Ничто, кроме такой же лавы.
Ответный ход прусских генералов с выдвижением вперёд кавалерии не был сюрпризом для командующего. Именно такое действие со стороны противника, чей фланг подвергся обстрелу подвижный артиллерии, предполагался самым простым и логичным. Выдвинувшись вперед, артиллерия оказывалась беззащитна перед кавалерийским ударом; Но на маневрах и учениях на «Большом стенде» коллективном разумом русского генералитета удалось найти несколько типовых ответных ходов на такое очевидное действие противника.
Прежде всего Ермолов приказал развернуть ещё две конные батареи, до того оставшиеся в резерве. Они, оставаясь на безопасном расстоянии от линий противника, начали расстреливать глубокий и плотный строй прусских кирасир шрапнельными снарядами.
Шрапнель была новинкой в русской армии. До того снаряды с регулируемой дистанционной трубкой, снаряжённые белым фосфором, получал только флот. Теперь же для нужд армии передали несколько тысяч таких боеприпасов, набитых чугунными пулями.
Шрапнельные снаряды нанесли чудовищный урон вражеской кавалерии. Поле покрылась умирающими людьми и лошадьми, диким ржанием и криками возносившими к низком свинцовому литовскому небу свой ужас и предсмертные муки.
Тем временем остатки польских улан под командованием князя Понятовского и два полка русских донских казаков зашли во фланг и атаковали разворачивавшихся кирасир, поражая пиками их коней. Это тоже был заранее отработанный на учениях ход: контратаковать вражескую кавалерию, причём для контратаки использовать именно полки, вооружённые пиками — казаков и улан. Причём удар должен был наноситься «сбоку», во фланг уже понёсших потери и расстроенных огнём вражеских эскадронов, чтобы не мешать действию собственной артиллерии.
Казаки действовали стремительно. Воспользовавшись тем, что русские артиллеристы, заметив их атаку, прекратили огонь, они, опрокинув кирасирский полк, тотчас же ударили по пехоте, расстроенной картечным обстрелом и не успевшей встать в каре.
Прусский ударный фланг охватила паника. Уже понёсшие страшные потери батальоны были просто сметены ударом русской конницы. Утратившие веру в своих командиров люди метались в поисках спасения и не находя его, лишь увеличивали царивший здесь хаос. Злобные ругательства казаков, ржание их лошадей, звонкие хлопки выстрелов, лязг металла и ужасные крики протыкаемых пиками людей слились в одну чудовищную какофонию, да так, что капралам, чтобы услышали их команды, приходилось кричать солдатам прямо в ухо.
Но тут прусская пехота второй линии пошла в атаку. Первыми выдвинулись егеря Полковник Людвиг Йорк фон Вартенбург, видя бедственное положение правого фланга прусской армии, повёл своих людей быстрым шагом, приказав, не тратя времени на перестрелку, идти сразу же в штыковую. Этот необычный для пруссаков приём имел успех; казаки отхлынули, и немцы восстановили фронт. Но град русской картечи, выкашивавший солдат, никуда при этом не делся.
— Расстреливайте батареи! — оценив обстановку, приказал полковник. — Уничтожьте орудийную прислугу!
Это было единственно верное решение, мало что, однако, давшее немцам. Попав под обстрел, русские поставили пустые передки и зарядные ящики так, чтобы прикрыть артиллеристов, и прусские пули чаще попадали в дерево, чем в солдатскую плоть. К тому же прусские ружья не зря считались худшими в Европе: точность даже егерского огня оставляла желать лучшего. Тем не менее русские сняли две батареи из трёх, переместив их дальше от пехотного огня пруссаков.
Наступил решающий этап боя. Резервов у Костюшко больше не оставалось, а враг продолжал наседать. Подошла, гремя батальонными залпами, вторая линия прусских войск, в разрывы которой устремились эскадроны познанских и франкфуртских гусар, магдебургских и штеттинских драгунов и кюстринских кирасир. Это был приём, направленный на то, чтобы смешать ряды вражеского войска, не знающего, что предпринять: встать в каре против кавалерии или же в линии против пехоты.
Но молодой граф Остерман-Толстой, командовавший подошедшими силами русской 2-й Армии, нисколько не сомневался.
— Пехота — в каре! Стрелки — в гурты! Драгунам спешиться и встать в каре! — отдавал он отрывистые команды, хладнокровно глядя на поле боя.
Уже вскоре вражеская конница обрушилась на поляков и русских. Стрелки, не успевшие сбиться в кучи и ощетиниться холодно блестевшей сталью штыков, гибли под ударами сабель и палашей. Лишь самые хладнокровные, не потеряв головы, исполняли приём, которому учил их Суворов: упасть на землю, пропустив мимо себя вражескую конницу, а затем встать и выстрелить удаляющемуся врагу в спину. Прусские конники, не имея пик, были бессильны против такого приёма, а лошади обычно избегают наступать на лежащие на земле тела, справедливо считая их ненадёжным основанием для своей тяжести.
На фланге развернулась яростная борьба за батареи. Тут пруссаков ждал неприятный сюрприз: оказалось, русские растянули между зарядными ящиками колючую проволоку, в которой теперь путались и кони, и люди. Русские же артиллеристы прехладнокровно продолжали расстреливать пруссаков картечью в упор! И «чёрные гусары», понеся страшные потери, вынуждены были отступить.
Зато вместо них подошла пехота. Гренадёры тесаками рубили колючую проволоку, изрыгая странные проклятия; она пружинила и не поддавалась клинку. А мерные залпы орудий продолжали целыми взводами выносить пруссаков. Солдаты попытались просто повалить повозки, чтобы проволока упала на землю; но оказалось, что между повозками установлены крестообразные рогатки, не дающие проволоке опасть. Тем не менее удары тесаков наконец сделали своё дело, прорубив проходы, и прусская пехота беспорядочно хлынула на русские батареи, вступая в рукопашные схватки с прислугой. Казалось, победа близка…
Но тут земля задрожала под поступью могучих коней, и на батарее Ермолова оказалось три эскадрона русских кирасир. Обрушившись на нестройных, неспособных встать в каре пруссаков, кирасиры рубили их с высоты своих сёдел. Затем загремело «ура», и на поле боя оказались русские егеря, телегами переброшенные на помощь Костюшко из Второй армии. Всюду бой тотчас же переходил в рукопашную, что не давало пруссакам реализовать главный свой козырь: быстрый (хоть и неточный) залповый ружейный огонь. Вновь войска смешались в рукопашной, где русские чувствовали себя как рыба в воде, а пруссаки, напротив, не в своей тарелке. И уже через четверть часа случилось неизбежное — прусские солдаты побежали; полковник фон Вартенбург, командовавший немецкими егерями, был ранен и оказался в плену.
В этот момент подоспела на помощь гвардейская кавалерия Депрерадовича. Два полка — Кавалергардский и Конный, заняли оборону на правом фланге, а Уланский и Драгунский полки подкрепили левый фланг.
Кульминации сражение достигло к 5 часам вечера. Две дивизии пруссаков атаковали левый фланг Костюшко, прорвали оборону и вновь захватили Остров. Но их дальнейшее продвижение было остановлено яростной штыковой контратакой батальона Костромского полка.
Воспользовавшись замешательством противника, устремились в атаку лейб-гвардии Уланский и Драгунский полки. Их повел на врага граф Остерман-Толстой. Одна из дивизий пруссаков бежала в близлежащий лес, вторая — вступила в бой и была разгромлена, только пленными потеряв более 500 человек.
Следующая атака была предпринята пруссаками в час дня. Гогенлоэ, видя неуспех своих войск, в этот раз попытался было разгромить левый фланг союзников, но атака пруссаков была легко отбита: подвижная артиллерия Ермолова совершенно спокойно перекатилась с левого фланга на правый, открыв столь же убийственный огонь. Одновременно Костюшко ударил по врагу на обоих флангах, а два полка казаков послал в обход левого фланга противника. Это вынудило Гогенлоэ прекратить атаку и искать другого решения.
К четвертому часу дня бои стали утихать. Ни одна из сторон не добилась перевеса. Но тут на левом фланге прусской армии затрещали выстрелы: это подошли основные силы армии Бонапарта. Не разворачиваясь даже из походных колонн, они сразу же бросались в бой, проминая тонкие линии прусских построений.
С подходом второй русской армии ситуация резко изменилась. Если в первый день битвы армии Гогенлоэ численностью 60 тысяч солдат противостояли 35 тысяч поляков и 16 тысяч русских, то теперь у союзников был двукратный численный перевес. Измотанный и поредевший в сражении прусские силы были окружены 80-тысячной русско-польской армией. Колонна под командованием Милорадовича заняла Ружаны, где находилась главная квартира Гогенлоэ. Принцу пришлось бежать на юг, оставив свои войска без командования. В наступающей темноте прусским войскам не оставалось ничего лучшего, как скрываться в холодных лесах к востоку от деревни Остров. Весь лагерь и обоз прусской армии оказался в руках победителей.
Командование русско-польской армией принял прибывший старший по чину генерал-поручик Бонапарт. Около 10 часов утра следующего дня русский главнокомандующий приказал войскам строиться в боевые порядки. Тем временем пруссаки, проведшие ночь в сыром лесу под проливным дождём, совершенно утратили волю к сопротивлению.
Отрезанные от путей к бегству, в час дня они начали сдаваться в плен. Вместе с 42 тысячами солдат и офицеров сдался и весь находившийся при войсках командный состав. Значительной части пруссаков удалось разбежаться по окрестным лесам и горам, но они больше не представляли собой организованной военной силы.
Глава 19
Надворный советник Николай Петрович Резанов с грустью всматривался в расстилающийся перед ним бесконечный горизонт. Позади у него осталась долгая и трудная дорога через всю Россию и Сибирь — одиннадцать тысяч вёрст! Успел уже побывать и на Камчатке, и на Алеутских островах, и в Ново-Архангельске… А теперь так и вовсе занесло его в южные широты — совместно с капитаном Ратмановым прибыл он к Сандвичевым островам!
После смерти Екатерины Великой жизнь Николая Петровича, как и многих других дворян, резко переменилась. Несколько лет Резанов служил при дворе Екатерины IIв канцелярии Гавриила Державина, дружившего с его батюшкой, Петром Гавриловичем. Казалось бы, вот тебе торная дорога: служи и служи! Но увы; затем судьба направила его совсем по иному пути: в 1794 году Николая Резанова послали в Иркутск — инспектировать Северо-Восточную компанию, торговавшую пушниной. Там он познакомился с владельцем промысла Григорием Шелиховым, а вскоре и женился на дочери купца Анне. После смерти тестя Резанов стал совладельцем компании, а после воцарения императора Александра и объявления «компанейской свободы», сиречь беспрепятственного создания разного рода компаний и обществ, объединил дело с другими купеческими фирмами и создал в Сибири мощное торгово-промышленное общество: Российско-Американскую компанию. Однако государственной службы Николай Петрович не оставил, и был направлен на Тихоокеанское побережье сразу в двух ипостасях: как государственный чиновник, имеющий дипломатические и административно-хозяйственные поручения, и как служащий компании — в целях ревизии её работы. За несколько месяцев он успел посетить побережье Охотского моря, Камчатку, Курильские острова, берега Аляски, остров Кадьяк. Результаты ревизии были… противоречивы. И вот это всё надобно изложить в письменном виде, а с чего начать — даже и не поймёшь; слишком много всего произошло!