Человек не от мира сего, поборник непреходящих ценностей и благородства духа, Сократ в расцвете сил был осужден на смерть политической властью.
А мы? Взыскуем ли мы всё еще благородства духа?
Не ищите его в мире массмедиа, политики, во всей этой суетне. Благородство духа — там не было его и в помине. Не ищите его в академической жизни. Оттуда его изгнали. В церквах? Понятно, почему там гулкое пустое пространство. В том мире, который купается в лучах славы? Мы бы там блуждали напрасно.
В старинном европейском городе, прикованный к постели, но в свои 90 лет ясный духом, Чеслав Милош узнаёт о смерти Жанны Эрш, своего самого дорогого друга. Он пишет:
ЧЕМУ Я НАУЧИЛСЯ У ЖАННЫ ЭРШ?
1. Что разум — великий дар Божий и что люди должны верить в свою способность постижения мира.
2. Что заблуждаются те, кто, желая подорвать веру в разум, перечисляли, отчего именно он зависим: от классовой борьбы, либидо, воли к власти.
3. Что мы должны знать о нашей замкнутости в границах нашего опыта — однако не для того, чтобы сводить действительность к грезам и порождениям нашей фантазии.
4. Что любовь к истине есть доказательство свободы и что несвобода распознается по лжи.
5 Что уважение — должная позиция по отношению бытию, и поэтому нам следует избегать общества тех, кто унижает бытие своим сарказмом и восхваляет ничто.
6 Что, даже если нас обвиняют в высокомерии, принцип строгой иерархии обязателен в жизни духа.
7. Что пристрастие интеллектуалов XX столетия — le baratin, безответственное разглагольствование.
8. Что в иерархии человеческой деятельности искусство стоит выше философии, но что плохая философия может наносить вред искусству.
9. Что объективная истина существует, что поэтому из двух противоречащих друг другу утверждений одно истинно, а другое ложно, за исключением определенных случаев, когда противоречивость оправданна.
10. Что мы, независимо от судьбы наших религиозных убеждений, должны сохранять «философскую веру», то есть веру в трансцендентное как существенное свойство нашего человеческого бытия.
11. Что время лишь те произведения наших рук и нашего духа изымает и обрекает забвению, которые оказываются непригодными для построения, век за веком, великого здания культуры.
12. Что на протяжении жизни мы не должны предаваться отчаянью из-за ошибок и грехов, потому что прошлое не завершилось и обретает свой смысл лишь благодаря нашим будущим действиям.
Для нас — это назидательное стихотворение в прозе, гимн благородству духа. Необыкновенная женщина. Правительницей она никогда бы не стала. Она была настоящим философом.
IIIБудь мужественным
Обвинители высказались, слово предоставляется обвиняемому. В суде на южной стороне рыночной площади собрались пятьсот душ, чтобы вынести приговор семидесятилетнему человеку, который поднялся для произнесения речи в свою защиту. Пока старик молча окидывал взглядом присяжных, сидевших перед ним и по сторонам от него, стало тихо. Так тихо, что можно было слышать щебетание птиц, остававшихся безразличными к серьезности того, что свершалось в стенах суда в этот ранний весенний день. Все присутствующие понимали, что это необычный процесс и что, возможно, люди спустя несколько поколений будут обсуждать то, что сегодня здесь происходит. И в то же время члены народного суда, даже если никто из них и не признается в этом открыто, опасаются, что они останутся всего лишь безымянными статистами в истории жизни старца, который молча стоит посреди них с таким самоуверенным спокойствием, скрестив руки на груди и глядя вокруг, словно хочет сказать, что то, что он им скажет сейчас, для него бесконечно более ценно, чем смертный приговор, который могут вынести его слушатели. Он все еще молчит, и никто не осмеливается нарушить его молчание.
В напряженной тишине, когда все взоры направлены на обвиняемого, неизбежно приходит воспоминание о холодном зимнем утре, более тридцати лет назад. Почти все, кто сейчас присутствуют на суде, включая и обвиняемого, собрались тогда перед стенами города, чтобы выслушать печь, которую уже тогда, когда ее слушаешь, знаешь, что не сможешь забыть. Уже год шла война, и в согласии с добрым обычаем афинянам, которые первыми пали в сражениях, их сограждане готовили государственные похороны. В завершение церемонии их предводитель Перикл взошел на высокий помост и обратился к толпе. Надгробное слово было гимном Афинам — городу, по словам Перикла, который мог похвастаться тем, что создал самое лучшее общество. Город, который нашел в себе мужество стать демократией, где граждане живут в свободе и терпимости друг к другу. Уважение к предкам и к традициям сочетается с открытостью к новому, и все свободные граждане получают простор для формирования в себе самостоятельной личности. Это общество, где любят красоту без расточительства и почитают духовное наслаждение без изнеженности. Афины, говорит Перикл своим слушателям, школа для всего остального мира. Поэтому нужно защищать Афины, поэтому тех, кто умрет за свой город никогда не забудут.
Ледяной ветер поднялся во время этой речи, но никто не ощущал стужи. Преисполненные гордости, все разошлись по домам, и мало кто из них потом говорил об Афинах, без того чтобы не указать на то, что тогда было сказано: мы граждане города, чья культура является образцом для других; мы являемся образцом, на который должны равняться другие.
Каждый слышал речь Перикла, каждый присутствовал при этом историческом моменте, а тем, кто по возрасту еще не мог там присутствовать, так часто пересказывали всё вплоть до мельчайших деталей, что они просто не могли представить, что три десятилетия назад сами не слышали речь своего прославленного вождя.
Теперь они снова собрались, те же мужчины, чтобы одного из них, если будет необходимо, приговорить к смерти. Почему? Обвинение таково: «Сократ виновен в том, что отвергает богов, которых чтит город и вводит новых богов; он также виновен в развращении юношества, требуемое наказание — смертный приговор». Самое тяжкое наказание, но и прегрешения не менее тяжкие.
Известие о процессе против Сократа на основании этого обвинения почти ни у кого не вызвало удивления, и с этого момента ни один разговор в городе не обходился без того, чтобы не зашла речь о процессе. К тому же исходили из той простой причины, что Сократ своими выступлениями завоевывал себе больше врагов, чем друзей, прежде всего среди наиболее видных граждан. Те, кто перед процессом говорил с присяжными, могли уже вскоре установить, что мнения в какой-то степени разделились по вопросу, насколько серьезно должно быть воспринято поведение обвиняемого. Те, кто думал, что влияние Сократа было невелико и весь процесс только привлечет излишнее внимание к его идеям, намеревались поэтому голосовать против открытия процесса, но в общем существовало единодушие относительно справедливости обвинений. И правда, каждый был когда-либо свидетелем факта — или узнал из абсолютно достоверных источников, — что в основном столь разговорчивый философ, который теперь надменно и молча стоял посредине, да, именно надменно — относительно этого все присяжные после процесса были единодушны, — в своих бесчисленных разговорах был занят не чем иным, нежели, как формулировали его наиболее ожесточенные противники, тем, чтобы «перевернуть с ног на голову общественный порядок».
Симпатизировавшие тем, кто затеял процесс против Сократа, не упускали ни одной возможности, чтобы поддержать обвинение. «Речь идет о фундаментальных ценностях. Ни больше ни меньше!» — подчеркивали они с особой торжественностью. «У Сократа лишь одна цель— сеять сомнения. Сомнения в том, что важно или не важно; сомнения в мудрости полномочных властей; сомнения в добрых обычаях, существующих со времен наших предков; сомнения в том, как следует людям располагать своей жизнью. Он лишает людей уверенности, и в такие тяжелые времена». Последнее замечание всегда вызывало сочувственные кивки. Ибо это были нелегкие времена для Афин. Проигранная война против Спарты, эпидемия чумы, политические раздоры — за все это дорого приходилось платить. Публично люди предпочитают об этом не говорить — это может вести только к новым волнениям, но все знают, что некогда столь гордое государство медленно, но верно идет к упадку. И противники Сократа также: «Тем, что он самым бесстыдным образом выставляет в смешном свете наши ценности, наш прядок, наше положение и наше достоинство, он играет на руку врагам нашего города. Сократ постоянно подчеркивает, что он не интересуется богатством и политикой и довольствуется своей собственной жизнью. Но мы не должны позволить себя обманывать. Он прежде всего хочет перевернуть порядок вверх дном».
Им доставались аплодисменты, и поэтому считали они тем более возмутительным, если кто-либо — естественно, друг Сократа, а кто же еще? — осмеливался заметить, что если это всё правда, то остается вопрос, как было возможно, что Дельфийский оракул, без сомнения изрекающий правду, объявил: «Нет никого мудрее Сократа». Это был неудобный вопрос, так же точно и Сократ своими вопросами и конечными выводами всегда ставил их в неудобное положение. Однако уже больше нет времени для дальнейших рассуждений. Тишина прерывается голосом философа. Сократ приступил к своей защитительной речи.
Аристокл, двадцативосьмилетний юноша — и поэтому, к своему сожалению, двумя годами моложе, чем необходимо для того, чтобы быть в составе присяжных, — как отпрыск знатного и влиятельного семейства получил место на официальной трибуне. Так как его отношения с семьей уже давно стали трудными — столь трудными, что он держится от своих родичей как можно дальше, — ему не хотелось ссылаться на свое фамильное имя, чтобы иметь возможность присутствовать на процессе. Но если бы он сейчас здесь не присутствовал, то никогда бы себе этого простил.