Правительство Пруссии долго колебалось. Но сумма, обозначенная Англией, была очень, исключительно велика….
Утро Семёна Романовича Воронцова, бывшего русского посланника при Сент-Джеймсском дворе, было теперь похоже на все остальные. Отставленный от всех дел, он всё равно каждый день направлялся в здание русского представительства на Чешем-плейс и просиживал в кабинете до обеда, напрасно думая, чем себя занять. Но сегодняшнее утро оказалось крайне необычным.
В десятом часу утра под окнами раздался цокот лошадиных копыт. Опытный слух дипломата сразу отметил, что приехавшая карета запряжена по меньшей мере четвёркою лошадей — даже по английским меркам это завидная роскошь! Воронцов тут же подошёл к окну: уж не пожаловал ли кто-нибудь из парламента или Уайт-холла?
Сквозь широкие рамы с частым переплётом он увидел внизу, возле входа в здание миссии, в дымке типического английского тумана, остановился большой, элегантный экипаж с обрезиненными ободами шин (дикая, запредельная роскошь!), как соскочивший с запяток широкоплечий, дюжий лакей с военной выправкой подставил снизу маленькую лесенку и почтительно распахнул дверцу кареты.На пороге появилась молодая дама, одетая с исключительным изяществом и вкусом; она по-хозяйски оперлась об руку лакея и спустилась вниз, элегантно поддерживая полу дорогого модного наряда.
Семён Романович внимательно рассматривал даму сквозь плачущие стёкла окна. Кто бы это мог быть? Воронцов не ожидал подобного рода визитов, и теперь был в полном изумлении.
Через полминуты раздался почтительный стук в дверь кабинета. По звуку Семён Романович сразу же понял, что это Джеймс, камердинер посольства.
— Войдите! — повелительно, но вместе с тем доброжелательно-милостиво воскликнул он. За время своего пребывания в Лондоне Воронцов успел усвоить манеры английского лорда.
— Сударь, мадам Жеребцофф ожидает вашей аудиенции! — с поклоном сообщил слуга, передавая Воронцову визитную карточку нежданной гостьи.
— Мадам Жеребцова? Это кто? — сам себя спросил Воронцов, вертя в руках прямоугольник тиснёной бумаги и смутно припоминая, что так звали пассию его петербургского коллеги. На визитной карточке золотыми буквами было затейливо выведено:
«Ольга А. Жеребцова, посланник и полномочный представитель Российской Империи в Королевстве Великобритания».
— Что?
Прочитав этот текст, Воронцов не поверил своим глазам; пришлось взять лорнет, дабы удостовериться, что прочитанное им не является плодом воображения.
«Полномочный представитель… Посол. Госпожа Жеребцова. Да как же это возможно?»
Все слова казались простыми и понятными, но соединить вместе их смысл у Семёна Романовича никак не получалось.
«Посол? Это что, на моё место? Женщину? Да ну, глупость какая-то!»
— Проси! — торопливо выкрикнул он Джеймсу, всё также в почтительном полупоклоне ожидавшему решения лорда Воронцофф.
Ещё раз поклонившись, слуга удалился.
«Неужели в Петербурге кто-то решил направить сюда женщину в качестве посланника? Да что за ерунда?» — продолжал недоумевать Семён Романович. Граф, конечно, был наслышан о странных и импульсивных решениях молодого императора, но чтобы вот такое…. Нет, он решительно не мог в это поверить!
На лестнице тем временем раздался быстрый лёгкий стук каблучков, и в кабинет посла ворвалась невысокая стройная дама с пышной копной белокурых волос, выбивающихся из-под маленькой модной шляпки. Остановившись на пороге, она окинула взглядом обстановку кабинета, пробежалась по книжным полкам и, наконец, в упор уставилась на Воронцова.
— Мадам, чем имею счастие видеть столь прекрасную соотечественницу в своём кабинете? — спросил Семён Романович, по дипломатической привычке изобразив самую гостеприимную улыбку.
Посетительница, однако, совершенно не ответила ему взаимностью, и даже наоборот, как будто бы обиделась.
— Простите, граф, но это не я в вашем кабинете, а вы — в моём! — колко ответила дама, деловито стягивая длинные лайковые перчатки.
Тут Семён Романович окончательно оторопел.
— Простите? Неужели вы действительно…
— Да! — коротко кивнула гостья, по-хозяйски осматриваясь по сторонам. — По представлению Министерства внешних сношений указом государя императора я назначена чрезвычайным и полномочным посланником и представителем Российской империи в королевство Великобритания! И первым делом… — пройдясь по просторному кабинету, она задумчиво провела пальчиком по спинке кресла, и, заметив на нём следы пыли, недовольно сморщила носик.
— Итак, первым делом — резко обернувшись к Воронцову, произнесла Ольга Александровна, — прошу ввести меня в курс всех дел и переговоров, передать по описи все бумаги. А вот вторых, но по важности предмета — тоже «во-первых», познакомить меня с нужными людьми, в особенности — с престолонаследником, князем Уэльса, и сообщить все-все-все подробности касательно его персоны — чем живёт, над какими предметами размышляет, чем дышит…. с кем спит, наконец!
В течение этого спича, граф, справившись наконец с изумлением, заставил себя принять деловой тон.
— Сударыня! Не соблаговолите ли представить мне хоть какие-то письменные доказательства вашего статуса — верительные грамоты, например?
— О, да! Простите великодушно; я всё стремлюсь с места в карьер… Вот, извольте прочесть: грамоты, сопроводительное письмо, распоряжение персоналу посольства, письмо к вам… Я подожду, пока вы читаете!
Граф Воронцов отошёл ближе к окну и при тусклом свете лондонского туманного утра перечитал все документы, благо они были достаточно лаконичны.
— Государь император просил передать вам, что не держит зла — сообщила меж тем гостья, заметив, что Семён Романович окончил чтение — и всегда готов удостоить вас аудиенции и выслушать объяснения ваших недостойных действий.
— Непременно! Его Императорское величество так добр! — дежурно откликнулся Воронцов, тут же решив про себя ни за что не возвращаться в Россию.
— Ну что же, раз с формальностями покончено, приступим к делу? — произнесла Жеребцова, поняв, что уговорить графа вернуться не получится. И Воронцов, вздохнув про себя, звонком вызвал делопроизводителя и начал передачу посольских дел.
Через несколько дней документы были переданы Жеребцовой и группе молодых дипломатов, прибывших с нею следом. Семён Романович добросовестно составил и физиогномическую записку касательно персоны Джорджа, Принца Уэльского, равно как и список важных персон, имеющих, а него влияние, с краткой характеристикой каждого. И Ольга Александровна, внимательно всё проштудировав, долго над ним размышляла, в задумчивости прикусив своими перламутровыми зубами коралловые губки; и, наконец, встряхнув головой, будто бы на что-то решившись, своим длинным накрашенным ноготком несколько раз энергично подчеркнула имя Бо Браммела.
Глава 21
Разгром принца Гогенлоэ произвёл на всех изрядное впечатление. Однако же было понятно — игра ещё не сыграна.
Герцог Брауншвейгский, узнав, наконец, что против него стоит совсем не вся русская армия, а лишь слабый заслон, пусть и под началом знаменитейшего из русских полководцев, решил поначалу попытаться разгромить Суворова и перешёл Неман.Силы сторон были неравны, отличаясь почти в 5 раз: 17 тысяч русских против 83 тысяч пруссаков. Суворов искусно и яростно оборонялся; ни дня не проходило без арьергардного боя! Огромную роль играла здесь конная артиллерия; по разработанной Александром Васильевичем методике, наши артиллеристы действовали дивизионами по 2 батареи; первая, «заигрывающая», выносилась вперёд, вторая ставилась в трёх-четырёх сотнях сажен далее от противника и укреплялась турами. Обе батареи тщательно маскировались.
Когда пруссаки в плотных походных колоннах приближались на дальность картечного выстрела, первая батарея открывала по ним внезапный огонь. Пруссаки педантично начинали перестроение из походной колонны в боевые линии побатальонно, что занимало просто уйму времени; и всё это — под огнём нашей артиллерии. Если какой-то толковый офицер авангарда всё-таки решался отвести колонны немного назад, выйдя из-под картечного обстрела, потери от этого совершенно не уменьшались: в этом случае в ход шла русская шрапнель.
Когда, наконец, прусские батальоны начинали наступление — как всегда, медленным, ровным размеренным шагом, сберегая строй и тщательно выравнивая ряды, и неся при этом дикие потери от нашей картечи — первая батарея сворачивалась, а в дело вступала вторая, прикрывавшая её отход. Но главное веселье начиналось, когда прусские солдаты достигали, наконец-то, оставленной нашими артиллеристами позиции и с восторгом захватывали брошенные там зарядные ящики. Некоторые из этих повозок внезапно взрывались, осыпая всё вокруг картечью.
Это были наши «подвижные мины». Некоторые зарядные ящики наши артиллеристы забивали картечью, поместив в середине бочонок пороха и установив в него электрозапал. В результате получался некий примитивный аналог мины «МОН-50», с огромным осколочным эффектом в выбранном секторе поражения. При удачном подрыве такая мина была способна уничтожить сразу десятки, а то и сотни вражеских солдат.
После нескольких подобных случаев прусские солдаты попросту стали бояться атаковать наши артиллерийские позиции, и даже приближаться к батареям, уже покинутым нашими солдатами. Прусские солдаты пытались «разрядить» наши мины, оружейными выстрелами вызвав их преждевременное срабатывание; однако пороховой заряд у наших мин был заключён в толстую оболочку из нескольких рядов чугунной картечи, так что выстрелы прусских гренадёров обычно не достигали цели.
Тем не менее, несмотря на всё искусство и героизм русских войск, пруссаки вскоре приблизились к Вильно. Однако здесь герцога Брауншвейгского настигло срочное предписание прусского короля: незамедлительно возвращаться для защиты Берлина.
Пока герцог увлечённо гонялся за слабой армией Суворова, прусские силы в Польше переживали самую драматическую катастрофу, какую только можно было себе вообразить. След за разгромом и капитуляцией армии генерала Гогенлоэ русско-польские войска под общим командованием генерала Бонапарта ворвались в пределы прусской Польши и вскоре заняли Варшаву.