Впрочем, мир, несомненно, меняется. И таким как Мейер Амшель Ротшильд, становится в нём всё комфортнее. Ведь ещё триста лет назад в Англии не было ни одного еврея — их просто не пускали в страну! А вот поди ж ты, как всё переменилось…'
Его размышления вдруг прервал почти бесшумный звук открывающейся двери. Это был Натан. Он весь день работал в конторе внизу, а теперь, как всегда, поднялся к отцу.
— Неужели уже 5 часов? Как быстро летит время! А ты очень кстати: не желаете ли чая, мистер Натаниэль Ротшильд?
А через четверть часа, медленно, крохотными глотками принимая ароматную бежевую жидкость, Мейер произнёс то, о чём раздумывал уже давно.
— Знаешь, Натан… Похоже, наступает наше время!
Глава 4
Когда в 1796 году начиналась Персидская война, я не питал на её счёт никакого энтузиазма. Мне казалось, что эта затея — просто очередная бестолковая трата денег, затеянная императрицей с подачи Зубовых. Но со временем я переменил своё мнение.
Действительно, когда в известной мне истории император Павел прервал этот поход, это обессмыслило все ранее достигнутые успехи. Что стоит дело, брошенное на половине? А ведь если довести его до конца, результат мог бы быть совсем неплох. После долгих колебаний я не стал прерывать его, и теперь мог гордиться правильным геополитическим решением! Мир с персами, заключённый Бонапартом, был исключительно выгоден: в течение ближайших семи лет к нам поступит персидских товаров на сорок семь миллионов риалов, Апшеронский полуостров с его нефтяными колодцами переходит в полное наше владение, грузины признаются независимыми от Тегерана, а наш пятнадцатитысячный корпус остаётся в Персии до полной выплаты контрибуции на содержании местных властей. Ну а самое главное — в Тегеране теперь сидит наш шахиншах, подписавший с нами союзный договор. Последний пункт особенно ценен — при установлении тесных взаимоотношений мы можем здорово пощипать владения Оттоманской Порты. Персы давно уже мечтают о междуречье Тигра и Евфрата, ну а мы можем подсуетиться с другой стороны… мечты, мечты. Однако теперь передо мною вставали новые задачи: ведь раз Персия теперь — союзник, надо думать над укреплением, а не разрушением её государственности!
Прошло полтора месяца, и Николай Карлович Бонапарт прибыл в Петербург. Александрин была счастлива. Она уже несколько раз порывалась уехать к любимому в Персию, и лишь мои заверения, что война не продлится долго (ну и усиленная охрана, разумеется) могли сдержать её дома. Воссоединившиеся супруги поселились в Шепелевском доме, (это здание на углу Зимней канавки, всегда использовавшееся для размещения там важных гостей императорской фамилии). Разумеется, Николай Карлович был щедро вознагражден: Георгиевский крест второй степени, золотое георгиевское оружие и чин генерал-поручика достойно оттенили его успехи.
От каких-либо значимых денежных пожалований я воздержался, памятуя равнодушие свояка к материальным вознаграждениям. Впрочем они особенно и не требовались: он и так уже взял своё «шпагой». Из Персии Бонапарт притащил целый ворох восточных тканей, и теперь Наташа и Александрин каждый божий день щеголяли в новых персидских шалях; ещё с ним приехала огромная коллекция драгоценностей, прекрасно украшенного восточного оружия, старинных доспехов, ваз, и даже персидских картин домусульманской эпохи. Бонапарт, надо признать, всегда ценил и понимал искусство, и пусть в этом мире ему не удалось разграбить Венецию, но уж в Тегеране, Ширазе и Тебризе он оторвался по полной. Количество привезённого им в собственном багаже было просто огромным; а с армией должен был прийти обоз, где ценностей было ещё больше. Мне пришлось даже вызвать Александра Сергеевича Строганова, Президента Академии Художеств, и обсудить с ним создание специального Персидского зала в Эрмитаже.
Ещё одной, менее галантной вещью, привезённой Бонапартом из Тегерана, была огромная банка с заспиртованными головами ханов Гянжи, Эривани, и трёх персидских сардаров. Эти люди, устроившие в 1795 году разгром Тифлиса, конечно, считали себя вправе покарать грузин за их «измену». Но, если подумать, ведь каждый из них прекрасно понимал, что отдавать город на разграбление диким курдам и туркменам — дело скверное. Жители Тифлиса решительно никак не могли повлиять на политику царя Ираклия II и, в отличие от него, ничем не провинились перед Шахиншахом. Так что, в данном случае мы продемонстрировали адресное возмездие, уничтожив командующих персидской армии, участвовавших в том походе, и большую часть их войск. Впрочем, эти черепа мне были совершенно не нужны, и я приказал переправить их в Тифлис, в утешение грузинам. Забегая вперёд, скажу, что престарелый царь Ираклий, получив столь сомнительный презент, приказал захоронить бренные останки персидских вельмож по христианскому обычаю. Явилось ли это актом милосердия, или, наоборот, своеобразным религиозным троллингом (хоронить головы мусульман на христианском кладбище — неоднозначное деяние), так и осталось для меня неизвестным.
Кроме того, очень своеобразными предметами, вывезенными Николаем Карловичем с Востока, оказались несколько телохранителей-парсов, ни слова не знающих ни по-русски, ни по-французски, а потому совершенно неподкупных, а также трое персидских докторов. Последнее меня особенно удивило, и на торжественном ужине, посвящённом героем этой компании я первым делом спросил его:
— Неужели, Николай Карлович, вы полагаете этих безграмотных знахарей лучше европейских или русских лекарей?
Видя мой скептицизм, Бонапарт нахмурился.
— Я понимаю ваши сомнения, но часто это действительно так. Я наблюдал неоднократно положительный результат их лечения. Там, где наши врачи торопятся отсечь раненую руку или ногу, персы проводят долгое, тщательное лечение, и обычно спасают конечность!
— Вот как? Неужели их медицина лучше европейской?
— Не совсем. Беда наших врачевателей в том, что на них приходится много — иногда сотни — раненных или больных. А у персов всё по-другому: их врач не берет себе более трёх пациентов и не отходит от них ни днём, ни ночью. Конечно, такое внимание врачей доступно в Персии лишь очень богатым людям, а простые сарбазы остаются вовсе без лечения. Но всё же ведомству господина Самойловича* есть чему у них поучиться!
— Что скажете вы о Персии и персиянах?
— Персия — страна безусловно богатая и отличается прекрасным, здоровым климатом. Базары в Тегеране и Реште многочисленны и снабжены хорошими товарами, а сами города стоят в окружении садов, больших и малых деревень. Везде можно видеть чрезвычайно живописные прелестное долины, орошенные быстрым ручейком, около которого растут, как в прекрасной садовой аллее, высокие тополи. Садов чрезвычайно много, и фрукты в них отменно хороши; виноград, персики, абрикосы, черешня, арбузы и дыни растут в изобилии, раззолоченные великолепным восточным солнцем. Впрочем, Персия велика, и населённые местности перемежаются в ней скалистыми горами, солончаковыми пустынями и болотистыми низинами, где лихорадка не ограничивается сотрясением бренных людских тел, а поселяется даже в собак, кур и кошек.
Персидское вино, приготовляемое в основном армянами, не отлично, однако же, не может назваться и дурным: оно что называется по-французски «potable»**. Я уверен, что если бы в Персии были сведущие виноделы, то прекрасный разнородный виноград производил бы отличные вина! Сами персы любят сладкое Ширазское вино, и много есть среди них больших до него охотников!
— Персы? Пьют вино? Неужели? Они же все мусульмане? — удивилась Наташа, оторвавшись от накормления Александра Александровича.
— О да, моя императрица! Жители больших городов вообще не очень строго держатся законов Пророка. Что касается до вина, то, несмотря ни на запреты Корана, ни на усердие мулл, иногда довольно строгих блюстителей чистоты веры и нравов, эта контрабандная жидкость в большом употреблении в высшем сословии и у богатых людей. Конечно, ни один правоверный открыто не осмелится осквернить уст своих прикосновением к чаше с вином, но зато тайком, запершись в отдаленные комнаты своих гаремов, персияне напиваются пьяны хуже всякого кафира. Скажем, казвинский беглербег, Менелик-ага, человек пожилой и слабый, до того пристрастился к вину и притупил им вкус, что, как говорят, уже никакой напиток не приводит его в опьянение!
«Ну надо же!» — подумалось мне. «Таинственный Восток, мать его… сколь многого мы не знаем об окружающем мире!»
— Генерал-поручик, у меня будет к вам важное поручение, — произнёс я, решив перевести разговор в практическую плоскость. — Вам следует написать официальный отчёт об этой компании, обобщив в нём весь накопленный боевой опыт. Для сколь можно подробного описания боёв привлеките своих отличившихся в компанию офицеров. Мы потом разошлём этого войска, дабы там не забывали о способах войны с восточными народами и в следующий раз не изобретали заново велосипед… И в будущем всегда поступать также: ни грана боевого опыта не должно пропасть втуне!
— А что скажете вы про их армию? — тут же спросил у Бонапарта Александр Васильевич, баюкающий на коленке внука и давно уже ёрзавший от нетерпения. Обожая военные действия, Суворов очень сожалел, что так и не попал в Персию. Подозреваю, что этого обстоятельства тесть мне никогда уже не простит…
Надо сказать что Николай Карлович всегда отличался непроницаемым выражением лица, по которому совершенно невозможно было предугадать, о чём он думает. Однако сейчас, лишь взглянув на него, я сразу понял — о персидском войске он очень низкого мнения.
— Армия этой державы очень слаба, причём в любом её компоненте. Персидский солдат, как пехотный, так и кавалерийский и артиллерийский, даже выглядит нелепо, и вовсе не имеет воинственного виду. Их пехотинцы — сарбазы*(регулярного пехотинца) очень не трудно. Красный однобортный мундир с широкими полами сидит на нем мешковато, широкие белые шаровары, и некое подобие сандалий на ногах у европейских воинов вызывают лишь презрительную улыбку. Все это надето и держится криво и к