— Voyons, asseyons-nous et tachons de parler raison![403] — сказала она ласково.
Я опустился на диван возле нее. Опять начались поцелуи; опять одна рука ее крепко сжимала мою руку, а другая покоилась на моей голове и перебирала мои волосы. И вдруг меня словно ожгло: я вспомнил, что все это по вторникам, четвергам и субботам проделывает m-me Pasca на сцене Михайловского театра.
— И вы называете это "parler raison"?[404] — почти закричал я.
— Mon ami! au nom du ciel![405]
— А! это на вашем языке называется "parler raison"! Eh bien, je ne veux pas parler raison, moi! Je veux extravaguer, je veux…[406]
.
Я вел себя глупо; кажется даже, я мальтретировал ее. Но эта женщина — змея в полном смысле этого слова! Она скользит, вьется… Через четверть часа я сидел в своей дурацкой квартире, кусал ногти и рвал на себе волосы…
К довершению всего, по дороге мне встретился Цыбуля и словно угадал, что со мною произошло.
— А ну-те, хвендрик! — сказал он, — добрые люди в гости, а он из гостей бежит! Может, гарбуз получил?
И, говоря это, глупейшим образом улыбался… скотина!
Прощай, я слишком озлоблен, чтоб продолжать. Пиши ко мне, пиши чаще, но, ради бога, без меланхолий.
С. Проказнин.
P. S. Лиходеева опять залучила Федьку, дала ему полтинник и сказала, что на днях исправник уезжает в уезд "выбивать недоимки". Кроме того, спросила: есть ли у меня шуба?.. уж не хочет ли она подарить мне шубу своего покойного мужа… cette naivete![407] Каждый день она проводит час или полтора на балконе, и я без церемоний осматриваю ее в бинокль. Положительно она недурна, а сложена даже великолепно!"
"Все кончено. И там, и тут. Везде, во всем мире кончено.
В тот же день, как я отправил тебе последнее письмо, я, по обыкновению, пошел обедать к полковнику… Ах, maman! Вероятно, я тогда сделал что-нибудь такое, в чем и сам не отдавал себе отчета!..
Когда я вошел в гостиную, я сейчас же заметил, что ее не было… Полковник что-то рассказывал, но при моем появлении вдруг все смолкло. Ничего не понимая, я подошел к хозяину, но он не только не подал мне руки, но даже заложил обе свои руки назад.
— Господин субалтерн-офицер! — сказал он мне, возвысив голос как на ученье, — вы вели себя как ямщицки!
Мне ничего другого не оставалось, как повернуть налево кругом и исчезнуть.
После обеда я отправился, однако, в городской сад. Мне было так скверно, так тоскливо, что я был готов придраться к первому встречному; но товарищи, завидев меня, скрывались. Я слышал только, что при моем появлении произносилось слово "шуба".
На другой день все объяснилось. Ах, какая это адская интрига! И с каким коварством она пущена в ход, чтобы забрызгать грязью одного меня и выгородить все остальное!.. Утром я сидел дома, обдумывая свое положение, как ко мне приехал один из наших офицеров. Он назвал себя депутатом и от имени всех товарищей пригласил меня оставить полк.
— Но за что же? — спросил я, — что я сделал такого, что не было бы согласно с принятыми в офицерском звании обычаями?
— Очень жаль, — сказал он мне, — что между нами существует на этот счет разногласие, но общество наше никак не может терпеть в среде своей офицера, который унизился до того, что принял в подарок от женщины… шубу! Затем прошу вас уволить меня от дальнейших объяснений и позвольте надеяться, что вы добровольно и как можно скорее исполните просьбу бывших ваших товарищей!
Он шаркнул и был таков.
Меня вдруг точно озарило. Я вспомнил дурацкий вопрос Лиходеевой: есть ли у меня шуба? Я бросился к Федьке — и что же узнал! что этот негодяй в каком-то кабаке хвастался, что я не только в связи с Лиходеевой, но что она подарила мне шубу!.. Какой вздор!!
Карьера моя разбита. Пойми, petite mere, что я даже не могу опровергнуть эту клевету, потому что никто не станет слушать мои объяснения. C'est un parti pris;[408] «шуба» тут ни при чем — это просто отвод, придуманный фон Шпеками и Цыбулей…
Когда я думаю, что об этом узнает Butor, то у меня холодеет спина. Голубушка! брось ты свою меланхолию и помирись с Butor'ом. Au fond, c'est un brave homme![409] Ведь ты сама перед ним виновата — право, виновата! Ну, что тебе стоит сделать первый шаг? Он глуп и все забудет! Не могу же я погибнуть из-за того только, что ты там какие-то меланхолии соблюдаешь!
С. Проказнин.
P. S. Пожалуйста, поскорее уломай Butor'a, потому что я уж подал в отставку. Я без копейки — пусть пришлет денег. Представь себе, даже Лиходеева перестала показываться. Сегодня утром я смотрел в окно — вдруг дверь балкона отворяется, и в ней показывается улыбающаяся рожа исправника… Стало быть, и с этой стороны все кончено".
"Bazaine s'est evade![410] Я сегодня прочла об этом в "Городских и иногородных афишах", которые доставлены сюда разом за целый месяц.
Я не могу описать тебе, мой друг, что я почувствовала, когда прочла это известие. С'etait comme une revelation.[411] Помнишь, я писала тебе, что предчувствую катастрофу… et bien, la-voici![412] Я заперлась в своей комнате и целый час, каждую минуту повторяла одно и то же: "Базен бежал! Базен бежал!" И потом: "Рюль… Рюль… Рюль…"
Рюль! II est brave! il est jeune! il est beau![413]
И я вдруг, почти машинально, начала собираться. Мне так ясно, так отчетливо представилось, что мое место… там, a cote de се brave et beau jeune homme![414]
Oui, je dois etre a mon poste! je le sens, jamais je ne l'ai senti avec autant d'irresistibilite.[415] Сначала еду в Париж, чтоб повидаться с Sainte-Croix (celui qui a donne le soufflet a Gambetta),[416] потом… потом, быть может, и совсем останусь в Париже… Ah! si tu savais, mon ami![417]
Но, само собою разумеется, что где бы я ни была, сердцем я всегда с тобою.
Nathalie".
"Негодяй!
Все письма твои я перечитал, а последние два даже сам лично получил.
Butor — это я-с?!
Наталья Кирилловна, твоя мать, а моя жена, вчерашнего числа в ночь бежала, предварительно унеся из моего стола (посредством подобранного ключа) две тысячи рублей. Пишет, будто бы для свидания с Базеном бежит, я же наверно знаю, что для канканов в Closerie des lilas.[418] Но я не много о том печалюсь, а трепещу только, как бы, навешавшись в Париже досыта, опять не воротилась ко мне.
До сих пор я читал седьмую заповедь так: "Не прелюбодействуй!" Но вы с матерью и сим недовольны, а новую заповедь выдумали: "Не перепрелюбодействуй!" Вы простому прелюбодейству не можете остаться верными, но даже в самый разгар оного о том всечасно помышляете, как бы новое учинить!
А посему вот от меня тебе приказ: немедленно с посланным приезжай в деревню и паси свиней, доколе не исправишься. Буде же сего не исполнишь, то поезжай к Базену и от него жди милости, а меня не раздражай.
За сим остаюсь навсегда разгневанный отец твой
Семен Проказнин".
КУЗИНА МАШЕНЬКА
Саваны, саваны, саваны! Саван лежит на полях и лугах; саван сковал реку; саваном окутан дремлющий лес; в саван спряталась русская деревня. Морозно; окрестность тихо цепенеет; несмотря на трудную, с лишком тридцативерстную станцию, обындевевшая тройка, не понуждаемая ямщиком, вскачь летит по дороге; от быстрой езды и лютого мороза захватывает дух. Пустыня, безнадежная, надрывающая сердце пустыня… Вот налетел круговой вихрь, с визгом взбуравил снежную пелену — и кажется, словно где-то застонало. Вот звякнуло вдали; порывами доносится до слуха звон колокольчика обратной тройки, то прихлынет, то отхлынет, и опять кажется, что где-то стонет. Вот залаяла у деревенской околицы ледащая собачонка, зачуяв волка, — и снова чудятся стоны, стоны, стоны… Мнится, что вся окрестность полна жалобного ропота, что ветер захватывает попадающиеся по дороге случайные звуки и собирает их в один общий стон…
Саваны и стоны…
Для жителя столицы, знакомого лишь с железными путями, зимнее путешествие на лошадях, в том виде, в каком оно совершается в наши дни, должно показаться почти анахронизмом. Если даже в его памяти свежо сохранились воспоминания о старинной езде на почтовых, сдаточных и так называемых долгих, то и тут он должен сознаться, что в настоящее время этого рода способы передвижения, сохранив за собой прежние неудобства, значительно изменились к худшему. Прежде вы одинаковым способом, то есть на лошадях, передвигались от места до места и сообразно с этим устроивали известные приспособления: обряжали экипаж, запасались провизией, брали погребец с посудой, походную кровать и проч. Нынче везде по вашему пути врезалась железная дорога и нигде до "вашего места" не доехала. Железные дороги сделали прежние приспособления немыслимыми, а между тем большинству смертных приходится сворачивать в сторону и ехать более или менее значительное расстояние на лошадях. Прежде по проезжим дорогам везде встречались постоялые дворы, где можно было найти хоть теплую отдельную комнату и, с помощью привезенных с собою приспособлений, устроить кой-какой невзыскательный комфорт. Нынче о постоялых дворах и в помине нигде нет, а место их заняли сырые, на скорую руку выстроенные, вонючие, исполненные гама и толкотни трактиры.