Тут даже Адам притих ненадолго.
— Не бывает у мороженого тридцати девяти вкусов, — сказала Пеппер. — В целом мире столько не наберется.
— А может, и наберется, если их перемешать, — сказал Уэнслидэйл, моргая, как сова. — Понятно же. Клубничное с шоколадным. Шоколадное с ванильным. — Он попытался вспомнить еще какой-нибудь английский сорт. — Клубничное с ванильным и с шоколадным, — неуклюже закончил он.
— А еще есть Атлантида, — громко заявил Адам.
Он вновь завладел их вниманием. Им нравилась Атлантида. Эти всю жизнь мечтали открыть затонувшие в море города. И они внимательно слушали сбивчивый рассказ о пирамидах, братствах жрецов и о древних тайнах.
— Они затонули сразу или медленно? — спросил Брайан.
— Сразу. Но вроде как постепенно, — сказал Адам. — Многие, конечно, уехали на лодках во все другие страны и стали учителями математики, английского, истории и всего такого.
— Ну и что тут такого? — вставила Пеппер.
— Здорово, наверное, было, когда они погружались, — с легкой завистью сказал Брайан, вспоминая, как в Нижнем Тадфилде случилось наводнение. — Молоко и газеты на лодках привозят, в школе уроки отменили…
— Был бы я атлантидцем, там бы и остался, — сказал Уэнслидэйл. Его реплику встретил презрительный смех, и он поспешно продолжил: — Надо просто надеть водолазный шлем, только и всего. И заполнить дома воздухом, а все окна заколотить гвоздями. И жить себе.
Адам пригвоздил его холодным взглядом, который приберегал для каждого из Этих на тот случай, когда им удавалось придумать что-то такое, что он предпочел бы придумать первым.
— А может, они так и сделали, — вяло согласился он. — Но сначала отослали на лодках всех учителей. Может, все прочие остались в городе, когда он затонул.
— Зато там умываться не надо, — сказал Брайан, чьи родители заставляли его умываться гораздо чаще, чем ему представлялось безвредным для здоровья. А главное, толку ведь никакого. Брайан был из тех, кто никогда не отрывается от земли. — Ведь все оставались бы чистыми. И… и… они там выращивали морскую капусту и всякие там водоросли в саду и охотились на акул. Завели домашних осьминогов или еще кого. И никаких тебе школ, вообще никаких занятий, ведь они же избавились от всех учителей.
— А может, они так и живут себе там, внизу, — сказала Пеппер.
Они представили себе, как атлантидцы, в струящихся волшебных одеждах и с аквариумами на головах, наслаждаются жизнью на дне под толщей океанских вод.
— Эх, — сказала Пеппер, выразив общие чувства.
— А чем мы сейчас займемся? — спросил Брайан. — Прояснело уже.
В итоге они поиграли в первооткрывателя странных явлений Чарлза Форта. Игра заключалась в том, что один из них гулял с останками древнего зонтика, а остальные пытались устроить дождь из лягушек — точнее, из одной лягушки. В пруду только одна и нашлась. То была их старая знакомая, пожилая лягушка, которая терпела внимание Этих, считая его платой за то, что в ее пруд не забредали куропатки и не заплывали щуки. Какое-то время она добродушно мирилась с неудобствами, а потом пряталась в свое тайное и пока не обнаруженное Этими убежище в старой дренажной трубе.
А Эти отправились домой обедать.
Адам остался очень доволен первой половиной дня. Он всегда знал, что этот мир жутко интересное место, а его воображение населяло белый свет пиратами и бандитами, шпионами и астронавтами и прочими персонажами. Но его также преследовало подозрение, что, если разобраться всерьез, все они живут только в книжках, а на самом деле давно уже исчезли с лица земли.
Но Эра Водомета — вот это по-настоящему настоящее. Взрослые столько всего об этом написали («Вестник Водолея» печатал, помимо прочего, книжную рекламу) — и про снежных людей, и про чупакабров, и йети, и морских змеев, и кугуаров из графства Суррей. Все это правда. Адам сейчас испытывал примерно то же, что и Кортес на Дариенском перешейке,[88] если бы конквистадор слегка промочил ноги во время ловли лягушек.
Мир был блистателен и странен, и Адам стоял в самом его сердце.
Проглотив обед, Адам удалился в свою комнату. Ему оставалось прочитать еще несколько номеров «Вестника Водолея».
Полчашки какао превратилось в застывшую коричневую жижу.
Немало людей потратили сотни лет, пытаясь извлечь хоть какой-то смысл из предсказаний Агнессы Псих. И далеко не глупые люди в основном. Анафема Гаджет, которая почти что была Агнессой, насколько позволял дрейф генов, оказалась лучшей из всех. Но до сих пор среди интерпретаторов не было ни одного ангела.
Почти всем, кто впервые встречал Азирафаэля, бросались в глаза три его качества: он англичанин, чрезвычайно умен и явно голубее летнего неба в рекламных брошюрах мелких турагентств. Две ошибки: что бы ни воображали поэты, но Небеса — вовсе не Англия; кроме того, ангелы — существа бесполые, если только не приложат некоторые усилия в этом направлении. Но Азирафаэль действительно был умен. Умственные способности ангела ненамного выше человеческих, но куда более обширны: за ними преимущество многотысячелетней практики.
Азирафаэль первым из ангелов приобрел компьютер — дешевый, медленный, в пластмассовом корпусе, усиленно рекламируемый как идеальный помощник для мелких торговцев. Азирафаэль с благоговением пользовался им для составления финансовых отчетов, отличавшихся такой скрупулезной точностью, что налоговая пять раз заявлялась к нему с проверкой в полной уверенности, что без трупов тут не обошлось.
Но сейчас он занимался вычислениями, которые не сумел бы произвести ни один компьютер. Иногда он царапал на листе бумаги странные знаки, понять которые могли бы лишь восемь человек во всем мире (двое из них получили Нобелевскую премию, а один из оставшейся шестерки целыми днями пускал слюну, и ничего острого ему в руки на всякий случай не давали).
Анафема пообедала супом-пюре и вернулась к своим картам. Окрестности Тадфилда просто кишели лей-линиями; даже преподобный Уоткинс[89] обнаружил здесь несколько. Но если она хоть что-то понимала в своем ремесле, линии начинали смещаться.
Всю неделю она проводила замеры теодолитом и маятником, и геодезическая карта окрестностей Тадфилда покрылась теперь сетью точек и стрелок.
Анафема пристально разглядывала их. Затем, вооружась фломастером, начала соединять, изредка сверяясь с блокнотом.
В доме работало радио, но она не обращала на него внимания. Поэтому львиная доля новостей прошла мимо ее ушей, пока наконец пара ключевых слов, просочившихся в сознание Анафемы, не заставила ее прислушаться к передаче.
Какой-то человек, называемый пресс-атташе, казалось, был близок к истерике.
— …опасности для служащих и населения, — закончил он.
— А вы можете уточнить, какое именно количество ядерного топлива исчезло? — спросил ведущий.
После небольшой заминки пресс-атташе заявил:
— Мы бы не сказали, что топливо исчезло. Оно не исчезло. Оно временно переместилось.
— Вы хотите сказать, что оно все еще на территории станции?
— Мы не видим, как оно могло быть перенесено за ее пределы, — сказал представитель.
— Вы, конечно, рассматривали версию, что это теракт?
Снова пауза. Потом пресс-атташе сказал спокойным тоном человека, у которого накоплено достаточно средств, чтобы немедленно уволиться и заняться разведением домашней птицы:
— Да, вероятно, нам придется ее рассмотреть. Остается лишь найти террористов, способных вытащить работающий ядерный реактор из его оболочки, чтобы этого никто заметил. Его вес около тысячи тонн, а высота — сорок футов. Значит, мы должны искать довольно сильных террористов. Возможно, вы предпочли бы сами связаться с ними, сэр, и провести интервью все в той же надменной и обвинительной манере.
— Но вы же сказали, что ваша АЭС по-прежнему производит электричество, — еле выдавил из себя ведущий новостей.
— Так оно и есть.
— Как же она работает, если там нет реакторов?
Безумная усмешка пресс-атташе была видна даже по радио. Столь же хорошо был виден его карандаш, застывший над разделом «Продажа ферм» в журнале «Мир птицеводства».
— Мы не знаем, — сказал пресс-атташе. — Мы надеялись, что вы, хреновы умники с Би-би-си, найдете объяснение.
Анафема взглянула на карту.
Нарисованная ею фигура напоминала галактику или резьбу на кельтских монолитах экстра-класса.
Лей-линии смещались. Они закручивались в спираль.
А центр ее — с учетом допустимой погрешности, но вполне однозначно — лежал в Нижнем Тадфилде.
Почти в то же самое время, когда Анафема вглядывалась в спирали, за несколько тысяч миль от нее туристический лайнер «Морбус» сел на мель, имея под килем триста саженей воды.
Перед капитаном Винсентом встала очередная проблема. Он понимал, что должен связаться с владельцами, но понятия не имел, кто сегодня — или даже в этот час (спасибо всеобщей компьютеризации) — является хозяином корабля.
Компьютеры доставляли уйму хлопот. Они обрабатывали всю корабельную документацию и за микросекунды переводили лайнер в самый выгодный с точки зрения налогообложения порт приписки. Навигационные карты также хранились в компьютере, который постоянно корректировал их согласно данным со спутников. Капитан Винсент терпеливо объяснял владельцам, кем бы они ни были, что несколько сотен квадратных метров стальной обшивки и соответствующее количество заклепок стали бы более выгодным капиталовложением, но ему сообщили, что подобные рекомендации не согласуются с текущими прогнозами по соотношению затрат / прибылей.
Капитан Винсент сильно подозревал, что, несмотря на всю электронику, этот корабль принесет владельцам больше денег не на плаву, а на дне морском, куда, скорее всего, скоро и отправится после самой тщательно рассчитанной аварии за всю историю мореплавания.
Из этого следовало, что и сам капитан будет куда ценнее мертвым, чем живым.