Элизабет бросила изумленный взгляд на Яна и в ужасе отшатнулась, наткнувшись на стену ледяной ненависти, которой он отгородился от нее.
— Да, все правильно.
— И где же ваш брат? — Для большего эффекта он обвел зал рукой и оглядел его, словно надеялся увидеть здесь Роберта. — Вы привели его сюда, чтобы мы могли видеть его так же, как видим сейчас вас — живым и невредимым?
— Нет, — сказала Элизабет. — Нет, но…
— Пожалуйста, отвечайте только на мои вопросы, — предостерег ее лорд Сазерлэнд. На его лице застыло выражение растерянности, но уже через несколько секунд он справился с ней и сказал: — Леди Торнтон, полагаю, что все здесь присутствующие будут рады узнать, почему вы покинули свой роскошный безопасный дом и шесть недель назад тайно бежали от своего мужа, а теперь — в последний час, когда все должно решиться, вернулись, чтобы убедить нас, будто мы ошибались, думая, что ваша жизнь и жизнь вашего брата в опасности. Будьте любезны начать сначала.
Элизабет так обрадовалась наконец-то полученной возможности все рассказать, что очень быстро и связно пересказала свою историю так, как многократно репетировала ее в карете, пока добиралась до Лондона, не забывая предусмотрительно выпускать из нее куски, которые могли представить Роберта сумасшедшим лжецом, желающим, чтобы Яна повесили за убийства, которых тот не совершал. Осторожно, тщательно выбирая слова, она описала Роберта таким, каким воспринимала его сама — молодым человеком, которого горести и лишения заставили искать мщения и которого ее муж спас от виселицы или в лучшем случае — от пожизненного заключения, из милосердия поместив его на свой корабль и переправив за границу, молодым человеком, который много выстрадал из-за своих непреднамеренных действий и перенес тяжелейшие испытания, ошибочно обвиняя в них Яна Торнтона.
Благодаря многократным повторениям Элизабет выучила свою речь наизусть и потому излагала свои показания спокойно, без эмоций и уложилась в рекордно короткий срок. Она споткнулась только один раз, когда была вынуждена признать, что считала своего мужа виновным в нанесении брату побоев. В этот ужасный момент она с раскаянием взглянула на Яна, и изменившееся выражение его лица напугало ее еще больше, потому что теперь она прочитала на нем скуку — словно он был вынужден смотреть очень плохой спектакль с абсолютно бездарной актрисой в главной роли.
Лорд Сазерлэнд прервал оглушительную тишину, которая наступила после того, как она закончила, коротким смешком, выражающим сожаление, и вдруг его голос возвысился и обрушился на нее, как удар молота, а глаза пронзительно впились в ее лицо:
— Моя дорогая леди, у меня есть к вам еще один вопрос, и он очень похож на предыдущий: я хочу знать почему.
По какой-то необъяснимой причине Элизабет почувствовала страх, словно сердце подсказало ей, что происходит нечто ужасное, — ей не верят, и в настоящий момент обвинитель намерен убедить всех в том, что ей вообще нельзя верить.
— Почему вы пришли сюда и рассказываете нам все эти удивительные вещи, пытаясь спасти жизнь человека, от которого, по вашему собственному признанию, вы сбежали шесть недель назад?
Элизабет обратила умоляющий взор к Петерсону Делхэму, который сердито пожал плечами, давая понять, что не в состоянии ей помочь. Ошеломленная происходящим, она вдруг вспомнила его слова, сказанные в предварительной беседе, и теперь осознала их смысл: «То, что я делаю, не идет ни — в какое сравнение с тем, что сделает с ее рассказом обвинение… суд палаты лордов перестал придерживаться принципов правды и справедливости. Он превратился в театр, где обвинение играет свою звездную роль…»
— Леди Торнтон! — выкрикнул обвинитель и начал выстреливать в нее вопросами с такой быстротой, что она едва успевала улавливать их смысл. — Скажите нам правду, леди Торнтон. Этот человек… — он обвиняющим жестом указал в сторону Яна, — нашел вас и предложил вам деньги за то, чтобы вы пришли сюда и рассказали нам эту неправдоподобную историю? Или он нашел вас и угрожал расправой в случае, если вы не придете сюда сегодня? Правда ли то, что вы не знаете местонахождение своего брата? И разве не правда, что, по вашему собственному признанию, которое вы сделали несколько минут назад, вы бежали от этого жестокого человека, опасаясь за свою жизнь? И разве не правда, что вы и теперь боитесь жесточайшей расправы с его стороны…
— Нет! — вскричала Элизабет. Она пробежала глазами по рядам и не увидела ни одного лица, на котором не было бы выражения презрения и сомнения в том, что она рассказывала.
— У меня больше нет вопросов!
— Подождите! — В этот бесконечно малый промежуток времени Элизабет вдруг подумала, что если она не может убедить их в своей правоте, то, возможно, ей удастся создать впечатление, что она слишком глупа, чтобы насочинять столько лжи. — Да, милорд, — прозвенел ее голос. — Я не могу этого отрицать — я имею в виду его жестокость.
Сазерлэнд круто развернулся, и глаза его загорелись. По палате прокатилась новая волна возбужденного шепота. — Вы признаете его жестокость?
— Да, — с чувством произнесла Элизабет.
— Моя бедная дорогая леди, не могли бы вы привести нам — всем нам несколько примеров его жестокости?
— Да, и когда я сделаю это, полагаю, всем станет ясно, каким жестоким может быть мой муж, почему я сбежала от него с Робертом — моим братом. — Элизабет лихорадочно пыталась вспомнить какую-нибудь полуправду, которая не являлась бы настоящим клятвопреступлением, и в памяти ее всплыли слова Яна той ночью, когда он приехал к ней в Хэвенхёрст.
— Да, продолжайте. — Головы на верхних галереях резко наклонились вниз, и Элизабет показалось, что над ней нависло все здание. — Когда в последний раз ваш муж был жесток с вами?
— Ну, как раз перед тем, как я уехала, он угрожал сократить мое личное содержание. Понимаете, я превысила расходы и долго не признавалась ему в этом.
— Вы боялись, что он изобьет вас?
— Нет, я боялась, что он не даст мне денег в следующем квартале! Кое-кто на галерее засмеялся, и в ту же секунду смех перешел в кашель. Сазерлэнд потемнел лицом и нахмурился, но Элизабет рвалась высказаться:
— Мы с мужем как раз обсуждали это — я хочу сказать, мое содержание, за два дня до того, как я сбежала с Бобби.
— Он угрожал вам во время разговора? Это было в ту ночь, когда вы плакали, по свидетельству вашей горничной?
— Да, полагаю, что так!
— Почему вы плакали, леди Торнтон? Головы на галереях наклонились еще ниже.
— Я очень переживала, — ответила Элизабет. — Чтобы уехать с Бобби, мне пришлось продать прекрасные изумруды, которые подарил мне лорд Торнтон. — В приливе вдохновения она доверительно наклонилась в сторону лорда-канцлера. — Конечно, я знала, что потом он купит мне новые, но к этим я уже привыкла…. — На галерее снова послышался изумленный смех, и это послужило ободрением так нуждавшейся в нем Элизабет.
Лорд Сазерлэнд, однако, не смеялся. Он чувствовал, что его пытаются одурачить, но уверенный, как и все мужчины, в интеллектуальном превосходстве своего пола, был не в состоянии поверить, что женщина может быть достаточно умна, чтобы преуспеть в этом намерении.
— Видимо, от меня ожидают, что я поверю, будто вы бежали с человеком, которого называете своим братом, повинуясь капризу?
— О Боже, я не знаю, чего от вас ожидают. Я знаю только, что сделала это.
— Миледи! — резко выкрикнул он. — По показаниям ювелира, которому вы продали изумруды, вы были на грани истерики. Если все это было только капризом, то почему вы находились в таком состоянии?
Элизабет уставилась на него непонимающим взглядом.
— Я любила свои изумруды.
Взрыв хохота огласил палату. Элизабет подождала, пока смех утихнет, затем снова наклонилась вперед и с гордостью призналась:
— Муж часто говорил, что изумруды идут к моим глазам. Ну разве это не мило?
Элизабет заметила, как Сазерлэнд в ярости стиснул зубы. Боясь взглянуть на Яна, она бросила быстрый взгляд на Петерсона Делхэма, и тот одобрительно кивнул ей.
— Итак! — напыщенно провозгласил Сазерлэнд. — Теперь нас хотят убедить в том, что в действительности вы не боялись своего мужа?
— Конечно, боялась. Разве я не доходчиво объяснила, каким он бывает жестоким? — спросила Элизабет, напуская на себя вид невинной дурочки. — Естественно, когда Бобби показал мне свою спину, я подумала, что человек, который в состоянии урезать содержание своей жене, способен на все…
На этот раз смех не умолкал еще дольше, и даже после того, как все успокоились, на лицах большинства мужчин остались иронические ухмылки.
— И мы также должны поверить, что вы убежали с человеком, которого называете своим братом, и спокойненько проживали где-то на берегу…
Элизабет энергично закивала и помогла ему:
— В Хелмшиде — в прелестнейшей деревушке на берегу моря. И я очень прият…. очень мирно проводила время до тех пор, пока мне в руки не попала газета и я не узнала, что моего мужа судят. Бобби считал, что мне не следует возвращаться, потому что все еще злился на мужа за то, что тот посадил его на свой корабль. Но я решила, что должна поехать.
— И что же послужило причиной, побудившей вас принять такое решение? — оскалился в усмешке Сазерлэнд.
— Я подумала, что лорду Торнтону вряд ли захочется быть повешенным… — новый взрыв веселья потряс палату лордов, и Элизабет пришлось выждать целую минуту, прежде чем она смогла продолжить. — Поэтому я отдала деньги Бобби, чтобы он мог жить, как ему заблагорассудится, а сама поехала в Лондон.
— Леди Торнтон, — угрожающе ласковым голосом заговорил Сазерлэнд, и Элизабет внутренне вздрогнула, — вам что-нибудь говорит слово «лжесвидетельство»?
— Я полагаю, оно означает говорить неправду в таком месте, как это.
— А вам известно, как верховный суд карает лжесвидетелей? Их приговаривают к тюремному заключению, и они проводят жизнь в темном сыром подвале. Вам хочется, чтобы это случилось с вами?