— Но вы верите, что Виктор ко мне в самом деле явился?
— Я верю, тому, о чем вы рассказали: что вы проснулись среди ночи и слышали голос Виктора. Был ли это сон или явление — этого мы с вами обе не знаем. Но я знаю множество случаев, когда человек получал известие о смерти близкого ему лица в тот самый миг, когда это лицо покинуло наш мир.
— Так вот просто…
— Ну а зачем же усложнять-то, милая моя? Тайна — она и есть тайна, и я думаю, что излишне усердно ее разгадывать не стоит.
— Я так и знала, что вы мне не поверите… Вы сами-то человек верующий?
— С тех пор, как я себя помню, всегда так полагала.
— А меня, значит, теперь могут арестовать?
— Не думаю. Алиби-то у вас стопроцентное: у экспертизы нет сомнений о времени смерти Виктора Гурнова, а вы в это время уже были в Иерусалиме.
— Он умер после полуночи, он ведь мне уже под утро явился…
— Я учту вашу поправку. И я благодарю вас за беседу, дорогая сестра Людмила!
— Я еще не сестра…
— Ну, будущая сестра Людмила. И я прошу вас также передать мою благодарность матушке игуменье за то, что разрешила мне с вами побеседовать.
— Я передам. Вы посидите, а я пойду поищу мать Александру: матушка просила ее вас проводить.
— Спасибо и помощи Божьей вам на избранном пути. Помолитесь при случае о рабе Божьей Елизавете!
— Я буду молиться, — сказала будущая сестра Людмила, поклонилась и вышла за дверь.
Спускаясь через некоторое время по белеющим в лунном свете пологим ступеням, Апраксина еще раз попросила у Господа прощения за то, что явилась в святую обитель с жестокой суетой этого мира. На площадке перед пещерной часовней она задержалась, подошла к решетчатой дверце, поклонилась красному огоньку лампадки в глубине пещеры и попросила: «Господи, да минует чаша скорби раба Твоего Георгия!».
Спустившись к стоянке такси, она не удивилась, увидев джип Боруха, а за стеклом — его самого, читавшего газету при тусклом автомобильном свете. Он и повез ее обратно в Бен-Гурион.
— Удачной была ваша поездка? — спросил он.
— Как сказать, как сказать… Одним подозреваемым стало меньше, и теперь все улики сходятся к одному-единственному лицу.
— Так это же хорошо!
— Это было бы просто прекрасно, если бы это лицо не было сыном моей лучшей подруги.
Борух от удивления присвистнул.
— Вон оно как получилось: тот, кого вы любите, у вас под подозрением?
— Бывает…
— Да, и у нас тоже такое случается…
— Вы все еще вспоминаете ту голубоглазую террористку, Боренька?
— Ее забудешь…
— Отчаянная была девушка и фантазерка. Куда только судьба не заносила наших русских эмигрантов, в какие только переплеты не приплетала! Это же нарочно не придумаешь: палестинская террористка Настенька из Самары!
— Из Куйбышева, — поправил ее Борух.
— Ах, да не морочьте мне голову, Боря! Я этих большевистских переименований не знаю и знать не хочу!
— Да все вы знаете, — усмехнулся Борух. — Только не все признаете. Не удостаиваете…
— Угу, не желаю «акцептировать»[6], как говорят наши соотечественники в Германии. Все равно же Самара когда-нибудь снова станет Самарой.
— От всей души желаю вам дожить до этого, дорогая моя оптимистка! — засмеялся Борух.
— Не удивлюсь, если ваш прогноз исполнится.
— Ваши слова да Богу в уши!
— Аминь.
Провожая Апраксину на посадку, Борух дал ей свою визитную карточку.
— В следующий раз, когда вздумаете посетить Израиль, позвоните мне заранее — я вас буду встречать — во избежание таможенных очередей.
— Спасибо, Боренька!
ГЛАВА 11ГЕОРГИЙ ИЗМАЙЛОВ
Как уже давно повелось в таких случаях, Апраксина прямо из аэропорта позвонила Миллеру и отчиталась за поездку.
— Я тоже так и предполагал, что эта русская дама, решившая стать монахиней с горя, не убивала своего бывшего мужа.
— Да не с горя она пошла в монастырь! Для нее горем было бы вернуться к мужу… Впрочем, это не имеет отношения к делу.
— Я тут собрал о ней кое-какие сведения через своих франкфуртских коллег: она человек законопослушный и уравновешенный, хотя и состояла в политической организации.
Апраксина фыркнула.
— А еще какие-нибудь новости у вас есть, инспектор?
— Есть. Завтра в семь утра из Милана прибывает самолет с Георгием Измайловым на борту. И это последний известный нам подозреваемый по делу Виктора Гурнова. Я уже распорядился, чтобы его встречала полицейская машина и наши сотрудники с парой наручников. А потому я попрошу вас, графиня, непременно присутствовать при первом допросе убийцы. Могу я на вас рассчитывать?
— Подождите, инспектор! Я сейчас буду у вас. До меня ничего не предпринимайте.
— Поскольку Георгий Измайлов в Милане, я уже предпринял все что надо: двое наших вылетели в Милан и там приглядывают за ним. Но арестуем мы его здесь, в Мюнхене.
— Экий же вы быстрый… Ждите меня!
Никогда еще Апраксина не ездила по городу с такой скоростью и так лихо, как в этот день. Буквально через полчаса она уже входила в кабинет Миллера.
— Ну, так что у вас есть на Измайлова?
— Неопровержимые доказательства, что Гурнова убил именно он. Пистолет, из которого убит Гурнов, зарегистрирован на имя Георгия Измайлова, германского гражданина русского происхождения. — Инспектор подошел к железному шкафу-сейфу, достал из него коробку и поставил на стол перед Апраксиной. Она сняла крышку и увидела в коробке знакомый пистолет 32-го калибра. Инспектор подал ей лупу.
— Вот вы видите регистрационные номера — на рамке, затворе и стволе, — сказал он участливо. — К сожалению, этот же номер указан вот здесь. Это разрешение на владение личным оружием, выписанное на имя Георгия Измайлова. — Инспектор положил перед нею несколько отпечатанных на машинке листов. Апраксина сидела, ссутулившись, не читая и глядя в текст невидящими глазами. Инспектор тоже понимающе молчал.
— Инспектор, я прошу вас о серьезном личном одолжении: не надо завтра арестовывать господина Измайлова в аэропорту, и вообще не надо его встречать, — наконец сказала она севшим голосом. — Он прибудет со своим квартетом, и мы не станем бросать тень на его репутацию.
— Но, графиня…
— Я сама встречу его и проведу первый допрос.
— Но он убийца, графиня!
— Пока он всего только главный подозреваемый по делу… А если я вам предложу поручить парочке полицейских незаметно, стоя в стороне, встречать его вместе со мной — на всякий случай?
— Это меняет дело. А куда вы потом поедете с Измайловым?
— Домой к нему и его матери. Адрес есть в деле.
— Ну хорошо, графиня. Тогда я буду ждать его там. Хотя мне и не очень нравится, что вы по пути из аэропорта останетесь в машине наедине с убийцей…
— Подозреваемым! — строго поправила его Апраксина.
— Хорошо, пусть побудет пока «подозреваемым». Вы же знаете, что я все равно вам уступлю. Да на своих ребят я полагаюсь…
— Вот и прекрасно. Спасибо, инспектор.
Назавтра Апраксина с утра отправилась встречать миланский рейс. Самолет прибыл вовремя, ждать пришлось совсем недолго. И вот она уже увидела высокого белокурого красавца Георгия Измайлова, окруженного стайкой музыкантов с футлярами в руках. Он тоже почти сразу заметил ее в негустой толпе встречающих.
— Тетя Лиза, здравствуйте! Кого-нибудь встречаете?
— Да. Тебя, Жорж.
— Что-то с мамой? — Георгий остановился и побледнел. — Это она вас послала? Что с ней, говорите прямо!
— Нет-нет, с мамой все в порядке. Просто у меня к тебе важное и неотложное дело. Я на машине, так что отвезу тебя прямо домой, а по дороге мы поговорим.
— Хорошо. Подождите, я только скажу несколько слов своим ребятам. — Он ненадолго отошел и почти сразу же вернулся. Но Апраксина заметила, как два молодых баварца с пивными банками в руках проводили его глазами. «Ребята Миллера!» — подумала она и, когда один из них скользнул по ней глазами, незаметно кивнула ему: «Все в порядке!»
— Ну вот я и свободен, тетя Лиза! — сказал вернувшийся Георгий. — Машина у вас в подземном гараже или наверху?
— Наверху, на открытой стоянке.
— Ну так идемте!
— Удачные были гастроли? — спросила Апраксина, когда они отъехали от «Рима».
— Вполне. Правда, не обошлось без неприятностей. Нашему скрипачу-левше Алику Шнейдерману понадобилось сменить вторую струну, и он отдал скрипку настройщику. А тот был подшофе и поставил струну как на обычной скрипке, не заметив, что она перестроена под леворукого музыканта! Пришлось перетягивать самим. Ну да ничего, успели!.. — Апраксина слушала его вполуха, но старалась не показать Георгию, как далеки были ее мысли от маленьких гастрольных неприятностей его ансамбля. Она дождалась, когда он замолчал, и только тогда сказала:
— Жорж, я хочу спросить у тебя кое-что о Викторе Гурнове.
— Елизавета Николаевна, я вас очень люблю и уважаю, но неужели нам больше не о чем поговорить, как об этом ничтожестве Викторе Гурнове?
— Я веду следствие о его смерти.
— Ну, тогда спрашивайте! — сказал Георгий и насупился. — Хотя вообще-то мне не хотелось бы о нем ни слушать, ни говорить. Ни слова, ни полслова, ни запятой!
— А как насчет многоточий?
— Многоточий? Не понимаю…
— Многоточие — знак незаконченности, недосказанности, неясности.
— Да что же неясного в истории с Гурновым? — так и вскинулся Георгий. — Он кончил, как и должен был кончить: когда-нибудь кто-нибудь непременно должен был его прикончить, как вредное и пронырливое животное!
— Ты говоришь «кто-нибудь». Но для правосудия этого недостаточно: всякий «кто-нибудь», подозреваемый в убийстве, должен иметь имя, адрес, мотивы для убийства, смягчающие и отягчающие обстоятельства, а главное — точные и неопровержимые улики. Не так ли?
— Возможно. Только мне, Елизавета Николаевна, до этого решительно нет никакого дела. Пусть Гурновым и кем-нибудь вроде него занимаются какие-нибудь полицейские, следователи, детективы… Но только не я!