Бой начался рано поутру. Начали наступление пруссаки, как обычно, пытаясь провести фридриховскую «косую атаку». Видимо, никто не сообщил герцогу, что со времён битвы при Ружанах этот приём уже не работает… В итоге, прусские линии произвели несколько бесполезных атак на центр нашего построения, но не смогли преодолеть согласованные действия 60 батарейных орудий. Центр русской армии не дрогнул, а левый фланг начал отступление и, в конце концов, отогнулся назад, составив почти прямой угол с основной русской линией.
Полковник Ермолов со своей конной артиллерией находился в начале сражения на правом фланге армии, но, как только стало совершенно ясно, что основная вражеская атака придётся на левый фланг, получил приказ передислоцироваться на другую сторону поля боя. И в этот момент неожиданно повалил густой снег, который спутал все планы ведения сражения, в первую очередь прусские. Бой прервался на четверть часа; никто не видел перед собой ничего далее сажени.
Когда снежный заряд прошёл, также внезапно, как и появился, взорам всех предстало престранное зрелище. Кое-где войска — наши и вражеские — совершенно смешались. Один эскадрон потсдамских кирасир случайно оказался в расположении наших войск. Внезапно представшие перед ним наши полки, блиставшие лесом гранёных штыков, остановили их в оцепенении. Наши не стали теряться: с ужасным ожесточением, изъявленным громким хохотом, Владимирский пехотный полк бросился на них в штыки (да-да, пехота — на конницу!) и совершеннейшим образом уничтожил.
Еще худшая участь ждала полк брауншвейгцев, который, когда мрак рассеялся, оказался в сотне шагов от русской Главной батареи. Тотчас же на них обратился огонь шестидесяти наших орудий, буквально растерзавший сбившиеся в кучи батальоны. Затем прикрывавшие батарею два легкоконных эскадрона атаковали дрогнувших немцев и гнали их до тех пор, пока прусские резервы не восстановили фронт.
Между тем, Ермолов, прибывший на левый наш фланг, приказал развернуть свои батареи. Первое что он сделал, — приказал немедленно отогнать нашу пехоту, мешавшую выстрелам. Чтобы исключить саму мысль об отступлении, орудия были сняты с передков, а кони отправлены в тыл.
Герцог Брауншвейгский, завидя выдвижение наших артиллерийских резервов, выдвинул вперёд собственную артиллерию, приказав ей подавить батареи Ермолова. В развернувшейся дуэли нашим конным артиллеристам пришлось нелегко — им противостояла более дальнобойные и мощные орудия противника; и в этих условиях Ермолов тотчас же придумал и применил новую тактику действий. После каждого выстрела наши артиллеристы, пользуясь произведённым дымом подвигали на руках свои орудия в сторону, сбивая прицел прусских артиллеристов. Эффект был достигнут отличный: гранатами расстреляв прусские батареи, конно-артиллеристы затем обратились на неприятельскую пехоту, картечными залпами из 30 орудий воспретив все действия пруссаков на этом направлении.
Казалось, что дело сводится вничью, и наступавшая темнота готова уже была развести стороны; и в этот момент на поле боя появились колонны армии Суворова.
Его армия половину предыдущей ночи и весь день без привала упорно шла вперёд, сквозь грязь северо-прусских дорог. Успеть до окончания боя казалось делом почти невозможным, и к середине дня командующий, устроив небольшой привал, приказал оставить все обременения и идти вперёд налегке:
— Стой! Бросай ранцы, ребята! Кто успел — тот и съел! Ускоренным маршем — вперёд! — экспансивно кричал Александр Васильевич, без шинели, в одном лишь мундире то тут, то там проносясь вдоль колонн.
Смеркалось. Войска выбивались из сил, а Суворов всё подгонял солдат:
— Слышишь, слышишь? Близко уже! Поторопись — наши братья там умирают!
И в наступающих сумерках армия фельдмаршала — сначала кавалерия, а затем и пехота — обрушилась на левый фланг пруссаков.
Несмотря на страшную усталость наших войск после форсированного марша, штыковой удар сорокатысячной армии был чудовищно, непреодолимо силён! Пруссаки, в результате долгого боя тоже уставшие, обескровленные и выбившиеся из сил, даже не имели способных хоть немного противостоять Суворову резервов. Не размениваясь на мелочи, даже не тратя времени на развёртывание в боевые порядки, воска Суворова, как были, в походных колоннах вломилися в строй пруссаков. Те, заметя эти густые массы людей, пытались развернуть на них свои батареи, дабы искромсать плотные колонны русской армии ядрами и картечью. Но это не удалось: две конные батареи из армии Суворова развернулись и принялись засыпать прусских артиллеристов гранатами и ядрами. Генерал Ермолов, заметив происходящее, тоже выдвинул прусской артиллерии две батареи; при этом он приказал продвигать вперёд свои орудия после каждого выстрела, всё также пользуясь дымом от канонады. Так они подошли к прусским позициям на расстояние ружейного выстрела, интенсивно расстреливая всё вокруг себя картечью; в итоге пруссаки не смогли расстроить русские колонны огнём, и, неспособные ничего противодействовать натиску суворовских войск в ближнем бою, бросились бежать.
Большая часть прусских сил была уничтожена или рассеяна; немногие сохранившие порядок полки и дивизии вынуждены отступать на север; наши войска, несмотря на крайнее изнеможение, бросились их преследовать. Прусские части, отступая, теряли в непролазной грязи артиллерию; командующий утратил все нити управления войском, и вскоре дезорганизация стала всеобщей. Наконец, остатки армии герцога Брауншвейгского, преследуемые по пятам казаками и драгунами, были прижаты к побережью Балтийского моря. Здесь прусские войска, как сельдь в бочку, набились в ближайшую к ним древнюю крепость Кольберг, надеясь на снабжение английским флотом; но эскадра Паркера к тому времени уже покинула балтийские воды, пытаясь прорваться к себе домой через огонь Зундских батареи и поджидавшего их объединенного русско-датско-шведского флота.
Последние надежды герцога рухнули, и 2 января 1800 года остатки прусской армии капитулировали.
* Пфуль — кабинетный теоретик, во время наполеоновских войн отличившийся особенно неадекватными советами сначала прусскому королю, а потом и русскому императору.
Глава 22
В начале июня адмирал Паркер получил из Лондона грозное послание. Первый Морской лорд Хау сообщал о крайнем неудовольствии, вызванном в правительственных и парламентских кругах Англии действиями его эскадры. Действительно, результаты Балтийского похода оказались далеки от желаемых: ни Дания, ни Швеция не отпали от союза с Россией. И если на датчан в ближайшее время должны были двинуться прусские войска (это было решённое дело), то что делать с русскими — до сих пор было непонятно.
Желая хоть как-то оправдаться за неудачи, Паркер направил контр-адмирала Коллингвуда, только что закончившего ремонт боевых повреждений, полученных в боях с датчанами, для атаки русского Балтийского порта.
Эта удобная, глубоководная гавань примерно в 40 милях к западу от Ревеля ещё Петром I рассматривалась как основной порт русского флота, однако даже через 80 лет после основания так им и не стала. Русские адмиралы предпочитали базироваться в Кронштадте, вблизи столичного города, с презрением отвергая этот малообжитый участок Эстляндии. Тем не менее, Балтийский порт получил некоторую популярность среди купеческих судов, нередко встававших тут на зиму. В порту обычно находилось 30–40 судов одновременно, к тому же имелись обширные пакгаузы и склады. В общем, вполне достойная цель!
И ранним июльским утром, дождавшись благоприятного ветра, английская эскадра снялась в направлении на восток. Движение это тотчас было замечено с клипера «Смелый», осуществлявшего наблюдение за английскими силами. Пользуясь огромным преимуществом в скорости, он с безопасного расстояния следил за всеми перемещениями вражеской эскадры, при необходимости отправляя на берег голубиную почту. Поэтому, уже через сутки после того, как Паркер и Коллингвуд снялись с якорей, на стол императора Александра лёг доклад о перемещениях вражеских сил, и оборонительные контуры балтийского побережья были приведены в состояние полной готовности.
На шестой день плавания корабли достигли острова Эзель, где были замечены наблюдателями с берега. Рижский отряд канонерских лодок выдвинулся для защиты Ирбенского пролива, но английская эскадра ушла в направлении норд-норд-ост, огибая Моозундские острова по внешней стороне. Стало ясно: их цель — или Ревель, или Балтийский порт, или Кронштадт. И отряд наших канонерок под командованием капитан-командора Чернецова поспешил выдвинуться в сторону Ревеля, пройдя спокойными водами мелководного Рижского залива.
Когда через 2 дня англичане достигли, наконец, Балтийского порта, он был практически пуст; в гавани оставалось лишь несколько купеческих судов, из-за ветхости неспособных выйти в море, и плашкоуты.
— Похоже, джентльмены, птичка упорхнула, — мрачно сообщил подчинённым контр-адмирал Коллингвуд. — Но, раз так, давайте хотя бы сожжём её гнёздышко!
Контр-адмирал приказал морским пехотинцам высадить десант и поджечь пакгаузы, а кораблям — поддержать высадку орудийным огнём. И лишь когда шлюпки с морской пехотой были на полпути к молу, у берега было замечено движение; невидимые ранее из-за низкого силуэта, из-за плашкоутов выплывали русские канонерки. Это был небольшой местный отряд — всего 14 судёнышек, снабжённых 24-х фунтовыми орудиями.
Перед русскими канонерками расцвели всполохи орудийных выстрелов; по шлюпкам десанта хлестанула картечь. Ожила неизвестная ранее береговая батарея; ядра молотили воду рядом с бортами утлых английских ботов. Но командовавший десантом полковник Мур не отвернул.
— Гребите быстрее к берегу, ребята! Наш флот сейчас заткнёт эти убогие фальконеты! А мы высадимся и возьмём их орудия. Знаете, какие премиальные полагаются за взятые вражеские пушки, даже если это чистый металлолом?