Над пеплом усадьбы барской
Слышится свист Соловьиный.
Мне видится дикое поле,
Дотла сожженные сёла.
О вольная воля,
Разбойничьей песни веселость!
Во мне пламенеет, клубится
Вся страсть возмущенной стихии:
Я больше не в силах скрыться
От страшного зова России.
«Я не хочу быть чище и святее…»
Я не хочу быть чище и святее,
Чем родина моя.
Нет, лучше смерть, нет, лучше нож злодея
И мрак небытия,
Чем причитания святош и стариц,
И ектеньи ханжей,
И укоризненный горе воздетый палец,
И белый бред вождей.
Кому судить, – в борении, в страданьи
Над бездною времен,
Россия, ты – святое упованье
Народов и племен.
Пускай еще слепых стремлений взрывы
Терзают облик твой,
Ты создаешь невиданные дивы,
Ты жертвуешь собой.
Ты восстаешь из бездны возмущенных
Вскипающих глубин.
Отчизна мира, сердце угнетенных,
Мой путь и твой – один.
«Да, я знаю: из крови и мук…»
Да, я знаю: из крови и мук,
Из позора и смрада,
Из сведенных отчаяньем рук,
Из привычного ада,
Из чумных и расстрелянных лет,
Что зияют как рана,
Из жерла пожирающих бед,
Непосильного срама,
Из трущоб, и песков, и пурги
Всероссийского горя,
От варягов до желтой Урги
И от моря до моря –
Восстает от последнего дна
Обессиленной бездны
И грядет океана волна! –
Многолика, безвестна,
Всё мощней, всё слышней, всё ясней,
И сердца потрясает глухие
В озареньи очищенных дней
Молодая Россия.
«Опять кричат досужие витии…»
Опять кричат досужие витии,
И режет воздух громкоговоритель,
И делят ризы алые России,
И каждый мнит, что он ее спаситель.
Но мне ль судить измученную землю?
Не соблазнюсь ни правдой, ни химерой:
Какая есть, о родина, – приемлю
С терпением, надеждою и верой.
«Опять нас разделяют знаки…»
Опять нас разделяют знаки.
И твой не мой, и мой не твой.
Кровавые восходят маки
Над обнаженною землей.
В твоей руке тугая лира.
К чему? В честь явленных богов
Уже возносится секира
И связень древних батогов.
И крест надломленный кружится,
Не в силах вечность побороть,
Звезда кровавая нам снится,
Вонзается в живую плоть.
Разит нас серп, крушит нас молот,
Слепят плакатные огни,
И ненавистью мир расколот.
Смирись. Душой навек усни.
И растворись в толпе безликой,
Воспламеняйся, холодей,
Приветствуй исступленным криком
Непререкаемых вождей.
И, разрушая, погибая,
Плечом к плечу и к мысли мысль,
Верь в торжество земного рая
И в правоту священных числ.
Но если лирою Орфея
Ты выведен за тот предел,
Где только духи, пламенея,
Встают над прахом душ и тел,
Тогда, превыше всех страданий,
Пылай ликующим огнем,
Освобождая от желаний,
От страха смерти,
И в твоем
Огне вселенском и кристальном
Преобразится дольний слух,
И в океане изначальном
Бессмертный отразится дух.
РОДИНЕ
Только ты. Отягчаются веки
Долгожданной слезой.
Только ты – и певучие реки
Вновь текут предо мной.
И со мной – колыханья, мерцанья
Уходящих годин,
Словно не было вовсе изгнанья
И досрочных седин.
Словно грудь эта только дышала
Первых дней глубиной,
И душа только звукам внимала
Древней песни степной.
ИСПАНИЯ
Испания, нет нам роднее
И нет обреченней страны.
Из бездны столетий, рдея,
Из пламенной глубины
Встают твои скалы, твердыни,
Дороги, соборы, сады
Под пенье загробной латыни,
Под звон медно-красной руды.
Твоя золотая армада
Плывет к берегам Ципанго.
Но слышится тихое «Nada» –
Понятное нам «ничего».
И там, над толпой, воспаленной
Миражами долгих сиест,
Колеблется – вижу – зеленый
Святой инквизиции крест.
И скорбью – упорнее зонда –
Пронзает сердца и звенит
Пустыни мираж, canto hondo,
И вдаль заключенных манит.
И в карцере тихой Севильи,
В оковах меж гордых колонн
Поруганный нищий в бессильи,
Безумной мечтой уязвлен,
Провидит сквозь полдня дремоту
В кристальном и звездном огне
Печальную тень Дон Кихота
На тощем, как вечность, коне, –
Чтоб смехом, и болью, и смехом
Звучали, пьянели века
И чтоб несмолкаемым эхом
Сердца отзывались, пока
Не встанет из бездны падений,
Играя с превратной судьбой,
Народный и солнечный гений
Над древней испанской землей.
«Как Улисс, отверг я обольщенья…»
Как Улисс, отверг я обольщенья
Запада обманчивых Цирцей.
Всё ясней мне было превращенье
Бедных спутников моих в свиней.
«Двадцать лет по лестницам чужим…»
Двадцать лет по лестницам чужим,
Двадцать лет окольными путями
К цели неизвестной мы спешим.
Наш народ давно уже не с нами.
Он велик, могуч и молчалив.
Хоть бы проклял нас, но нам ответил.
Мы забыли шум родимых нив.
Всуе трижды прокричал нам петел.
Отреклись мы от родных глубин
И прервали связь святую сердца.
Дожили до роковых седин
С кличкой иностранца, иноверца.
Чем отверженности смыть печать,
На какую смерть идти и муку,
Чтобы сердцем снова ощущать
Круговую верную поруку?
СТАРЫЙ ЭМИГРАНТ
Когда-нибудь, чрез пять иль десять лет,
Быть может, через двадцать – ты вернешься
В тот небывалый, невозможный свет:
Ты от него вовек не отречешься.
Увидишь родину. Но как понять
То, что от первых лет тебя пленило?
Ты иначе уже привык дышать,
Тебе давно чужое небо мило.
Согбенный и восторженный старик
В заморском платье странного покроя,
Прошедшего торжественный двойник –
О, как ты встретишь племя молодое,
Привыкшее размеренней дышать
И чуждое твоим любимым бредам,
Стремящееся мир пересоздать,
Ведущее к светилам и победам?
Подслушаешь с надеждой и тоской
Порыв, задор в кипучей юной песне.
И побредешь, качая головой,
Сокрыв в груди – всё глубже, всё безвестней –
Безумные, бесцельные мечты.
Минуя улицы и площади столицы,
За городской чертой увидишь ты,
Где тают в далях призраки и лица,
Просторы древние. И где-нибудь в тиши,
Где тракторы еще не прогремели,
У позабытой дедовской межи
Ты остановишься, достигнув цели.
И ты поймешь: земной окончен путь.
Вот ты пришел в назначенную пору,
Чтоб душу сбереженную вернуть
Бескрайнему родимому простору.
«Всем в родимом краю незнакомый…»
Всем в родимом краю незнакомый,
После стольких дорог и чужбин
Буду, странник, сидеть на соломе,
Блудный родины сын.
Верно, кто-нибудь мне улыбнется,
Смысл пойму мной утраченных слов.
Тихой родины ветер коснется
Поседевших висков.
И в ответ этой ласке, ликуя,
И сильнее земного конца
Песнь польется, волнуя, связуя
Тайной силой сердца.
К МУЗЕ
Твои слова размеренны и скупы.
В них тлеет пламя прежнего огня.
Ты словно с болью разжимаешь губы
И редко посещаешь ты меня.
Ни нежности, ни слез, ни упованья
Не вызовешь, – а всё бы ты могла.
Твоих очей, где неземное знанье,
Пророческая не туманит мгла.
Но силою от счастья отреченья
И жертвуя мгновенной красотой,
Ты обещаешь горькие прозренья
И новою смущаешь высотой.
БАЛЛАДА О ПЯТИ ПОВЕШЕННЫХ
Огромное небо наполнилось ветром восточным.