бой все в порядке?
– Ну… ты видишь, как я. Чудесно. Просто чудесно. Он подошел ближе, в изумлении уставившись на нее.
– Дженни, Господи, ты же пьяна!
– Не знаю. Может быть. – Она начала смеяться. – Я не могу стоять. Я, наверное, сейчас сяду на пол.
– Нет, нет. – Он подхватил ее, когда ноги у нее начали подкашиваться. – Пойдем. Тебе нужно в постель.
– Я уже была в постели. Какого черта ты поднял меня! Теперь я снова буду плакать.
Он покачал головой.
– Что ты пила?
– Не знаю. Лимонад. Полоскание для рта. – Она хихикнула и зарыдала. – О, мне так тоскливо, так тоскливо. Ты не представляешь, как мне плохо. Никто не знает.
Он подхватил ее. Сильные руки держали ее, не давая упасть. Он мягко проговорил:
– Прости меня, Дженни. Но тебе надо в кровать. Ты ведь обычно не пьешь, правда? Ты все такая же, любительница имбирного пива, да? – Наполовину доведя, наполовину дотащив ее до спальни, он уложил ее.
– Любительница имбирного пива. Да. Это я. Все время.
– Такая жуткая постель… Бумаги, портфель, туфли – все набросано на ней… Как ты можешь лежать в такой кровати?
– Не твое дело. Занимайся своим делом. Не суй свой нос в мой портфель.
– Я не трогаю твой портфель, посмотри. Я кладу все на кресло.
Но она, приподнявшись немного, смотрела в зеркало возле гардероба. Ее затуманенному взору предстали неясные контуры какого-то лица с отвисшими щеками и грязными потеками от косметики; она увидела прозрачную юбочку и круглую грудь, выскочившую из лифчика.
– Я дрянь. О, Господи, Господи, я просто дрянь.
– Ты не будешь дрянью утром, после того, как поспишь. – Он накрыл одеялом ее обнаженную грудь. – Серьезно, Дженни, я должен предупредить тебя, что не следует открывать дверь, не зная, кто там. Разве ты не знаешь этого? Разве ты не знаешь, что может случиться?
– Меня не волнует, меня не волнует, не волнует, не волнует…
– Хорошо, достаточно. Вот, дай я поправлю подушки. Сейчас ложись и спи. Я прилягу на твоей софе.
– Нет! Ты не можешь здесь оставаться! Уходи!
– Я не могу оставить тебя в таком состоянии. Утром ты будешь чувствовать себя намного лучше, ты не поверишь мне, когда я расскажу тебе об этом, и ты даже посмеешься над собой. Затем мы поговорим о деле, и после этого я уйду.
– Я не хочу говорить с тобой ни о каких делах. Я хочу, чтобы ты оставил меня одну, ты слышишь меня? Уходи. Уходи.
– Я уйду в другую комнату сейчас. О'кей, я погашу свет.
– Оставь его! Я должна встать и идти в офис.
– Дженни, сейчас понедельник, вечер, без четверти десять, и тебе нужно поспать весь этот остаток ночи.
Темнота опустилась снова. Это была теплая темнота, как тропический воздух. «Но ты ничего не знаешь о тропическом воздухе, Дженни. Ты ничего не знаешь и ничего не хочешь знать. Питер здесь, разве это не смешно? Я смеюсь, это так смешно. Я плачу. О, дайте мне поспать, все вы. Убирайтесь из моей жизни».
Она проснулась. И снова она не могла вспомнить, как долго она спала, но тем не менее, хотя ужасные молоточки стучали прямо по голове, ее сознание немного прояснилось. Она знала, что случилось и что происходит. Питер был на кушетке в соседней комнате, и, кроме того, кто-то звонил и стучал в дверь.
Она села. Из гостиной проникал свет. Опустив босые ноги на голый пол, туда, где кончался ковер, она осторожно подошла к щели у двери. Она почувствовала смутное облегчение от того, что была не одна. Этот… звон в ушах… эти молоточки… Чепуха… Нет не чепуха.
Питер спрашивал:
– Что вы хотите?
– Снимите цепочку с двери и дайте мне войти, или через три минуты здесь будет полиция, – кричал Джей.
Сердце у Дженни замерло.
– Кто вы, черт возьми? Я сам могу вызвать полицию сюда через три минуты.
– Что вы сделали с Дженни? Черт возьми, снимите эту цепочку, я сказал!
– Черт с вами! Я ничего не сделал с Дженни. Она спит в кровати.
И Дженни прошептала в темноте: «Ну, держись. Этот момент пришел, он здесь, и даже не так, как ты боялась, а хуже, гораздо хуже». Она включила лампу. Ее бюстгальтер расстегнулся и соскочил; юбочка смялась. С тяжелой головой она поискала, что бы надеть, и не могла ничего найти. Набросив жакет, который лежал на кресле, и придерживая юбку обеими руками, она выбежала в прихожую.
Питер, в майке и брюках с расстегнутым для удобства ремнем, все еще стоял перед дверью; за ней в проеме, на который позволяла открыть цепочка, было видно обезумевшее лицо Джея.
Голос Дженни был хриплым:
– Все в порядке, Питер. Открой дверь.
Джей ворвался. Он уставился вначале на Дженни, которая держала юбку, как щит, потом на растрепанного мужчину, потом снова на Дженни.
– Кто это? Боже мой, что происходит? Он обидел тебя?
– Нет, нет. Это друг. Все в порядке.
– В порядке? Друг?
– Да, я хочу сказать, это было так неожиданно, он только что пришел. Я не знала, что он придет, так что…
Сильное головокружение охватило ее, ноги ослабли, и она привалилась к стене. Джей подхватил ее. Держа ее за плечи, он внимательно разглядывал ее.
– Ты пила или кто-то дал тебе что-то выпить? Он снова обернулся к Питеру.
– Что происходит? Кто вы, черт побери? Что вы сделали с ней?
Смутившись и заливаясь краской, Питер промямлил:
– Мое имя Питер Мендес. И это правда, я только друг, друг Дженни, из Чикаго.
От слабости Дженни была близка к истерике. Питер выглядел таким смешным со своими всклокоченными волосами, босой, в то время как Джей стоял в темном костюме, белой рубашке с галстуком. Она издала звук, похожий на хихиканье, ужас и слезы были в этом звуке.
Джей тихо покачал головой.
– Дженни, ради всего святого, расскажи мне! Я ужасно беспокоился весь вечер. Никто не отвечал по телефону. Я звонил тебе в офис, и женщина из соседнего офиса сказала, что тебя не было с половины шестого. С грабителями на улицах и после того, что случилось с Джорджем… – Он остановился в изумлении. – Ты знала, что нам нужно было поговорить сегодня вечером, но отменила встречу. Это второй раз, когда ты отменяешь… – Он снова остановился. – Я думаю, думаю, я схожу здесь с ума. Мне кажется, я вижу что-то не то. Ты голая!
Через открытую дверь кровать выглядела, как ложе наслаждений султана; все было скомкано, обе подушки смяты, в маленькой тесной комнатке царил беспорядок. Три пары глаз теперь были устремлены на эту кровать.
Лицо Джея стало бледным, тогда как у другого мужчины красным.
– Ты, – сказал он с сомнением в голосе, – это ты ли, тебя ли я вижу, Дженни?
– Пожалуйста, позволь мне объяснить тебе…
– Да, и скажи, почему ты солгала мне, сказав, что у тебя встреча с клиентом. Скажи мне, что здесь происходит? – Его голос был хриплым, в нем слышались слезы. Он тяжело дышал и дрожал всем телом. – С другой стороны, может, и не стоит беспокоиться, рассказывая мне обо всем.
Она подбежала к нему и, подняв руку умоляющим жестом, забыла про юбку, которая упала на пол. Когда она наклонилась, чтобы поднять ее, жакет распахнулся, открыв ее обнаженные груди. Джей оттолкнул ее руки и отвернулся от нее.
Самая трагическая ситуация иногда бывает и комичной. Не странно ли это? И еще удивительнее то, что в самом ужасном отчаянии человек может словно наблюдать себя со стороны, замечая все смешные и нелепые стороны своего положения.
– Джей, выслушай меня. – Ее слова звучали умоляюще, и она начала рыдать. Когда она закрыла лицо руками, поднятая юбка снова упала, и она осталась в просвечивающейся нижней юбочке.
– И это ты? – хрипло повторил Джей, словно он был поражен в самое сердце.
– Вы должны извинить ее, – произнес Питер. – Она никогда не пила раньше. Она была сильно расстроена. Она явно не в себе, это на нее так не похоже.
Джей взглянул на него.
– И, я полагаю, вы знаете, когда она бывает похожей на саму себя.
– Я знал ее очень давно. Нам нужно было переговорить об одном деле.
– Ах, да. Так вы и сделали. Я вижу, так вы и делали. Основательно поговорили.
Джей стоял, вытянув руки по швам, как солдат на посту, только его кисти двигались, сжимаясь в кулаки, разжимаясь и снова сжимаясь.
– Если бы кто-то сказал мне, что мой отец поджег свой дом или моя мать ограбила банк, разве бы я поверил в это? – Он разговаривал сам с собой, словно был один. – О, Боже мой, когда белое – черное, а черное – это белое, тогда всякое может случиться. Все, что угодно.
– Джей. – Она хотела заговорить, но ужас перехватил ей горло, и она не смогла вымолвить ни слова. Она понимала, что делает что-то не то, но сознание было ясным, и это несоответствие крайне удручало ее.
Джей прошел к входной двери, которая все еще оставалась открытой, и оглянулся назад. У Дженни промелькнуло в голове, что так озирается человек, покидающий свой дом и в последний раз пытающийся запечатлеть его в памяти, или – может быть и такое? – тот, кто с презрением пытается вычеркнуть из памяти все связанное с этим местом. Стояла тишина, никто не проронил ни слова, только большие желтые часы на столе пробили полчаса, и затем снова было слышно их мерное тиканье. В эти несколько мгновений смутный образ, даже не мысль, а какой-то фрагмент или обрывок мысли, промелькнул в голове Дженни и растворился: экипаж, белые лошади, хрустальный башмачок, и потом все исчезло.
– Я никогда больше не поверю, ни во что и никому, – сказал Джей.
И он ушел. Дверь за ним захлопнулась.
Дженни стояла, прижавшись к стене спиной и ладонями рук. Питер прошел в ванную комнату, вернулся назад с халатом и накинул его на нее. «Не спрашивай меня ни о чем, – молча умоляли ее глаза. – Пожалуйста, не надо вопросов».
И он ничего не спросил; словно все поняв, он взял ее руку и зажал ее между своими, пытаясь ее согреть, сказав только:
– Ты вся окоченела.
– Я не могу, – пыталась было начать она, – я не могу говорить.
И он тоже это понял.
– Тебе не нужно говорить. Я не собираюсь тебя ни о чем расспрашивать. Но тебе лучше вернуться в кровать, пока я приготовлю чай.