Маркус вернулся в гостиную спустя десять минут с еще влажными после душа волосами. Не было видно ни Ронни, ни ее сестры. Гостиная выглядела как после торнадо. Если Дженни войдет сейчас, то Ронни будет стыдно.
Он не сомневался, что маленькая скромница тут же догадается, что беспорядок создан двумя взрослыми, только что страстно совокуплявшимися на полу.
Маркус принялся собирать разбросанные по полу игрушки и бросать их в зеленую пластиковую бельевую корзину, уже наполовину полную. Он заметил на полу недовязанный плед и убрал его в корзину вместе с крючком, валявшимся под стулом.
Теперь комната выглядела куда лучше. И ему захотелось выпить кофе.
Первый раунд прошел неплохо. Теперь предстоял второй – знакомство с будущей невесткой. Маркус не сомневался, что мнение Дженни по вопросу брака ее сестры с ним повлияет на решение Ронни.
Он мог лишь надеяться, что желание Дженни вернуться в прежнюю школу окажется достаточно сильным, чтобы она сыграла на его стороне.
Маркус прошел на кухню и стал искать в буфете кофе. Он нашел его на полке над кофеваркой. Характерно для Ронни. Он как раз успел заварить кофе, когда услышал, как поворачивается ключ в замке.
Повернув голову, он увидел Дженни. Волосы у нее были того же цвета, что и у Ронни, но только коротко пострижены. Не следствие ли это лечения во Франции?
Дженни бросила рюкзак в коридоре и пошла на кухню. Она остановилась, увидев его возле включенной кофеварки. Карие глаза широко раскрылись. Она ожидала увидеть монстра? Впрочем, он не удивился бы.
Ронни должна как-то объяснить младшей сестре, почему не сказала ему об Эроне. Он мог только предполагать, какая роль ему отводилась в представлении этой юной особы.
– Привет, Дженни. Я Маркус.
Она посмотрела на него в упор, и глаза ее были слишком умными и осведомленными для семнадцатилетней девчонки.
– Это я поняла. Ронни не отличается обилием ухажеров, и за последнее время только один маячил на горизонте – тот самый людоед, которому она так боялась рассказать о сыне.
– Дженни!
И Маркус, и Дженни одновременно обернулись на голос. Ронни стояла в дверях гостиной с выражением досады и смущения на лице.
Он смотрел на Ронни, хотя отвечал Дженни:
– Я и есть людоед. Ронни поджала губы.
– Я не называла тебя людоедом. Ни разу.
– Нет, это я называла, – сказала Дженни довольно развязно.
Маркус поймал себя на том, что смеется. Он подмигнул Дженни.
– Имя Маркус мне нравится больше, но если тебе хочется дать мне прозвище, «людоед» меня вполне устроит.
Неожиданно Дженни улыбнулась:
– Я это запомню.
Он повернулся, чтобы налить себе кофе.
– Кто-нибудь еще хочет?
Ронни зашла на кухню и подала ему сахар и ложку.
– Нет, спасибо.
– Я бы выпила немного, но Вероника считает, что кофе мне вреден. – Дженни улыбнулась сестре. Ронни ответила ей улыбкой, и лицо ее стало таким беззащитно-нежным, что Маркусу захотелось уберечь ее от невзгод.
Ей пришлось пройти через ад, и он не мог позволить, чтобы она и дальше одна справлялась со всеми проблемами.
– Кофе тебе вреден, – сказал Маркус.
– Тогда почему вы его пьете? – спросила Дженни, надменно вскинув подбородок.
Маркус пожал плечами:
– Потому что я его люблю.
– Чашка кофе в день вылечивает астму, говорят. У вас астма? – спросила Дженни, весело поблескивая глазами.
– Нет.
– Очень плохо. Тогда получается, что вы грешите против своего здоровья.
Маркус насыпал сахар в кофе и размешал.
– Пожалуй.
Он глотнул горячую жидкость. Кофе был, наверное, из Пуэрто-Рико и пах божественно.
– Итак, что вы думаете по поводу Эрона? – спросила Дженни.
Вероника уронила ложку в раковину.
Она нарочно это сделала, маленькая негодница.
Он заставил себя проглотить добрый глоток обжигающего напитка и не поперхнуться, после чего развернулся к Дженни всем корпусом и абсолютно честно ей ответил:
– Он просто восхитителен.
Шаловливая дерзость в лице Дженни сменилась серьезностью. Глаза у нее потеплели.
– Да, он чудесный малыш, даже если ночами не спит, когда у него зубы режутся.
Маркус прислонился спиной к кухонной стойке, скрестив ноги, и сделал еще один глоток. Дженни обошла стойку и села на табурет. Ронни не отходила от раковины, оттирая со столешницы несуществующее пятно.
– Итак, вы снова собираетесь быть вместе или как? – спросила Дженни с детской непосредственностью.
Ронни замерла и устремила на Маркуса тревожный взгляд, умоляя его глазами, но о чем? Может, она не хотела, чтобы он что-то говорил о своем предложении? Плохо. Он не собирался дальше играть роль очень плохого парня.
– Я бы хотел, – честно признался он. – Я попросил твою сестру выйти за меня замуж.
Ронни засмеялась:
– Да уж!
– Ты хочешь сказать, что он не просил тебя выйти за него? – с острым интересом к теме спросила у сестры Дженни.
– Да.
– Какого черта?! – взорвался Маркус, но Ронни его перебила:
– Ты не просил. Ты приказал мне выйти за тебя. Между этими вещами существует большая разница, даже если ты ее не видишь.
Черт! Может, из-за этого она заартачилась?
– День выдался трудный. Я был не в романтическом настроении, – несколько смущенно признался он.
Она, вероятно, подумала, что для неандертальца он делает крупные успехи.
– Ты серьезно? – спросила Дженни уже без всякой насмешки. – Людоед хочет на тебе жениться?
Ронни смотрела на него, словно говоря взглядом: «Смотри, какую кашу ты заварил», – но при этом утвердительно кивнула.
– Я думала, что он ни с кем не завязывает прочных отношений, – растерянно сказала Дженни.
На скулах его заиграли желваки.
– Твоя сестра не знает меня так хорошо, как ей кажется.
– Прости, но это не так, – сказала Ронни и шлепнула тряпку для посуды в раковину. – Ты сказал мне, что ты не хочешь никаких обязательств, что это всего лишь секс. Я ведь не ошиблась?
Дженни чуть не вскрикнула, услышав тираду сестры. Это было совсем на нее не похоже. Маркус не удивился. Когда Ронни разойдется, маска чопорного спокойствия начинает с нее сползать.
Он не мог отрицать ее слов. Он наговорил ей весь этот вздор, в который тогда и сам верил. До Вероники у него никогда не было с женщинами ничего большего, чем просто секс, и его шокировало то, что маленький офисный робот мог зажечь в нем более глубокие чувства.
И вместо того чтобы попытаться объяснить необъяснимое, он сфокусировался на том, что может ухватить.
– Не думаю, что следует обсуждать нашу сексуальную жизнь с твоей младшей сестренкой.
– Почему? Я уже десять месяцев как живу с результатом этой вашей жизни, – саркастически заметила Дженни.
Ронни сжала кулаки, глаза ее стали растерянными. Она отвернулась. Маркусу страшно захотелось обнять ее, притянуть к себе и сказать, что все у нее будет хорошо.
Но он этого не сделал. Он нахмурился и посмотрел на Дженни:
– Я бы все отдал, чтобы разделить с тобой эту привилегию.
Она посмотрела на него с сочувствием:
– Понимаю. Я говорила Веронике: вы можете быть равнодушны к ней, но из этого не следует, что вы не хотите знать о вашем ребенке.
Дженни попала в самую точку. Даже если Вероника была уверена в его нежелании вступать с ней в серьезные отношения, у нее не было причин полагать, что он того же мнения относительно ребенка. Если ею что-то и двигало, так это страх, что он заберет у нее сына. Говорила ли она об этом Дженни? Едва ли.
Черт, он готов был поспорить, что она ничего не сказала Дженни о фиаско с «Хайпертоном» и о том, как ей удалось раздобыть денег на лечение Дженни во Франции. Это очень похоже на Ронни – скрывать грязную правду от сестры и нести весь груз в одиночку.
Он вылил остатки кофе из чашки в раковину и направился к двери. Ронни осталась на кухне в ледяном молчании, а Дженни оценивающе за ним наблюдала.
Он остановился в дверях и, переведя взгляд с одной на другую, сказал:
– Но все дело в том, что я хочу твою сестру.
Глава 18
– Что написано на этой чертовой бумажке? Эллисон скосила взгляд на листок бумаги в руках Джорджа.
– Это заявление об уходе. – Он держал просьбу Эллисон освободить ее от занимаемой должности не позднее чем через две недели, как только будет найдена подходящая замена.
Всю прошлую ночь она провела в размышлениях о том, что ее ждет, и пришла к выводу – присутствие Джорджа Клайна в ее будущем не предвидится. Она слишком себя уважала, чтобы стать сексуальной игрушкой в руках мужчины, даже такого, как Джордж Клайн, и, следовательно, должна уйти из его жизни.
– Ты не можешь уволиться из-за вчерашней дурацкой ссоры.
– Я не из-за этого ухожу. Он задумался.
– Тогда в чем дело?
– В уважении. В твоем уважении ко мне, которого нет, и в моем чувстве собственного достоинства. Продолжать работать на тебя я не стану.
Он подошел к столу Эллисон и рывком поднял ее со стула. Не грубо, но твердо.
– Я тебя не отпускаю.
Находиться с ним в столь опасной близости было для нее сродни самоубийству, но она подавила эмоции, как это делала всегда в офисе.
– Я понимаю, что поиски и прием на работу нового персонального помощника создадут тебе неудобства, но тут я ничего поделать не могу.
– И я, по-твоему, должен себе подготовить другую любовницу тоже? – язвительно поинтересовался он.
Она поморщилась:
– Да.
Клайн покачал головой:
– Этого не случится. Вы не уйдете от меня, леди. Ты мне принадлежишь, поняла?
– Трудовое соглашение – это не договор о рабстве. Я могу перейти на другую работу, если захочу.
Лицо его сделалось пепельным.
– Речь идет не о твоей работе, дорогая. Речь идет о нас. Он никогда не называл ее «дорогая» в офисе до этого.
Почему, чтобы сделать это, он должен был дождаться сегодняшнего дня? Это могло бы случиться и раньше.
– Работа секретарши – это единственный аспект моей личности, который имеет для тебя значение. Ты вчера это доказал. Яне останусь, и тебе не уговорить меня изменить решение.