был Талейран, семена упали на благодатную почву. Началась какая-то подковёрная возня, и победоносные войска Лейка, нависшие было над силами союзников, остановились.
У Жубера и повстанцев оставалось два выхода: или продолжать осаду Дублина, рискуя получить удар в спину от Каслри и Лейка, или же отступить. Вот тут-то и взошёл талант молодого военачальника. Жубер нашёл третий, можно сказать, суворовский, выход — он решился на штурм.
Минные галереи были вполне готовы. Англичане смогли выявить часть из них, но не все. И вот, ранним октябрьским утром, французские стрелки затеяли перестрелку, а в тылу у них начали строиться штурмовые колонны.
— Они атакуют! Все на бастионы! — немедленно распорядился лорд Корнуоллис.
Сэр Чарльз, конечно, поступил предусмотрительно и разумно. Если враг собрался атаковать, надо подготовиться к отражению штурма, подтянув войска поближе к пункту возможного прорыва. Но его молодой оппонент не зря упражнял свой мозг бесконечным изучением трудов античных военачальников. И он приказал подорвать мины.
В небо взметнулись тонны земли и обломков укреплений. Несколько сотен англичан погибли, около тысячи было оглушено и контужено. Воспользовавшись замешательством, французы бросились на дублинский ретраншемент, и вскоре уже сражались на улицах города. После двухчасового боя Корнуоллис направил в ставку Жубера своего адъютанта с уведомлением о капитуляции. Впрочем, ему было не привыкать.*
Французы и ликующие ирландцы вступили в город. Теперь Лейк был им не страшен — они могли встать в осаду в границах Дублина. Разрушения, вызванные взрывами мин, поспешно залатали; в город со всех сторон свозились запасы продовольствия. Казалось, впереди их ждут переговоры об условиях эвакуации Лейка в Шотландию, а может быть, и высадка где-то под Эдинбургом. Но Директория распорядилась иначе.
Хотя формального перемирия не было объявлено, действия Жубера сочли недопустимым своеволием, способным разрушить «нежные ростки сердечного и доброго согласия двух великих наций», как со свойственным ему пафосным лицемерием заявил Талейран. Жубер был снят с командования, а его экспедиционный корпус готовился теперь к «почётной эвакуации».
«Эвакуация. Эвакуация! После всех побед, после года боёв, беспримерного штурма большого европейского города мы должны уйди, поджав хвост. Как это возможно?» — вновь и вновь вопрошал Жубер, мрачно уставившись на распоряжение за подписью директоров и министра Талейрана. Там, в лаконичной манере, приказывалось передать командование старшему офицеру, а армии в двадцатидневный срок покинуть Ирландию… на английских кораблях!
Нет, это решительно не укладывалось в голове. Да, всё обставлялось как почётная договоренность — французы уходят с оружием, знамёнами, и имеют право забрать своих пленных, обменяв их на солдат Корнуоллиса. Но союзники остаются на милость англичан: ирландцев это джентльменское соглашение никак не затрагивает.
Несколько дней спустя в лагерь Жубера прибыли представители Королевского флота для переговоров о порядке погрузки французов на борта Эскадры Канала. Худшие опасения Жубера подтвердились — ирландцев, даже надевших французский мундир, на английские суда попросту не пускали! В конце концов, войска повстанцев остались в Дублине, полные решимости продолжать сопротивление, а Бартелеми Жубер тотчас по прибытии в Нант написал прошение об отставке.
Испанская блокада продолжала препятствовать попыткам Англии пополнить запасы Гибралтара в течение лета 1798 года, и к концу года ситуация стала отчаянной: в городе уже не было лошадей или вьючных животных, собак, кошек, домашней птицы или кроликов; цистерны питьевой воды были опорожнены, и даже дров не хватало. С наступлением холодов потребность в древесине была настолько острой, что несколько кораблей, оказавшихся в ловушке блокады, были разбиты осажденным гарнизоном на топливо. Остовы линейных кораблей, сожжённых в прошлом году, в том числе и знаменитого «Виктори», были вытащены на берег из холодного моря и разобраны.
Положение с продовольствием становилось критическим: в городе и в порту сгорело несколько крупных складов, подожженных испанскими калёными ядрами и бомбами. Разумеется, интенданты сразу же вспомнили про зерно, розданное на сохранение войскам, квартировавшимся в осадных тоннелях. Однако попытка собрать его оказалось неудачной — оказалось, что солдаты уже использовали оказавшиеся в их распоряжении запасы в качестве неофициального дополнительного пайка. Одни жарили зерно на сковородках, а потом варили из него что-то вроде каши, другие развели коз или кур, третьи попросту выменяли зерно, оказавшееся в их распоряжении на какие-то другие товары у местных жителей. И таким образом запас хлеба в Галереях за несколько месяцев сократился наполовину! Конечно, часть его всё же удалось собрать, но это было очень, очень мало.
Каждый день губернатор О’Хара тщетно всматривался в горизонт в надежде увидеть, как к ним на помощь плывут корабли Его Величества. Однако, капитан прорвавшегося в октябре в Гибралтар куттера разочаровал его, сообщив, что флот гоняется за неуловимыми французами и голландцами вокруг острова Ирландии и пытается перехватить испанский Серебряный флот, а на помощь Гибралтару никто не спешит.
— Лорды Адмиралтейства считают, что с Гибралтаром всё в порядке. Тут серьёзные укрепления, большие запасы провианта, крепкий гарнизон. Более того, в Лондоне говорят, раз осада связывает силы испанского флота — пусть она продлится подольше!
И лишь в конце ноября, когда осенние штормы уже почти убили все надежды на спасение вдруг на горизонте появились паруса.
— Корабли, сэр! — воскликну адъютант Торнтон, буквально влетая в дом губернатора. — Это наши корабли! Похоже, флот наконец-то пришёл к нам на помощь!
О’Хара почувствовал, как чудовищный груз свалился с его плеч. Их не забыли, про них вспомнили! Торопливо подойдя к окну, сэр Чарльз поднял подзорную трубу, старательно вглядываясь в вымпелы, плывущие в белёсой дымке далеко в водах залива. Там, среди белёсой дымки, на границе видимости, среди свинцовых вод возникали всё новые паруса, вселяя в сердце губернатора надежду.
— Три…пять…десять…. Да там целый флот! Джентльмены, если хотите знать моё мнение — определенно, мы спасены. Блокаде конец!
Губернатор удовлетворённо улыбнулся переводя взгляд на испанские плавучие батареи. Вам конец, ребята! Сейчас большие дяди из Royal Navi подойдут к вам сзади и разделают как бог черепаху, расстреливая через незащищённую заднюю часть.
О’Хара тут же отдал необходимые приказы, и гарнизон тотчас развил бурную деятельность. Сейчас начнётся бой, значит нужно будет поддержать атаку флота силами осаждённых! Спешно собирали припасы на уцелевшие канонерские лодки; несмотря на страшный недостаток топлива, задымили калильные печи для ядер.
Однако испанцы в акватории тоже не сидели без дела. Вокруг плавучих батарей вдруг засуетились испанские канонерки, как будто бы бравшие их на буксир.
— Что они делают? Удирают? — удивился молодой Торнтон.
— Если так, они делают величайшую глупость — усмехнулся О’Хара. — Даже если мышцы их гребцов сделаны из шведской стали, они не успеют отбуксировать эти тяжеленная посудины на сколько-нибудь значимое расстояние до того как подойдёт наш флот!
Однако реальность оказалась другой. Скоро стал понятен замысел испанцев: они разворачивали батареи попарно «спина к спине», чтобы обеспечить круговую оборону и закрыть уязвимый небронированный тыл. Для этого батареи нужно было отбуксировать друг к другу буквально на сотню ярдов, и когда все испанские плавучие батареи, кроме одной, оказавшийся без пары, были установлены таким образом, альхессирские канонерки встали на флангах в готовности открыть огонь.
Английский флот приближался. Несмотря на обстрел, восемь величественных линейных кораблей вплотную подошли к батареям и, встав на шпринг, начали перестрелку. Залив затянуло пороховым дымом, в котором то и дело сверкали вспышки выстрелов. Тем временем, за спиной у сражающихся, более двадцати разномастных транспортных судов в сопровождении четырёх бригов и двух фрегатов успешно миновали линию испанских канонерок и вскоре уже входили в гавань Гибралтара, швартуясь к причальной стенке под спасительную защиту орудий Королевского бастиона. Полуторагодичная блокада наконец-то была прорвана.
Радость жителей и гарнизона не поддавалась никакому описанию. Губернатор тут же выделил два батальона солдат на разгрузку транспортов. Моряки прорвавшихся фрегатов и бригов сообщили, что командует флотом вице-адмирал Джеймс Сомарез, держащий флаг на линейном корабле «Нептун», который ведёт сейчас бой.
И вот из-за этого-то чёртового дыма сэр Чарльз не сразу заметил неладное. Сначала над «Инфлексиблом» вдруг поднялось облако дыма, затем из прикрытых решётками люков вырвалось пламя.Обрубив якоря, корабль медленно вышел из боя, а капитан бросил все силы команды на то, чтобы погасить пламя. Но огонь разгорался, а крохотные, вёрткие канонерки испанцев, подобно своре злобных гончих, набросились на несчастный корабль, расстреливая его, картечным огнём мешая тушить огонь. Вскоре корабль пришлось покинуть. Бриг «Авалон» начал собирать спасавшихся в ледяной воде моряков, но под огнём тоже был вынужден отступить.
Затем вспыхнул новейший 64-х пушечный «Ардент». На 74-х пушечном «Имплекейбле» возникло сразу несколько возгораний, но команда дружными усилиями смогла погасить едва начавшийся пожар. При этом он, разумеется, вышел из боя, чем воспользовались испанские канонерки. Зайдя с фланга, они начали расстреливать продольным огнём 64-х пушечный «Полифем», за четверть часа причинив ему страшные повреждения. Пользуясь густым пороховым дымом, английские бриги и фрегаты пошли на сближение с канонерками, чтобы обстрелять их картечью.
Тем временем из Альхесироса подошёл флот адмирала Гравины из десяти кораблей, возглавляемый 136-пушечным «Сантиссима Тринидад». Когда испанцы уже готовились поставить эскадру Сомареза в «два огня», английский адмирал счёл за лучшее отступить в Гибралтар, под защиту береговых батарей. При этом «Полифем», потерявшись почти весь рангоут, был вынужден спустить флаг. Когда пороховой дым унесло свежим ветром с Атлантики, О’Хара с горечью увидел испанские батареи целыми и почти невредимыми.