ашим убеждениям…
— Безобразие! Двоемыслие! Святотатство! Как это возможно? Вы в грех нас вводите!
— Ни в коем случае. Просто надо мысленно разделять свою деятельность как государственного чиновника и как священнослужителя.
— Это невозможно, и вы, Александр Павлович, это прекрасно знаете. Не может священнослужитель «регистрировать» греховное сожительство. Увольте нас от этакого дела!
— Я выставлю эту функцию на торги. Желаете участвовать — пожалуйста, нет- так нет.
— Вы оставляете нас совершенно без средств!
— Отнюдь. Для того чтобы получить деньги вам надобно будет совершать нечто большее, чем церковные службы и требы. Посмотрите на иезуитов — распространяя католическую религию, эти черти пролезли аж в Китай! А когда они открыли в Петербурге дорогостоящий пансион, он тотчас же наполнился сыновьями самых высших наших вельмож! И эти бесспорно деятельные люди заслуживают самого горячего одобрения; вот и вам тоже надо заняться чем-то весомым. В церковной среде есть много высокообразованных людей: так займитесь образованием! Устраивайте при приходах школы; я готов платить за каждого ученика, усвоившего курс. Возьмитесь за медицину; нет места в нашем Отечестве, где были бы не нужны больницы. Излечение несчастных страждущих наилучшим образом отвечает идеям христианского милосердия. Вы согласны со мною?
— Государь наш добрый! Да я всей душою «за»! И за школы, и за больницы! да только священники которые могут пойти учительствовать или лекаря — их единицы, капля в море! А большинство — это сельские батюшки, которые просто служат Богу, как их учили. С ними-то что делать?
— Владыка, от короны денег вы не получите — решил я окончательно обозначить свою позицию. — Обратитесь к местным властям; в волостные правления, в уездные, губернские присутствия. Коль сочтут они нужным — пусть дают вам субсидии. А на общегосударственные средства вам рассчитывать несообразно: у нас в стране живут и старообрядцы, и католики и лютеране и мусульмане, а не так давно появились даже иудеи. Отчего же они должны своими налогами содержать православную церковь? Нет уж, давайте разделять. Если в какой губернии живут одни православные (или подавляющее большинство) — там губернское правление не останется глухо к вашим нуждам.
— У нас есть такие губернии, где половина православные, а другая — старообрядцы или мусульмане — резонно заметил Платон. — Да и миссионерство даже внутри державы, а тем паче в иных государствах, тоже требует средств!
— Составьте программу. Я рассмотрю, и выделю финансирование!
Владыка Платон вышел, скептически качая головой, и самого меня оставив в раздумьях. Да, он, как и многие другие, разочарован. Может, стоило бы что-то подкинуть «с барского стола»? По-хорошему, конечно, надо бы вернуть им земли, но так не хочется делать из крестьян новых арендаторов!
Если подумать, какую-то пользу они приносят, играя медитативно — успокаивающая роль. И с этой точки зрения церковь — полезный для государства и общества институт, способствующий снижению уровня агрессии и утверждению, как тут называют, «благочиния». Да, финансирование её давно уже идёт за государственный счёт — но это понятно: мы относительно бедная страна. Если собрать все наши богатства в кучу, получится вроде немало; но если раскидать их по душам, а уж тем паче по территории — картина чудовищным образом меняется. Так что не стоит упрекать наших попов в лености, за то, что не занимаются они миссионерской деятельностью, не строят колледжей, как иезуиты, не ездят в Китай… просто большинство их занято тем же, чем и 90% остального русского народа: борьбой за существование. Вот будь они побогаче — уверен, и колледжи бы строили, и по миру бы разъезжали. Да и нельзя сказать, что наша церковь совсем не занимается миссионерской деятельностью; просто у нас внутри страны ещё столько языческих, староверческих, сектантских анклавов, что сил транслировать православие вовне уже и не остаётся.
В общем, как ни крути, проблема есть, и её придётся решать. А для этого надо добыть денег. Иначе никак. Но и церкви придётся меняться, учиться выполнять действительно важные социальные роли.
А не втирать добрым людям всякую фигню про Онанов грех.
Огромный, утопающий в садах город лежал у ног бригадира Бонапарта. Это был тот редкий случай, когда выражение «лежал у ног» употреблялось как раз не в переносном, а в прямом смысле. Тегеран, одна из столиц Персии, был выстроен в котловине, так что путешественник, с любой стороны подъезжающий к этому городу, оказывался, как будто над ним, наблюдая вершины растущих в нём деревьев и плоские крыши домов. В предместьях виден был роскошный сад, полностью засаженный розами; вдали горделиво вздымался хребет Эльбурс, прекрасный и величественный в звеняще-чистом предутреннем воздухе.
Позади осталось 700 вёрст скверных каменистых дорог, немыслимой жары и пыли, когда простая пустыня сменяется солёной, а солёная — простой. Рядом с селениями встречались поля пшеницы и ржи, но каких-либо крупных складов захватить не удалось. С продовольствием поэтому было туго; даже в штабе армии обед состоял часто из одной тарелки чечевицы. Но солдатская находчивость помогала найти выход из положения. В одних батальонах толкли рожь, чтобы добыть муку, в других варили зерно, получая вполне здоровую и питательную пищу.
Поход на Тегеран оказался очень труден для армии, даже без учёта постоянных стычек с татарской и курдской конницей. Стояла сильная, удушающая жара, и марш по потрескавшимся от нее полям был крайне тяжёл. Упрямо шагая вперёд в облаке пыли, с лицами, укрытыми платками, солдаты месяцами не видели ни единого клочка зелени; но главной ценностью, конечно же, была вода. К счастью, местность оказалась засушливой, но здоровой: тут не было ни малярии, ни гнилых болот, и только злоупотребление нижних чинов дынями и фруктами неизбежно приводило к заболеваниям. Конечно, персы пытались травить источники: приходилось высылать вперёд казачьи эскадроны, чтобы захватывать колодцы до того, как их успеют закидать всякой дрянью. Если же это всё-таки случалось, колодцы сначала очищали; первую воду фильтровали через самодельный «активированный уголь» и давали её животным, а уж потом, когда источник очистится, начинали поить людей, щедро сдабривая воду водкой или вином.
Наконец, Бонапарт оторвался от созерцания города, издали казавшегося таким прекрасным в лёгкой предрассветной дымке.
— Так что думаете, они принесут нам ключи от города? — вполголоса спросил он у Толя, молодого, но многообещающего начальника штаба Каспийской армии.
— Как мы знаем по опыту взятия Тебриза, сие обхождение не в обычаях персиян, — отозвался Карл Фёдорович — Полагаю, следует ожидать тяжёлых боёв на стенах и внутри города!
Идея резаться с персами на узких кривых улицах совершенно не входила в планы командующего, не говоря уже о возможных потерях. Повернувшись, Николай Карлович нашёл взглядом своего адъютанта.
— Аркадий Александрович, нам следует провести рекогносцировку в окрестностях города. Возможно, мы сумеем подобрать к нему ключи! Передайте господам корпусным командирам, что им следует тщательно разведать местность в зоне своей ответственности. Главная квартира произведёт рекогносцировку по результатам их докладов!
Взяв под козырёк, поручик Суворов отправился передавать распоряжение, а Николай Карлович остался, в волнении ожидая результатов. У армии не было с собой осадной артиллерии, а полевые орудия имели ограниченное количество боеприпасов. Можно было попробовать произвести подкоп и устроить минные галереи, но удастся ли выкопать ходы в твёрдом, каменистом грунте? Если сапёров постигнет неудача, придётся или идти на прямой штурм по примеру израильского — дело, чреватое всяческими случайностями и неудачами — или вставать в длительную осаду, подвергая коммуникации риску прерывания. И всё это — время! А ведь там, в России, ждёт его милая Александрин…
Бонапарт, как всегда при воспоминаниях о супруге, слегка улыбнулся, резкие черты лица его смягчились. Как давно они не виделись! Он написал ей бездну, Монблан писем, но связь с Петербургом была столь неустойчива, что ответная корреспонденция приходила на те его послания, что он отправлял погода назад. Как ей, должно быть нелегко! Он прекрасно знал, что говорят про него в Петербурге — выскочка, наглец, незаслуженно пользующийся расположением государя, а вся военная репутация его якобы заработана только благодаря участию в предприятиях графа Суворова.
«Я должен победить. Это вопрос жизни и смерти. Этот город падёт, как и вся империя Каджаров, и все они заткнутся. Да, всё именно так и будет. Я чувствую это» — подумал Бонапарт, упрямо сжав кулак с зажатыми в нём перчатками. «Император оказал мне доверие, возвысив до своего уровня. Я должен быть достоин этой части. Несмотря на свой юный возраст, он исключительно умён и прозорлив. Он не мог ошибиться во мне! Вверяя мне армию, Александр был уверен, что я справлюсь с задачей. И я с нею справлюсь!»
Через два дня тщательная разведка и допрос пленных вскоре позволили нащупать «ахиллесову пяту» Тегерана. Как оказалось, в городе нет собственных источников воды: лишь два ручейка, стремящиеся из близлежащих Эльбурсских гор, имели тяжкую обязанность напоить весь Тегеран и его окрестности. Навещавшие русский лагерь армянские купцы поведали, что колодцев в городе нет: а от этих ручейков проведены подземные трубы почти во все улицы Тегерана, а также в бассейны, устроенные в богатых домах. По ним вода по очереди посещает всех, и каждый хозяин должен запасаться ею на неделю. В летнюю пору бедность воды ощутительна, в особенности тем, что вода, простоявшая в бассейне 6–7 дней, портится, появляется бесчисленное множество болезней, свирепствующих в Тегеране во время летней жары.
Русские войска отвели воду, и… на седьмой день Тегеран капитулировал. В руках победителей оказалась казна Ага-Мохаммед, его сокровищница, и племянник — наследный принц. Часть армии вступила в город; часть во главе с Петром Багратионом была направлена на Шираз, где укрывались остатки войск персидского шаха и сам Ага-Мохаммед.