Согласно видению Отцов, время, все сотворенные вещи содержат заложенные в них логосы (смыслы, вести, первообразы), которые пребывают во Слове Божием, вошедшем во все, чему оно дало жизнь. Когда Слово вызывает вещи из небытия, то вместе с плотью наделяет их часами, днями, веками. Каждому — сколько может «вместить» его душа и способно вынести тело. Предметы вокруг, события, вовлекающие нас в свой ход, слова, снующие или крадущиеся мимо, сновидения, мечущиеся внутри, — все имеет длительность и вместе с тем прерывность. «Не таково ли время, — продолжает св. Василий, — в котором прошлого больше нет, будущего еще нет, и настоящее, до того, как его узнают, ускользает от наших чувств? Таковой кажется природа существ, подчиненных становлению…». Не в этом ли становлении заложен и первоначальный логос самой временности? И не пожелало ли Слово разделить его путь с погибшей овцой? Логос входит в плоть, обреченную распаду, чтобы на всем, что возникает и исчезает, оставить отпечатки вечности. И когда мы открываем их, то делаем иконами пребывания Слова на земле.
Первым иконописцем стал сам Иисус, собравший вокруг Иосифа и Марии при Своем появлении в земную жизнь пастухов с их овцами и волхвов с дарами. «Дева днесь Пресущественного раждает и земля вертеп Неприступному приносит»[79]; в этой картине мироздания есть место и для зверей, пришедших к яслям, откликнувшись на зов Рождающегося, и для ликования утренних звезд[80], которые сгрудились у Вифлеемской пещеры. Весь космос с его безмерными, соразмерными далями уместился вблизи одной колыбели рядом с историей, прошлой и будущей, обвившейся вокруг нее бесконечными кругами. У каждой из тварей был свой малый или великий круженья ход[81], который Господь пожелал разделить вместе с нею. Новорожденный, подросток, проповедник лет тридцати, Христос подчинился человеческим возрастам, чтобы возвратить им исчезнувшее, сотворенное для них обличье. Преданный в среду, распятый в пятницу, воскресший на третий день, Он был послушен сменяемости дней даже до смерти (Фил. 2, 8). Он . возшел на небеса, обещав вернуться со славою, и слава Его будет и в том, что времени уже не будет (Откр. 10, 6). Не будет проклятия, пота, возвращения в прах, но обнажится исток всего, что, родившись от Слова, заявит о своем родстве. Твой день и Твоя ночь, — восклицает псалом (73, 16). Твои — эпохи, горы, глыбы, обломки, бури, капли, зернышки времени. Твоими пребудут Вечеря с Двенадцатью, завтрак на берегу Тивериадского озера, дорога в Эммаус…
«Твоя от Твоих, Тебе приносяще о всех и за вся!» — анафора исповедует таинство сотворенности, соотнесенности всего с Царством, притаившимся за всякой вещью. Поистине все, что Твое, хочет вернуться к Тебе, стать даром, восстановить образ, запечатленный на всем, что было Тобой создано. Ибо все, что чрез Тебя начало быть, предназначено служить Твоей иконой. И в конце концов сделаться Тобою, когда Ты будешь во всем. Но и теперь, оставаясь невидимым, Ты остаешься спутником, художником всего видимого, что движется в Твоем потоке. Господь, приблизившись, приносит Себя и время Свое каждому из Его творений. Он освобождает его из обреченного, пленного, спешащего к концу круженья к тому царственному «днесь», которое не иссякает в Нем. Он — в каждой из «судеб», каким бы тяжким потом она ни была покрыта. Воплощение — как океан, его дыхание можно различить в самом малейшем из созданий, «силуэт» Слова тает и возникает вновь всегда где-то рядом, вблизи, у нас за спиной.
«То, что существует, зависит от Того, Кто существует, и ничто не может существовать, что не обладает существованием в лоне Сущего», — говорит св. Григорий Нисский. И коли так, в чем же тогда «корень» времени? Как найти лоно его? Вспомним о первых именах Господа в Ветхом Завете. В момент Богоявления, открываясь Моисею, Он описывает Себя в настоящем прошедшего:
Я Бог отца твоего, — говорит Господь, — Бог Авраама, Бог Исаака и Бог Иакова (Исх. 3, 6). У пророков же мы находим обращение к «настоящему будущего», когда Господь возвещает о грядущих наказаниях и благословениях:
Я возвещаю от начала, что будет в конце,
и от древних времен то, что еще не сделалось
Прошлое и будущее сложены в непреходящем, свернуты в мысли Божией, которая «возвещается», реализуясь в пути, в истории. Благовестие (Слово, Радость, Лик) дает о себе знать в самом истоке разворачивающихся времен. Человек, может быть, для того и отправлен в путь по земле, чтобы к этому истоку приблизиться, дать ему заговорить в себе, помочь заложенному в нем Лику подняться из глубины, «изобразиться» во временности земного существования. Каждому из нас дано сделать эту мутную текучесть дней освященной иконой прозрачности и света, которая некогда, еще до нашего рождения, уже написана, уже явлена Словом.
Откровение по сути своей — обновление иконы присутствия. Когда Господь впервые открывает Свое имя, Он обнажает две его грани: прежде всего, Его Сущность не может быть как-то названа, т. е. включена в тварное, человеческое время. И вместе с тем сама Сущность именует и обнаруживает Себя, потому что здесь и сейчас при-сут-ствует перед человеком:
Я есмь Сущий (Исх. 3, 14).
В европейских переводах это загадочное библейское имя «Ehieh-Ascher-Ehieh» передано дважды подчеркнутым настоящим: Я есмь Тот, Кто есть[82]. Но по мнению ряда толкователей, имя, в котором являет Себя Господь, включает в себя пред-ставление и становление. Говорят, его можно передать и так: «Я стану Тем, Кто есмь». Или же в переводе иудейского издания Пятикнижия Моисеева: «Я Сущий, Который пребудет». Именно в этом становящемся, пребывающем и пред-стающем есмь Слово стало плотию и обитало с нами. Оно пришло к Своим (Ин. 1, 11), зажило жизнью существ, созданных по образу Его и подобию. Оно вошло в это днесь, в это сегодня, пребывающее в тайне и имени, несущее в себе прошлое творения и будущее спасения. История, на которой Он остановил Свой взгляд и в которую вошел навсегда, измеряется чередованием поколений: Авраам родил Исаака; Исаак родил Иакова; Иаков родил Иуду и братьев его… (Мф. 1, 2). По ступеням этих родов Слово из вечности нисходит во время, которое не «оставит усилий» вплоть до полноты времен (Гал. 4, 4).
Таков ритм Его непостижимого нисхождения в историю людей. «Днесь Безначальный начинается», — поется на службе Рождества, а затем, войдя в наше падшее время, предается, распинается им, умирает. И проводит Страстную Субботу во гробе. «Да молчит всякая плоть человеча…»[83] — все земное возвращается к своему изначальному покою. И останавливается в ожидании.
Пусть, по словам Апостола, проходит образ мира сего (1 Кор. 7, 31), и все же, проходя мимо или через нас, самой тенью своей он свидетельствует о воскресении, которое сквозит и «звучит» в нем. Каждое творение на языке, ему присущем, способно рассказать о том, как Иисус отправился в путь за ним, как за потерянной овцой, или как добрый самарянин нашел его на дороге ограбленным и избитым. Ибо все, что сотворено, открывает собой сотворившее его Слово, которое воскресит его в последний день. Каждое творение и прежде всего человек становится местом посещения Слова, которое уничижает себя, разделяя условия всякой телесной преходящести. Оно принимает образ раба[84], чтобы все, что существует и рабствует времени, вернуть вечности. Однако здесь, «в мире сем», где человек создан как место длящегося посещения, он остается — страшно вымолвить — временным господином дома, куда приходит Господь. Бог говорит с ним испытаниями или «воздыханиями неизреченными», но всякий ветхий Адам свободен открыть или замуровать двери и окна этого дома. Имеющий глаза видит, как Бог проявляет себя в «плоти» мгновений, в дыхании образов, жажде очищения, оклике красоты, в посланиях повседневных встреч… Он может отвести глаза, но может и обогатить эти образы, открыть их заново, вернуть обновленными; кажется, именно в этом Бердяев искал смысл творчества.
Каждый из нас наделен данным ему лично талантом воссоздавать иконы Слова, образцы которых заложены в Царстве Небесном, обещанном Им. Когда глаза наши откроются, как у Эммаусских путников, мы увидим, что огрузневшее течение нашей жизни, беспощадная река времен, которая топит в себе все и вся, несет в себе целый невидимый иконостас, как бы повисший в воздухе. Он отделяет «космический ковчег»[85] храма, где толпится народ, от алтаря, где земная жизнь становится иной, сливаясь с жизнью Божией. Имеющий уши слышит, в какие слова и «судьбы» складывается для нас Слово. Имеющий глаза видит, как оно раскрывается в радостном или горьком беге дней, в незаметных дарах, наполняющих каждый из них…
Когда Бог сотворил небо и землю, Его любовь уже отбрасывала свои лучи из глубины тварных вещей и светилась в них. Его Слово прикоснулось ко времени еще до того, как вошло в человеческое существование. Начало, протяженность, и конец были в Его настоящем прежде создания мира (1 Пет. 1, 20). Или, как говорится в книге «Иудифь»:
Ты сотворил прежде сего бывшее,
и сие и последующее за сим,
и содержал в уме настоящее и грядущее,
и что помыслил Ты, то и совершилось (9, 5).
Помысл Божий усыновляет и сопровождает всякое существо во время его пути. Всякое дыхание наполнено и согрето Им, ибо как только это тепло отнято, дыхание гаснет. Дух дышит и в этом плотском времени, под непроницаемой толщей его, дабы мы могли услышать Его дыхание в каждой вещи, наполнить Им пространство нашей жизни, раздвинув его до порога Царства.