«Жалкие ослы. Знали бы вы, как я вас презираю» — подумал Талейран.
— Так что же вы хотите сказать? — совершенно любезно спросил он Колычёва, никак не показывая неудовольствия от его колкой фразы.
— Мы могли бы встретится тет-а-тет и обсудить это подробнее — пояснил Степан Алексеевич, красноречиво передвинув по столу стопку золотых луидоров.
«Хмммм… А этот русский знает толк… в дипломатии» — пришло в голову Талейрана.
Надо признать: министр иностранных дел их него получился просто отвратительный. Нет, он был умён, обходителен, тактичен и прозорлив; но все эти положительные качества он использовал не для службы Франции, а исключительно для набивания карманов. Ещё когда он раздумывал, стоит ли идти в дипломатию, главным критерием его выбора были те ожидаемые суммы, которые он мог бы приобрести. И да, поразмыслив, Шарль-Морис понял, что торговля влиянием во внешней политике — это просто золотое дно! Ещё в 1791 году за посредничество в переговорах между Испанией и Францией Талейран от благодарного испанского правительства получил сто тысяч американских долларов. Они пришлись ему тогда очень кстати, поскольку к тому времени Шарль-Морис сильно поиздержался. Он оплатил долги, подарил любовнице достойные её ласк драгоценности, а добрую половину всего за месяц спустил за карточным столом. Его проигрыши порой достигали ста тысяч франков за ночь. Нужным людям Талейран охотно и много проигрывал… С самого 1792 года он налаживал контакты, искал влиятельные знакомства в министерстве иностранных дел, дружил с послами. И понеслось…
Настоящим золотым дном стала медиация в Германии. Немецкие князьки, утратившие владения на левом берегу Рейна из-за завоевания его Францией, жаждали компенсаций на сохранившейся территории Германии, главным образом, из церковных земель. Затем начались переговоры с англичанами о мире, первым условием которых был вывод французских войск из Ирландии. Надо признать, это был глупейший внешнеполитический шаг, отдающий победу в руки врага, но Шарль-Морис сумел продавить его через Директорию, объясняя это необходимостью демонстрации «великодушия французского народа» и «жеста доброй воли». В итоге Бартелеми Жубер со сломанной на взлёте карьерой отправился в отставку, а стоявшие на пороге победы ирландцы были вынуждены заключить унизительное соглашение об унии с Англией. Ну а Шарль-Морис купил себе замок в долине Луары, и отложил в бернском банке 50 000 фунтов.
Через три недели. Петербург. Зимний дворец.
На моём рабочем столе лежало два отчёта: один — от Мейера Ротшильда, другой — от Степана Алексеевича Колычёва. Сопоставляя их, можно было понять, что «Голландский проект» призванный погасить наши внешние долги, завершился вполне успешно. Действуя по моим инструкциям Мейер Амишель Ротшильд воспроизвёл аферу Джорджа Сороса, Известный мне истории обвалившего когда-то английский фунт стерлингов. Разумеется, это было бы невозможно, если бы не уникальная ситуация, сложившаяся в бывшем штатгальтерстве Нидерланды, а ныне Батавской республике. Увы, но нация, передающая свою финансовую систему под контроль другой державы, всегда рискует получить нечто подобное!
Но так или иначе, вопрос был решён: 9/10 нашей внешней задолженности было окончательно погашено. Оставался лишь генуэзский займ в размере 1 миллиона пиастров, который я мог бы закрыть одним движением руки. Мог бы.
Но не буду.
Глава 6
Невысокий, худой, болезненного вида юноша в бедной, но опрятной одежде стремительно шагал по извилистым, во всех трёх измерениях искривлённым улицам Генуи. Гремя по булыжникам мостовой своими деревянными башмаками, он бережно прижимал груди большой свёрток и поминутно как галчонок задирая голову, останавливался, прислушиваясь к резким щелчкам мушкетных выстрелов, то и дело раздававшихся где-то в городе.
— Определённо это в порту! Святая Мария, помилуй всех нас! — прошептал он про себя, определив, наконец, откуда исходят звуки боя, и припустил бегом пуще прежнего.
— Куда это ты бежишь парень! — вдруг послышалось у него над головой.
Юноша затравленно оглянулся и тотчас же увидел среди рядов наглухо закрытых зелёных ставней одно-единственное распахнутое окно, и в нём — весьма полную, но ещё привлекательную синьору в голубом платье. Обширное декольте с весьма соблазнительным содержимым в любое другое время, несомненно, вызвало бы у молодого человека самый пристальный интерес, но только не сейчас, когда в городе гремели выстрелы, а он так спешил, беспокоясь о своих родных и бесценном для него свёртке.
— Юноша, ты направляешься прямо в пасть тигра! В город вступили французские драгуны. Аристократы вооружили против них лаццарони, и сейчас в порту идёт бой!
Молодой человек растерянно остановился. Все его худшие опасения подтверждались.
Синьора смерила его встревоженным взглядом, а затем, прислонившись пышной грудью к низкому подоконнику, произнесла:
— Куда бы ты ни шёл сейчас, на улицах слишком опасно! Если тебе негде укрыться — забегай в ближайшую церковь!
— Благодарю вас за участие, синьора! -почтительно поклонился молодой человек, — но у меня в порту отец и два брата. Они сейчас должны быть в нашей мелочной лавке. Я спешу помочь им!
Синьора критически осмотрела щуплую фигуру юноши и нахмурилась.
— Парень! Поверь мне — тебе там нечего делать! В порту идёт настоящий бой, и, если в твоем свёртке не икона Мадонны ди Сант-Алессио, то ты ничем не поможешь своим родным! Что толку, если тебя пристрелят у них на глазах? Ты же видишь — на улицах ни души! Последуй примеру разумных людей, что берегут свои жизни!
В это мгновение несколько выстрелов раздалась совсем рядом. Юноша зажмурился и вжался в стену.
— Дело совсем жарко! — в ужасе воскликнула синьора. — Парень, забегай ко мне! Надо переждать обстрел! Давай же!
Голова и груди женщины исчезли из оконного проёма, и через несколько мгновений раздался резкий стук открываемого засова. Из проёма выскользнула обнажённая по локоть рука, дама буквально втянула юношу в распахнувшуюся дверь и тут же со стуком захлопнула её.
— Они идут сюда! Пойдём, поможешь мне!
Затащив его за руку по узенькой тёмной лестнице в комнату первого этажа, она указала на стоявший в углу здоровенный обшарпанный морской сундук.
— Надо запереть этим дверь! Давай, ты с одной стороны — я с другой!
И первая схватилась за металлическую ручку, болтающуюся в петлях на торце сундука.
Взявшись за вторую ручку (сундук оказался неимоверно тяжёлый) юноша со страшным трудом поднял его и помог протащить по крутой каменной лестницы до самого низа, где совместными усилиями они подпёрли сундуком входную дверь.
Тотчас же мимо них за щелястыми досками двери прогрохотали чьи-то шаги; чуть поодаль послышались крики на незнакомом языке и звонкий стук лошадиных подков по камню. В полутьме юноша увидел, как дама, энергично перегнувшись через сундук, приникла глазом к замочной скважине; затем она также быстро выпрямилась.
— Каррамба, ничего не видно! Пойдём к окну!
И тотчас же вновь потащила его наверх, в комнату, да так резво, что на ступеньках он чуть не споткнулся.
— И чего ты всё таскаешь с собой эту штуку! — возмутилась женщина, увидев, что молодой человек всё ещё прижимает к груди свой свёрток. — Что там у тебя такое вообще? Ай, ладно, потом! — и тут же приникла к чуть приоткрытым ставням, сквозь щёлочку наблюдая за происходящим на узкой улочке Сан-Агнес.
Юноша тоже не отказал себе в искушении тихонько выглянуть наружу. На улице раздались крики и ругань. Выглянув в щель, парень увидел, что несколько вооруженных длинными мушкетами генуэзцев, оглядываясь, убегают по направлению от порта в сторону центральной площади города. Один из них, одетый как угольщик, — в кожаные штаны и передник — вскинул мушкет, целясь куда-то в конец улицы, и выстрелил.
Грохот близкого залпа страшно напугал хозяйку дома; истерично взвизгнув, она нырнула вниз, под подоконник. Юноша тоже было инстинктивно пригнулся, втянув голову в плечи; но поскольку он видел, что стреляют не в их окно, и непосредственной опасности нет, то, оправившись от испуга, отставил, наконец, своё свёрток и снова выглянул наружу.
Он увидел, что генуэзцы — а это были, без сомнения, те самые портовые грузчики и угольщики, которых вооружили для противостояния французскому вторжению — бросились наутёк, спасаясь от подступающих французов. Грохот подков стал ближе, и мимо дома пронеслись несколько всадников в зелёных длиннополых сюртуках, с обнаженными шпагами в руках.
— Frappez-les! * — донеслось до юноши; и через несколько секунд с той стороне улицы куда ехали всадники вновь раздались звуки выстрелов, звон металла и отчаянные крики. Он уж Хотел было открыть ставни пошире чтобы выглянуть вдоль улицы, но тут сильные женские руки утянули его вниз, под окно.
— Иисус, пресвятая Дева Мария! Спаси и помилуй нас! — простонала спасшая его синьора, вжимая своё лицо ему в грудь. Плечи и всё тело её содрогались от рыданий. Конечно, она была сильно напугана — не каждый день на улицах Генуи увидишь, как прямо под твоими окнами убивают людей!
Молодой человек успокаивающе положил руки на её конвульсивно вздрагивающие плечи; потом растерянно погладил чёрные, как вороново крыло, волосы, гладко и туго собранные под фацолетто**. Шум за окном постепенно затих, но женщина никак не могла успокоиться… а юноше было семнадцать лет. Он стал ласкать её смелее, спустил руки до талии, а затем и ниже; женщина подняла заплаканное лицо, и произошло ожидаемое: губы их встретились.
В тот день в генуэзский порт Никколо благоразумно так и не попал, зато надолго оказался в широченной кровати, покрытой тюфяком из овечьих оческов. Женщина — её звали Джованна — занималась любовью с ним, как в последний раз; юноша держался достойно, хотя, стыдно признаться, сделал для себя открытие, что когда крупная и пылкая синьора столь энергично двигается над, или даже под тобой, как это делало его спасительница, — то это может быть пострашнее француз