжные вынесли Алану неизбежный приговор, испытывая угрызения совести и чувство гнева на весь мир, включая инспектора Вестхолла и врача. Кстати, впоследствии я обрадовался, услышав, что во время дознания из его машины украли медицинский чемоданчик.

По пути домой я специально сосредоточился на Вестхолле – хотел поставить себя на его место. Насколько я мог судить, он значительно продвинулся в деле, и я раздумывал, что именно ему известно. Например, миссис Килнер беспрепятственно подошла к двери квартиры, – не его ли это ловушка? Что он про нее знал? Удовлетворило ли въедливого полицейского мое объяснение насчет чека и каковы шансы, что за мной следят? Приходилось постоянно быть начеку, вести себя очень осторожно и не выдать, что я знаю больше, чем следовало. Потому что на месте инспектора Вестхолла я бы мистера Р. Х. Сэмпсона без присмотра не оставлял.

С намерением увидеть происходящее глазами общественности я прикупил вечернюю газету и пошел к себе домой. Решено: Алан должен срочно уехать, причем уехать так, чтобы не бросить на меня и тени подозрения. Я и раньше не планировал влезать из-за него в неприятности, однако теперь наконец стало ясно, что ему в принципе не следовало помогать.

Сложность заключалась в том, что я не понимал, как от него тихо и мирно избавиться – и при этом не помочь. Эта мысль заставила меня осознать – к сожалению, слишком поздно, – что меня провоцировали делать один неправильный шаг за другим, что первые шаги я предпринял, когда у меня не было полного понимания происходящего, и что я совсем позабыл про свою обычную профессиональную осторожность. Несмотря на то что пилюля была горька, следовало признать: Алан в каком-то смысле меня переиграл. Во всяком случае, пока. Впредь я буду более осмотрительным.

Вероятность того, что все это время Алан использовал меня как марионетку, была очень велика. Не исключено, что ему даже хватило наглости смеяться надо мной. Я собирался дать решительный отпор.

Вернувшись, я понял, что мои опасения подтвердились. Алан, наплевав на все запреты, стоял прямо у окна, не удосужившись ни убрать после завтрака посуду, ни заправить мою кровать, ни сделать хоть что-то по хозяйству. Конечно, домашние дела были для Алана чем-то непривычным, но ведь мы договорились, что они будут лежать на его плечах.

Я решил, не откладывая, ему это растолковать, а в конце обговорить, как именно он должен покинуть мою квартиру. Суть первого пункта дискуссии может показаться обманчиво банальной, однако, чтобы прийти к правильным выводам, требовалась жесткая дисциплина. И тем более дисциплина требовалась при обсуждении второго пункта. К сожалению, было очевидно, что с этой самой дисциплиной возникли большие проблемы.

Глава 7

– Отойди от окна, – сказал я.

– А, ты уже вернулся. – Алан как ни в чем не бывало зевнул. – Я тебя не ждал. Как продвигается расследование?

– Что не ждал – вижу. Отойди от окна.

– Ладно, не кипятись.

Он пожал плечами, но хотя бы сделал пару шагов от окна и в результате подошел к столу, за которым я завтракал.

– Все равно здесь нужно убрать, – пробормотал он и стал собирать посуду.

– Действительно, – сухо согласился я.

Как же это на него похоже: пытаться завуалировать тот факт, что ему приходится подчиняться, сделав вид, что он занимается тем, что и планировал! Но я не собирался спускать ему это с рук. А указывать мне на то, что я вскипел, с его стороны вообще неприлично. Я многозначительно обвел взглядом очередные доказательства того, что он все утро валял дурака: грязный стол, полная окурков пепельница, раскрытая книга, лежащая корешком вверх рядом с моим креслом.

– Я думал, мы договорились. По комнате не должно быть заметно, что здесь живу не только я.

– Ты хочешь сказать…

– Да, – перебил я. – Я хочу сказать, что ты не выполняешь свою часть соглашения. Ты идешь на неоправданный риск и ведешь себя как лентяй и лодырь.

– Мой дорогой Дик, похоже, ты считаешь меня слугой?

– Вот уж не думал, что ты станешь вслух произносить слово «слуга», но если настаиваешь… Да, в некотором смысле я считаю, что это твоя временная работа. Если бы не ты, я бы уже кого-нибудь нанял.

– Когда я появился, у тебя никого не было.

– Не сомневайся, быстро нашел бы. А твое присутствие мне мешает. Не ожидал, что придется объяснять такие вещи.

– Так и я не ожидал, что придется. Но если ты видишь все в таком свете, то лучший вариант – поскорее меня отсюда вышвырнуть. И поверь, я этому буду только рад.

Чудовищная неблагодарность его последней фразы меня слегка покоробила. И я парировал, что и не просил приходить.

– Как будто я не знаю, – рассмеялся Алан. Смена его настроения произошла, как всегда, неожиданно. – Дружище! Я ведь и правда свалился тебе как снег на голову. И признаю, что ты повел себя до жути порядочно. Просто тактичность – не твоя сильная сторона, что ни говори. Конечно, я не против работать по хозяйству, однако у меня на это целый день, все равно здесь торчать. Думаю, мне можно позволить самому выбирать время. Уж чего-чего, а времени у меня в избытке, и когда хочется побездельничать утром пару-тройку часов, я так и поступаю. Сижу здесь, заняться нечем, остается лишь пялиться на циферблат, наблюдать, как идет время, и ждать. А чего ждать-то?

– Момента, когда я смогу тебя вывезти.

– Именно. Когда я смогу уехать.

Проигнорировав тот факт, что мне предстоит его вывозить, он повторил:

– Когда я смогу уехать. Разве ты не понимаешь, что ожидание действует на нервы? Вдруг объявится твой дружок-полицейский? Не могу отделаться от мысли, что он уже на пороге. И когда накрывает, мне нужно стать за шторы и смотреть на дорогу. Он меня не возьмет, обещаю. Крыса в мышеловку не попадется. Шаг отчаянный, но, думаю, получится. Выпрыгну из окна.

– Не советую. Кстати, в квартире есть пожарный выход, но если за тобой и вправду придут, за ним будут следить. Как и за окнами. Ты точно ноги переломаешь. И даже если убьешься, полиция поймет, что ты скрывался у меня.

– Неудачный для тебя исход!

В голосе Алана мелькнули саркастические нотки. Какая наглость! В конце концов, почему мне нельзя себя подстраховать?.. Впрочем, выхода нет, надо восстанавливать его боевой дух.

– Успокойся, – сказал я. – Держи себя в руках. Будешь постоянно ждать инспектора – закончишь тем, что нарисуешь его в воображении и сбежишь от несуществующей опасности. И тогда может случиться все что угодно. Даже если просто поранишься, врача я вызвать не смогу.

– Если я здесь застряну надолго, он мне и так понадобится. Спертый воздух, никакой физической нагрузки… Меня все это угнетает. Сегодня ночью мне просто необходимо выйти на улицу, хоть на чуть-чуть.

– Ни в коем случае.

Увидев, что моя резкость лишь рассердила его, я продолжил:

– Я все понимаю, но тебе надо потерпеть.

Он снова пожал плечами, более спокойно.

– Наверное, я обязан подчиниться, однако предупреждаю, – его легкомысленность не заставила себя долго ждать, – доктор мне понадобится. Во-первых, мы оба переедаем. А если серьезно, мне нужен дантист.

– Вот только не говори, что у тебя болят зубы!

– Сзади такой трухлявый экземпляр, что он может заныть в любой момент.

– Нужно было раньше посетить врача.

– Кто же спорит, – ответил Алан с притворной серьезностью. – А пока дай своей горничной, уборщице и повару в одном лице пять минут, и я буду готов обсудить вопрос по моему выселению. Не принимай мое желание сбежать слишком близко к сердцу. В конце концов, хотя твоя компания доставляет мне удовольствие, а мое радушие не знает границ, на это есть свои причины. Возможно, ты о них и сам задумывался.

– Уборку придется отложить. Если я скоро не вернусь в офис, пойдут слухи. К тому же мне нужно кое-что сделать.

– Как скажешь. Но не ты ли настаивал на этой самой уборке? Так в чем заключаются твои блестящие идеи?

Вопрос прозвучал настолько естественно, что я был скорее польщен полной зависимостью от меня Алана и оказанным им доверием, чем раздосадован предположением, что думать придется только мне.

– А своих мыслей не наблюдается? – передразнил я, чтобы подчеркнуть суть.

– Как-то не очень, – протянул он. – Я думал, у тебя их много.

– Боюсь, тот план, что у меня был, не сработает. Понимаешь, ты должен не просто исчезнуть, а, как я уже объяснял, якобы умереть. Достоверно провернуть такое дело не очень-то просто.

– Я и не думал, что просто. Да и переборов не хочется. Если я действительно умру, у тебя могут возникнуть проблемы.

– Не обязательно. Все зависит от места. Нужно, чтобы появление твоего тела нельзя было связать с моей квартирой. И это еще одна причина, по которой я забраковал первый план.

– Слушай, очень тебя прошу: ни на секунду не забывай, даже в разговоре, что эта моя смерть – всего лишь мистификация. Последнее время я немного нервный… И где же мне объявиться?

– В зоопарке.

– Это как? Буду изображать гориллу?

– Нет, конечно. Не глупи. Разве ты не помнишь, как пару лет назад у одного мужчины сдуло ветром шляпу в вольер с львами, а он попытался ее достать?

– Кажется, в зоопарке «Уипснейд»?

– Может, и там. Не важно. Я просто подумал, что желательно организовать такой же несчастный случай для тебя. То есть якобы для тебя, – поспешно поправился я, так как Алан тревожно заерзал. – Брат Бейнса – прочитаешь об этом в статье про следствие – детально описал твой костюм и галстук, и что-то из этого могут найти в клетке.

– А как же я?

– А тебя предположительно… Проще говоря, тебя как будто сожрут львы. Или тигры, если тебе так больше нравится.

– Спасибо. Я всегда очень тщательно выбираю животное под конкретную цель. А в данном случае животное должно быть отлично выдрессировано. Ведь ему придется сожрать все, оставив лишь клочок одежды – причем, полагаю, как раз с моим именем. И еще ему придется, как ты сказал, аккуратно свернуть в углу клетки мой галстук. Ты считаешь, кто-то поверит в то, что какой-то зверь заглотнул меня целиком? У меня большие объемы.

– План не без изъянов, сам знаю. Я уже подумывал раздобыть тебе… ну то есть съездить за город, найти кладбище и поискать, скажем так, замену. Но я такого не вынесу.

Я искренне обрадовался, увидев на лице Алана гримасу отвращения. Выходит, он тоже знал меру.

– Фу! Рад, что ты не готов пойти на все, – сказал Алан. – К тому же не сработает. В полиции сразу поймут, что это не я. Они вполне могут убить незадачливого льва, провести вскрытие и убедиться, что меня там нет. По отношению ко льву, конечно, несправедливо, но любопытству полицейских медиков нет предела.

– Прочитаешь отчет по следствию и поймешь, насколько ты прав, однако сейчас не об этом. Я отказался от этой идеи по другой причине: очень сложно, во всяком случае, ночью, близко подойти к клетке с… подходящим зверем. Вчера я все там обошел – с дороги к клеткам не подберешься. Гигантские заборы, живые изгороди и разного рода преграды. В пределах досягаемости лишь пара обезьян, а они, по-моему, едят только бананы и орехи.

– И еще сельдерей. Просто обожают… Так ты утверждаешь, что начальство зоопарка ставит палки в колеса тем, кто хочет стать едой для животных? Порочная практика!

– Можно пробраться из Риджентс-парка, – продолжил я, не обращая внимания на неуместные замечания, – однако ночью туда не попадешь. А если и попадешь, то там дальше железный забор с острыми пиками поверху и ограждение из сетки высотой в семь футов. Хотя его легко перелезть, сетка жесткая, звери с той стороны нам не подойдут. Там, конечно, есть здоровенный олень довольно устрашающего вида, но, по-моему, олени – вегетарианцы. А рядом, мне показалось, сидит бородавочник. Потом несколько коз, лама, кенгуру-валлаби…

Список животных почему-то невероятно рассмешил Алана. Неприятно – лично я очень расстроился, что не получится претворить в жизнь столь оригинальный план. Прекратив хохотать, Ренвик выдавил, что не желает, чтобы его забодали козы.

– Тем более не годятся бородавочники. Не наслышан про этих животных, но они даже зовутся оскорбительно и вульгарно. Что там дальше?

– Боюсь, это все. Извини.

– Не извиняю. Отвратительнее идеи в жизни не слышал.

На минуту я решил было побороться за план, но потом пришел к заключению, что дело того не стоит. Про зоопарк, если честно, я упомянул, чтобы продемонстрировать свой незаурядный ум. Если Алан неспособен его оценить, незачем попусту тратить время.

– Тогда возвращаемся к старому приему: воспользуемся стремительным течением. Ты пишешь записку, что намерен покончить жизнь самоубийством, отправляешь, рассчитав время, чтобы тебя не успели остановить, бросаешь одежду на берегу реки и исчезаешь.

– Вряд ли твой дружок, инспектор Вестхолл, попадется на эту удочку. Особенно если он не найдет тело.

– Поэтому план надо доработать – найти свидетеля. Тогда полиции придется поверить, что тело ушло на дно. Или что его отнесло течением в открытое море.

– Последний вариант лучше. Иначе они могут прочесать реку с помощью трала. Подожди, ты что, хочешь присутствовать сам? Это большой риск.

– Кандидатуру свидетеля обсудим позже.

– А каким образом ты – или кто там будет – окажешься в нужном месте?

– Хороший вопрос. История, которую расскажет свидетель, примерно такова: он или она получил от тебя два письма.

– И свидетель приехал меня остановить?

– Нет. Не перебивай. Свидетельница будет притворяться, что выкладывает все начистоту. Она скажет, что в конце концов пришла как сообщница в инсценировке самоубийства. Но ты утонул на самом деле, и поэтому она сознается и рассказывает все, что знает. Это основная мысль, хотя еще есть куча деталей, разъяснять которые сейчас нет времени. Вся операция должна быть разработана с предельной точностью, чтобы история, которую мы предъявим, была на сто процентов убедительная. Ты, например, действительно напишешь и разошлешь эти письма; на этот раз все конверты должны быть на руках. И на самом деле войдешь в реку.

– Зачем?

– Для реализма. Оставишь следы там, где войдешь – ради правдоподобности, – а сбежишь по другому берегу. Кстати, ты хорошо плаваешь?

– К счастью, да. По меньшей мере, довольно сносно. А где эта твоя река?

– Еще не определил. Но у меня куча дорожных карт хорошего качества. Ты мог бы взглянуть на них днем и выбрать. Не ищи слишком далеко от Лондона: я, конечно, не буду свидетелем, но поеду с тобой. А следующим утром мне нужно вернуться в Лондон, словно я и не покидал пределы города.

– Понятно. Я подумаю. И на карты посмотрю. Так кто будет свидетелем? Ты постоянно твердишь «она». Не думаю, что у Аниты хватит мужества. К тому же мы ведь не хотим впутывать ее и ее мужа?

– Нет, я не про нее. Хотя ей следовало бы сделать что-то полезное, при перекрестном допросе Анита расколется. На мой взгляд, подойдет миссис Фарли.

Алан захлопал в ладоши.

– Точно! Она всегда норовит совать свой нос туда, куда не просят, а сейчас как раз пригодится. – Тут его на секунду обуяли угрызения совести. – А ей за это ничего не будет? Жаль старую перечницу.

– Смотря как мы выстроим историю. Я уж расстараюсь.

Алан кивнул.

– Есть еще одна проблема, – продолжил он. – Надо привлечь и Аниту. Иначе она так приревнует к миссис Фарли, что пойдет на все.

Часть III