Целостность — это способность осознавать свою ответственность. После войны Альбер Камю, в силу своей интеллектуальной ответственности, осознал, что интеллектуалы, подобно ему вышедшие из школы нигилизма, были ответственны за разрушительный потоп, затопивший Запад. Ибо они последовательно подкапывали фундамент, на котором была возведена дамба культуры: вечные ценности, не подвластное времени различие между добром и злом. Отсюда его сдержанный, но убедительный вклад в разговор у Андре Мальро: «Разве не все мы несем ответственность за недостаток ценностей? Разве не именно мы должны были бы открыто заявить, что заблуждались, что моральные ценности действительно существуют и что мы будем делать всё необходимое, чтобы утверждать и разъяснять их? Разве это не было бы началом некоторой надежды?» Еще во время войны он записал в том же дневнике: «Может ли человек собственными силами создать свои собственные ценности? В этом заключается вся проблема». Убеждение, высказанное им на встрече с Мальро, Сартром, Шпербером и Кёстлером, не что иное, как ответ на этот вопрос. Нет, ради человеческого достоинства свободный индивидуум не имеет права отрицать универсальные, неподвластные времени ценности. Именно интеллектуалы должны противостоять подобному нигилизму. Не всё дозволено. Свобода человека, в соответствии с его сущностью, относительна и подчинена непреходящему, никогда полностью не реализуемому идеалу человеческого достоинства. Кроме того, при абсолютной свободе не может существовать никакое право. Есть абсолютные ценности, которые над нами и которые для каждого обязательны. Тот, кто сегодня всё еще защищает нигилизм или релятивизм, моральный пигмей, беспомощный перед насилием и массовыми убийствами.
Камю знал, что для интеллектуала единственным оправданием его существования является принятие на себя ответственности за мир идей, за аристократизм духа. Первейшая обязанность интеллектуала как стража культуры состоит в том, чтобы показывать и публично отстаивать всё лучшее в человеческой жизни. Распространять осознание ценностей, вырабатывать понимание, устанавливать различия, оберегать значение слов. Пусть не для того, чтобы как можно быстрее изменить мир. Но разве не достижение публично показать, что ложь это ложь и что ни власть, ни слава не могут ложь возвысить до истины?
Если миллионы людей могут верить в нигилизм, значит, хранители культурного наследия отказались от своей миссии или даже совершили предательство. Жаловаться на капитализм, коммерцию или поверхностность и в то Же время поддерживать всё это, продолжая чирикать, что, мол, нет ничего ни вневременного, ни универсального, поскольку всё относительно. Не спрашивай, как правильно жить. Делай то, что приятно и нравится. На свое усмотрение. Ты ничего не знаешь. Неважно. Всё одинаково, везде всё одно и то же. Anything goes, you see [Всё, знаешь, годится]. Не забивай себе голову, life is easy [не усложняй себе жизнь]. Не принимай всё всерьез, немного иронии! Не надо различий, мы не будем делать различий. Ведь делать различия — это же элитарно. А элитарное — это неверно, потому что недемократично, и мы против этого, потому что мы против фашизма.
Это предательство культурного наследия par excellence: аристократии духа, стремления к наилучшему. Интеллектуальная целостность, к сожалению, в высшей степени элитарное свойство.
В Пирее, гавани близ Афин, в тот теплый послеполуденный час, Сократ и его друзья уже пришли к пониманию, что свобода, если ее абсолютизируют, по существу извращается и никогда не может быть основанием для построения идеального общества. Абсолютная свобода всегда впадает в бесправие, а бесправие влечет за собою Убийство. Не свобода, а справедливость должна служить незыблемым основанием. Но поскольку справедливость не может существовать без мудрости, без понимания добра, истины и красоты, справедливое общество нуждается в руководстве, коему ведомы самые высокие истины. «Если не будут царствовать философы, не будет конца бедам, опустошающим человечество».
Знаменательно для XX столетия как эпохи — эпохи, начавшейся Первой мировой войной и, несмотря на все сообщения, до сих пор не закончившейся, — исполнение сократовского идеала: философ воцаряется во главе государства, интеллектуалы обретают столь горячо желанную политическую власть. И в то время пока этот идеал медленно, но верно обретает форму, Томас Манн пишет в долгие годы войны свои Betrachtungen eines Unpolitischen [Размышления аполитичного] (1918), где страстно сражается против того, что он называет «политизированием духа». В 1927 году Жюльен Бенда публикует книгу La Trahison des Clercs [Предательство интеллектуалов]. Ставший классическим, его анализ предательства интеллектуалов основывается на сформулированной Томасом Манном мысли, что сфера духа должна сохранять свою независимость.
Политизирование духа означает опять-таки сужение действительности. Так же как коммерциализация — когда дух ослеплен золотом, маленьким верховным божком, — способна рассматривать мир только в терминах прибыли и убытков, политизированный дух видит лишь общественные интересы. Как старо человечество, так же старо и его разделение. Всегда есть богатые и бедные, могущественные и беспомощные. Что справедливо? Кому что полагается? Политизированный дух, в свою очередь, разделен, ибо может смотреть на всё лишь одним глазом. Правым глазом он смотрит сквозь стекло обладание и видит прежде всего богатство, порядок, закон, сохранение, традицию, прошлое, культуру, нацию. Левым глазом он взирает сквозь стекло неимение и видит нищету, беспорядок, бесправие, обновление, будущее, науку, интернационал.
Универсальная и вневременная истина, добро, красота, справедливость, таким образом, сводятся к исторически и социально окрашенным политическим взглядам. Они теряют свою универсальность, ибо всё историческое и политическое всегда ведет к разделению. Ведь в реальном обществе всегда есть люди, которые упорно работают — и которые не работают, безупречные семьи — и бессемейные, свой круг — и чужой, привычное нам — и непривычное, богатые и бедные, могущественные и беспомощные. Политизированные умы сводят действительность к этим различиям и на этом основывает свои ценности. Что хорошо и что плохо? Что истинно и что ложно? Что прекрасно и что уродливо? Вопросы, которые с давних пор не имели ответа, теперь получат решение на основе общественно-исторического анализа, который только и способен дать правильный ответ, правда, в зависимости от того, взирают на всё это левым — или же правым глазом. Левый — или правый, один из них ошибается. Но ответ в любом случае будет иметь чисто политическую окраску.
Сфера духа замалчивается. Больше не существует потребности ни в мудрости, ни в искусстве, которое не всегда однозначно, пробуждает сомнения, неуловимо, требует восприимчивости. Есть лишь единственный взгляд на всё, что касается должной морали, искусства, философии, литературы, истины и правильного образа жизни. Обладателем этой мудрости является современный правитель-философ: партийный идеолог, законодатель общественного мнения, левый мыслитель, правый мыслитель.
Время ограниченно. Историческая задача, решение которой предстоит обладателю того, что Единственно Правильно, и к тому же наделенному политической властью: уничтожение зла — противной стороны — и утверждение и охрана Блага для человечества. Право победит и благословенное государство возникнет. Поэтому в Давос-Дорфе иудео-католик и коммунист вызывает на Дуэль своего противника-гуманиста. Политика должна освободить человечество, и кто против нас… Оправдывает ли бесконечное земное счастье — идеальное государство! — принесение человеческих жертв?
Да! — с полной убежденностью отвечают политизированные умы. «Нужно быть реалистами. Без борьбы и жертв ничего не выйдет. Подумайте о том, какова цель!»
«Нет!» — сказал Иван Карамазов. Высшая гармония не стоит слезинки невинного замученного ребенка.
«Нет!» — сказал Альбер Камю. Ему был задан вопрос, почему он, к тому же сам выросший в Алжире, с такой пассивностью относится — в 1957 году — к борьбе за независимость своего «отечества». Камю ответил: «Я стоял и стою за справедливый Алжир, в котором алжирцы и французы жили бы в мире и равенстве. Я неоднократно повторял, что с алжирским народом нужно поступать по справедливости и что там должен быть установлен демократический режим без каких-либо ограничений. Но я замолчал, потому что интеллектуалу уже не следует в это вмешиваться, ибо слишком велика опасность, что его декларации могут лишь усилить террор. Я всегда осуждал террор. Я должен также осудить терроризм, который существует, например, на улицах Алжира и в своей слепой ярости может однажды обрушиться на мою мать или мою семью. Я верю в справедливость, но прежде чем я стану защищать справедливость, я сначала защищу свою мать».
Политизированные умы не видят конкретных людей, которые живут, любят, любимы. Они видят только абстракции: капитализм, коммунизм, глобализацию…
Сократ знал, что «демократический человек», пресыщенный всевозможной свободой, без труда примиряется с диктатурой. Ницше знал это и согласно кивал. Верующий-коммунист в Давос-Дорфе в желании абсолютного подчинения видел знамение времени. Высокоученые интеллектуалы в Мюнхене способны были радоваться времени, которое прикончит демократию вместе с ее свободами.
В той же дискуссии, в которой Камю излагал свои взгляды на справедливость, он высказался также о значении свободы. «Холодная война» в разгаре, и вопрос в том, допустимо ли, чтобы Советский Союз, в котором хотя и нет свободы, но существует равенство для всех, подвергался критике именно со стороны общества, которое само далеко не право. Камю: «Один мой друг, который погиб, сражаясь против нацистской Германии, сказал во время войны: “Мы сражаемся с ложью во имя полуправды”. Он считал себя пессимистом, но если бы он сейчас был жив, он пришел бы к выводу, что мы снова сражаемся с ложью, но теперь уже во имя четверти правды. Той четверти правды, которую мы называем