. Он также не может основываться только на учении о «сверхчеловеке», если в этой связи думать только о дико выросшем лидерстве, т.е. о власти, которая основана лишь на чисто индивидуальных и природных талантах применяющих насилие и внушающих страх фигур. В его самой глубокой сущности настоящий дух, напротив, является «олимпийским». [Изначальное значение слова «олимпийский» исходит от древнегреческого мифа и его космогонии. В его основе лежала древнейшая борьба между олимпийскими богами (Зевс, Арес, Аполлон) и титанами, их могущественными противниками, которая закончилась поражением «титанических чистых сил» и господством олимпийцев, создателей. Поэтому олимпийские игры греческой античности были посвящены как составные части культа богам Зевсу и Аполлона, которым в Олимпии посвящались алтари. Под олимпийским Эвола подразумевает: в духе первоначального, т.е. борясь и побеждая ради высшей идеи. «Олимпийский» является также синонимом героического и творческого. Ср. Юлиус Эвола: Основы фашистского расового учения, Берлин 1943. стр. 167 и 169.]
Воспоминание об античности: Скульптурная группа, Рим.
- мы говорили, что для нас он возрастает из уже метафизического порядка. Основа благородного типа, прежде всего, духовная. Однако, содержание духовного, как мы уже указывали, имеет мало общего с современным пониманием этого слова: оно связывается с врожденным чувством суверенитета, презрением к банальному, пошлому, приобретенному, к вещам, происходящим из ловкости, хитрости, учености и даже гениальности, презрением, которое приближается в какой-то мере к презрению аскета, отличается, тем не менее, от него полным отсутствием пафоса и враждебности. Можно было охватить сущность настоящей благородной природы в этой форме: превосходство по отношению к жизни, которое стало природой, расой. [Понимание расы Эволой основано не столько на биологии, сколько на складе характера. Знаток Эволы Мартин Шварц объяснял термин «раса» в идейном мире Эволы как «близость к истоку». Эта близость в первую очередь обусловлена душой и характером и только тогда находит свое выражение в физическом. Ср. Мартин Шварц: Биографически-библиографические предварительные замечания, в: Юлиус Эвола: Традиция и господство. Статьи 1932-1952. Ашау, 2003. стр. 10.] Тем не менее, это превосходство, которое наверняка содержит в себе аскетическое, не создает разлада в благородном типе: как вторая природа она превосходит и спокойным способом проникает в низкую человеческую часть и воплощает себя во властную честь, силу, линию, переходит в спокойную и полную самообладания манеру души, слов и жестов. Так она создает человеческий тип, неприкосновенная и полная спокойствия внутренняя власть которого находится в самой резкой противоположности к природе титанического, прометейского и теллурического типа. [Эти понятия происходят из учения Эволы о расах как о «расах духа». Эвола учитывает «смешения народов в средиземноморском регионе» и констатирует наличие среди итальянцев, в частности, «пеласгийско-средиземноморских» и «африканско-средиземноморских» примесей («Основы», стр. 31 и дальше), так же, как и «ориенталоидных» элементов (T.16). Точкой опоры для него остается арийская нордическая раса как «активная раса» (T.12) или «солнечная раса» (T.1), воздействие которой как «движущей и господствующей силы» (стр. 36) он видит в республиканском Риме. Раннее изображение Будды (T.8) он приводит как доказательство всеохватывающего воздействия этой духовной расы в Индогерманском мире. Упомянутые в «Благородном духе» понятия, а именно «теллурический» или «титанический», «прометейский» (ссылаясь на титана Прометея) должны пониматься в первую очередь именно как обусловленные расой духовные состояния, с учетом кратко описанной здесь подоплеки. Слово «теллурический» (от латинского tellus: Земля, изначально происходит от Теллус, древнеримской богини посевных полей. Для Эволы: направленный на получение урожая, прибыли, матриархальный) он использует для обозначения активной духовной позиция, которая ориентирована на «самоцель» (T.14) и не обладает «более высокой точкой опоры» (там же), потому ее нельзя обозначать как арийско-римскую. Так же и прилагательные «титанический» и «прометейский», которые описывают активную духовную позицию, которая стремится к власти, не опираясь на высшую идею.]
Дискобол. Человек и мраморная статуя.
(Опубликовано в:Новое обозрение, в 1942 году)
Послесловие:
Введенный Эволой термин «Благородный дух» нельзя приравнивать к историко-политическим претензиям на господство и к образу жизни дворянства как господствующего слоя (аристократии) в европейской истории – это, самое большее, лишь формы его выражения, которые подвержены упадку и вырождению. Речь у Эволы идет о том, чтобы рассмотреть основную духовную позицию или присущую ему внутреннюю сущность («эссенцию»), которая вопреки многим разломам сохранилась в остатках до падения аристократии или до начала политического конца аристократического века (Французская революция 1789 года), от ее происхождения и как духовную основу. Можно было бы также объяснить понятие «Благородный дух» в общих чертах как «благородный» по складу характера или как «элитарно-героический» или «обязующийся к высшим идеалам». Эвола здесь особенно резко выступает против пропагандируемого в декадентский период модерна понимания «элиты», которым обозначали правящую и культурно бесплодную правящую клику, достигшую своего положения лишь благодаря денежному богатству и заученному, напускному образованию (функциональные знания или знания об управлении, не связанные с высшими идеалами). «Антиматериалистическая» и «антиинтеллектуалистическая» в чистой позиции, и к этому еще и жизнь по принципу «Лучшее слово – это дело» – таковы для Эволы характерные добродетели настоящей элиты, проникнутой Благородным духом.
Благородный дух – это вместе с тем духовное основание, на котором должны основываться традиционные организационные формы мужских союзов. Здесь Эвола в качестве исторического примера приводит рыцарский орден, который получил центральное положение в европейском средневековье. Эвола в своих рассмотрениях анализирует рыцарство и рыцарский орден с пронизывающей остротой: «Рыцарство провозглашает как идеал больше героя, чем святого, больше победителя, чем мученика; оно признает как критерий оценки верность и честь больше, чем милосердие [любовь к ближнему] и любовь … в своих рядах оно не терпит того, кто хотел бы буквально следовать христианской заповеди «не убий». Оно признает как основной принцип не любовь к врагу, а борьбу с ним, и великодушие только в победе. Так рыцарство в мире, который только по имени был христианским, утверждало почти несмягченную геройско-языческую и арийскую этику» [Юлиуса Эвола: Ад христианского средневековья. Европейское обозрение, июль /сентябрь 1933 года, в: Юлиус Эвола: Традиция и господство. Статьи 1932-1952. Ашау, 2003. стр. 37.]. На этот анализ похожа и интерпретация немецкого философа Петера Слотердайка, который констатирует «невыносимость противоречия между христианской заповедью любви и феодальной этикой воина», и делает дальнейший вывод: «В Священной войне из нежизнеспособного противостояния религии любви и героической этики появился жизнеспособный призыв: Этого хочет Бог» [Петер Слотердайк: Критика циничного разума. Франкфурт-на-Майне, 1983. стр. 436 и дальше].
Как уже прочитано: Опорная точка в эволианском мышлении – это индоарийская культура Индии, которая говорит через свои священные тексты. Но часто неправильно понимаемое сегодня понятие «арий», «ариец» должно быть понято в его изначальном значении и четко разделено с его более поздним политизируемым содержанием. Сначала это слово представляло собой название народа Aryá (Арья, как прилагательное «арийский»). Так обозначали поэты гимнов богам Риг-веды (на санскрите «Веда гимнов», составлены приблизительно в 1200 году до н.э.) их богов и самих себя. Однако существует и стоящая выше интерпретация, так как «арийский» в Риг-веде означает, кроме того, «справедливый, честный, достойный, благородный», а существительное «арий» («ариец»), следовательно – «благородный, повелитель». Итак, это в первую очередь культурное, а также лингвистическое понятие, однако, нельзя не учитывать, что уже тогда это понятие использовалось также для отделения от подчиненного коренного населения. Позже этот термин был введен в политическую сферу, и его значение было заметно сужено в политическом и культурном отношении («североевропейский» или «нордический»), причем со временем тут дошло до искажения и произвольности применения или до злоупотреблений в Третьем Рейхе [Ср. Инго Ляйтер: Индуизм как выражение арийского духа, в: Хагаль. Исследования в традиции, метафизике и культуре 2 (2005) стр. 30 и дальше].
Fontana della palla (Фонтан «Пушечное ядро»), Рим.
Воззрения Макиавелли – это для Эволы выражение титанической идеи: захват власти и удержание власти с помощью определенных приемов, «техники власти», не связанные с высшей идеей. Сегодня тоже массово говорят о «макиавеллистичеcкой» политике, когда хотят сказать о бессовестной политике без идеалов или ценностей. Это несколько несправедливо и не учитывает, что Макиавелли, который не являлся дворянином, а всю свою жизнь был, собственно, государственным чиновником, написал очень удачное, ясное и проницательное исследование, которое посвящено также и военному делу. То, что Эвола критикует в его произведении, это банальные соображения получения пользы, которым, согласно Макиавелли, должен следовать правитель. Как раз этому принципу непримиримо противостоит тот Благородный дух как основной духовный принцип. Справедливо заметить: речь здесь идет о двух духовных принципах, которые должны были определять действия правителя. Если с исторической точки зрения рассматривать именно ту эпоху, в которой жил Макиавелли (эпоху Возрождения), то и в ней наряду с действиями согласно принципам Макиавелли можно также найти примеры влияния Благородного духа. Как исторический пример я хотел бы привести императора Максимилиана I (1459-1519), который очень четко ориентировал свое правление и исполнение власти на имперскую идею узаконенной самим Богом империи и не отказывался поэтому – вопреки многим политическим соображениям – от этой идеи, хотя она часто мешала политике расширения владений династии Габсбургов. Идея императора как semper augustus (вечный покровитель империи) была для Максимилиана, наверное, весьма значительной мотивацией, и здесь можно наблюдать влияние кратко описанного Эволой Благородного духа. На это влияние указывает также тот факт, что Максимилиан, который через брак вошел в бургундскую династию, и на него очень сильно повлияла весьма плодотворная в культурном отношении бургундская феодальная культура, был увлеченным покровителем и участником позднесредневековых рыцарских турниров, и уже рано его называли «последним рыцарем». Максимилиан также подхватил и трансформировал орденскую идею. Даже рыцари бургундского Ордена Золотого руна