Луч надежды блеснул перед О’Хара. Находясь в столь безнадёжном, как у него, положении, и при этом сдать крепость формально нейтральной стороне — это великолепный вариант, трюк, который оценят во всех столицах мира! По-сути, это означает увести Гибралтар из-под носа испанцев! Великолепно, просто великолепно!
— Я подниму этот вопрос на военном совете, который соберу немедленно — пообещал он Кутузову.
— Хорошо. Я прибуду к вам ещё раз в три часа пополудни. Но помните чем больше времени пройдёт тем страшнее последствия — этот яд имеет свойство накапливаться в организме!
И господин Кутузов вернулся на своё судно. Губернатор сразу же послал адъютанта позвать всех старших офицеров на Совет, но собрать его удалось далеко не сразу. Все они оказались страшно заняты, ибо как угорелые носились по гарнизону, опрокидывая солдатские котелки, чайники и опорожняя манерки, заставляя недовольных солдат вылить всё содержимое на землю. Несколько раз при этом происходили безобразные эксцессы, вплоть до обнажения холодного оружия и рукоприкладства; майор Росс с Северных укреплений получил при этом удар прикладом по затылку.
Наконец подачу воды из цистерн приостановили, краны опечатали и поставили рядом надёжных часовых. Однако и после этого собрать совета казалось затруднительно — в это время одно за другим к О’Хара начали поступать сообщения о случаях отравления. Сначала примчался капрал из шропширского полка, сообщивший, что артиллерийские лошади умирают в страшных мучениях. Затем с королевского бастиона сообщили о гибели двух часовых, вскипятивших себе рано утром кастрюлю прекрасного кантонского чая. Ну а к середине дня такие сообщения посыпались валом: в основном гибли дежурные, патрульные и часовые, бодрствовавшие и, соответственно, пившие прошедшей ночью отравленную воду.
Всего в гарнизоне умерло более 60 человек, и ещё свыше трёхсот оказались на больничных койках. Добрая половина гарнизона хотя и не покинула строй, но практически утратила боеспособность.
— Чёрт побери нас совсем! Парни массово мучаются животами — если испанцы сейчас пойдут на штурм, они возьмут нас тёпленькими — возмущался майор Ирвинг, командовавший на Северных укреплениях одной из батарей.
— Господа похоже положение наше безвыходное — заявил полковник Уайт, руководивший фортом королевы Шарлотты. — Испанцы поставили ещё 8 бронированных плотов, и теперь, кажется, намерены усилить их кораблями своего флота. Кроме того, как я успел заметить, они устраивают перед плотами мощные боновые заграждения, так что фокус с большими брандерами и десантными шлюпками, очевидно, больше не сработает.
— Если этот яд действительно накапливается в человеке, то мы скоро умрём — или от жажды или от мышьяка — добавил Хэмилтон.
— Неужели на всём полуострове нет ни одного источника воды? — возмущался молодой Торнтон.
— Тысяча чертей, капитан! — раздражённо отвечал ему О’Хара. — У нас нет времени разбирать всякие фантастические версии. Если у вас есть такое желание, идите и полазайте по кустам. Если, конечно, вас не смущает, что предыдущие тысячи человек за более чем тысячу лет ничего здесь не нашли!
— Так, а что говорил этот русский насчёт молока? Может быть это противоядие поможет нам? — произнёс Торнтон, сам понимая, что хватается за соломинку.
— У нас на весь Гибралтар было две коровы — мрачно ответил губернатор. — Одна уже подохла, другая при последнем издыхании. Восточный склон усеян павшими козами — ведь никто даже не подумал их спасать!
На Совете воцарилась уныние. У всех в голове вертелось слово «капитуляция», но никто не решался произнести его вслух. Наконец губернатор гулко хлопнул ладонью по столу:
— Ну что же, — тяжело поднимаясь, резюмировал О’Хара. — Похоже, мне одному придётся платить за разбитые горшки. Сейчас уже почти три, и мне надо поспешить навстречу с нашим русским гостем. Полагаю, мы все понимаем, что мы должны сделать. Не так ли, господа?
Похватав двууголки, офицеры покинули собрание, избегая испытующего взгляда губернатора. Вслед за ними и сам О’Хара, накинув плащ, снова отправился на мол.
Русское судно уже ждало его у причала, прямо под массивными укреплениями Королевского бастиона
«Символично» — невольно подумалось губернатору. — «Могучий сорокапушечный форт ничего не может сделать с этой скорлупкой. Дипломатическая неприкосновенность. А ещё она стоит слишком близко — пушки нельзя склонить на такой угол!»
Стоявший на моле Кутузов приветствовал его улыбкой.
— Вы не представляете, как я рад видеть вас, сэр! Итак, вы готовы сообщить ваше решение?
— Моё решение вы, я полагаю, уже знаете сами — скорбно произнёс О’Хара. — Но прежде чем я сообщу вам, что мы готовы капитулировать, ответьте мне, сэр: неужели вам не противно то, что вы теперь делаете? Отрава — самый недостойнейший способ добиться своей цели, оружие интриганов и мерзавцев. Как вы можете, сэр, участвовать в этом дьявольском предприятии? Ведь это же так низко!
Михаил Илларионович внимательно слушал губернатора Гибралтара, и чем горше были его слова, тем ярче расцветала на чувственных толстых губах русского сладчайшая, как вест-индийская патока, улыбка.
— Скажите, сэр Чарльз, а известно ли вам, при каких обстоятельствах этот полуостров стал английским? Нет? Ну так позвольте освежить вашу память. — тут губернатору показалось, что в улыбке русского посланника появилось вдруг что-то неприятно-змеиное. — Это было в 1704 году, во время войны за испанское наследство. Англо-голландская эскадра отправилась на завоевание Кадиса, но не решилась подступиться к этой мощной крепости. Один из флагманов эскадры — вице-адмирал Джон Лик — предложил захватить Гибралтар. Командовавший объединенной эскадрой адмирал Джордж Рук хорошо знал, что Гибралтар с сильным гарнизоном неприступен, но войск там практически не было, запасы продовольствия были на исходе. Адмирал решил, что взятие Гибралтара будет равноценно захвату Кадиса, и высшее начальство закроет глаза на нарушение приказа. В общем, англичанам нужен был успех, — успех любой ценой.
3 августа, в пять утра корабли англо-голландской эскадры начали бомбардировку Гибралтара, которая продолжалась шесть часов. Большей частью ядра попали в жилые дома, убивая ополченцев и горожан. Из-за обстрела из города начался массовый исход женщин, стариков и детей. Они решили искать убежища в монастырях расположенных рядом с городом.
У подножия северного мола Рук высадил отряд морских пехотинцев в количестве 1800 человек под командованием кэптена Вайтекера. Укрепление охраняли всего лишь 50 ополченцев, и испанцы решили отступить, предварительно взорвав мину. Тем не менее, Вайтекер взял бастион и находившийся рядом монастырь Нуэстра Сеньора де Европа. Разозлённые потерями, моряки накинулись на женщин, прятавшихся в ските, подвергнув их побоям и изнасилованиям.
Однако, несмотря на падение одного из укреплений, Гибралтар не сдавался. Взятие одного форта не было смертельно для обороняющихся, ведь оставалась ещё главная цитадель. И вот в полдень 3-го августа испанцы получили новое послание союзников, в котором те требовали безоговорочной капитуляции, угрожая в случае неповиновения полностью уничтожить жителей Гибралтара и начать с тех, кто попал к ним в руки в монастыре Нуэстра Сеньора де Европа. Поскольку у оборонявшихся там находились матери, жёны, сёстры и дочери, гарнизон потребовал согласиться на условия союзников, и испанцы подписали почётную капитуляцию, и испанцы с развёрнутыми знаменами и под барабанный бой вышли из Гибралтара. Злополучные женщины из монастыря также были отпущены,
Вот таким-то образом, сэр, Гибралтар был взят почти сто лет назад, с коих пор он и принадлежит вам. Это случилось вопреки условиям капитуляции, согласно которой после объединения всей Испании под властью нового сюзерена союзники должны были уйти из Гибралтара.
— Вот такая вот грустная история, — закончил свой рассказ русский. — Захват неприступной крепости с помощью угрозы казнить заложников стал, возможно, единственным подобным случаем в европейской истории!
О’Хара молчал; Кутузов понимающе улыбнулся.
— Теперь вы понимаете весь символизм происходящего? Ваша корона овладела Скалой путём подлости и грязного шантажа. Теперь с вами поступили по заслугам. Поверьте, ничего не останется неотомщённым: ведь ваши враги, став хоть чуточку вас сильнее (а рано или поздно такое случается) вспомнят ваши подлости, даже совершенные очень-очень давно, и отплатят вам сторицей! — произнёс Кутузов, тяжело поднимаясь с кнехта и запахивая плащ.
— Отменно жаркое нынче лето — философски заметил он. — И в России, моей северной стране, как передают, ныне стоят сильнейшие жары. Каких только казусов не происходит во Вселенной… Так вы сдаётесь?
— Да! — коротко ответил О’Хара. — Однако хотелось бы обсудить условия сдачи крепости!
— Ежели вы желаете обсуждать условия, то не надобно сразу соглашаться с капитуляцией — резонно заметил Кутузов. — Однако же могу вас успокоить — вы получите самые почётные кондиции. Сохраните знамёна, личное оружие, всё это вот. Ваших женщин никто не будет насиловать. Совсем не то, что было сто лет назад, не правда ли⁈
И русский, несмотря на полноту, ловко перебежал по сходням на свой крошечный кораблик.
— Эскадра прибудет через два часа! — крикнул он уже с борта. — Они привезут вам немного воды. До этого ничего не пейте, кроме старых запасов! И да хранит вас Господь…
* сoup de grâce — «удар милосердия», призванный прервать мучения жертвы.
Глава 18
Хмурое утро, туманное и сырое, медленно занималось над ружанским полем, уже усыпанным мёртвыми телами. Солдаты просыпались, стряхивали с себя тяжелую утреннюю дремоту, с трудом распрямляя свои замёрзшие, не успевшие отдохнуть за ночь тела. Тут и там слышалась перекличка и стук топоров — это разжигали потухшие было за ночь лагерные костры.
Тадеуш Костюшко мрачно наблюдал за этим зрелищем. Нарождавшийся день не обещал никаких перспектив, кроме смерти для большей части людей, которых он видел вокруг себя.