— Прошу вас сюда. сударыня… Да, сюда. Вы подождёте немного, не так ли? О, как я рад, что встретил вас здесь… Это такая удача, мадам! — любезнейшим тоном произнёс молодой человек и, рассыпаясь в тысяче извинений, скрылся за дверью кабинета.
Мари осталась в прихожей — тесной комнатке с банкеткой и столом. Всё ещё в недоумении, она подошла ко входной двери с очевидным намерением покинуть это странное место, куда ее привезли практически насильно; но дверь неожиданно оказалась заперта снаружи.
«Боже! Неужели она позволила заманить себя в ловушку? Но что нужно этим иностранным господам? Они что, хотят посягнуть на её честь»?
Несколько минут Мари с волнением рассматривала такой сценарий, но затем его отвергла. Увы, она нисколько не заблуждалась в отношении своей внешности: невысокая, с дурной фигурой, чрезмерно большим, крючковатым носом, сильно выдающимся на узком, маловыразительном лице.
«А тот господин, с которым я ехала в карете, — настоящий красавчик. Определённо, при известной ловкости он может соблазнить любую девушку на улице и почти любую даму — в гостиных и салонах Парижа. Зачем ему такая дурнушка, как я?»
Мари вновь подошла к входной двери, подёргала ее — увы, она действительно была закрыта, хотя никакого засова снаружи, конечно же, не было. Всему виной был хитрый замок с подпружиненной защёлкой, перекрывший ей путь на улицу.
Отойдя от двери, несчастная женщина опустилась на банкетку возле изящного столика на гнутых ножках и, подперев голову руками, горько задумалась о своей злой доле.
'Высшее существо, ну почему мне всегда выпадают такие испытания? Чем я провинилась перед тобой?
Мари было за что сетовать на судьбу. Она никогда не видела своего отца — он погиб в Семилетней войне незадолго до рождения Мари; её мать, потеряв кормильца семьи, вынуждена была работать экономкой. Не успев ещё толком вырасти, Мари познала тяжесть труда; а потом на площадях загремела Карманьола, закружились в бесовских танцах толпы санкюлотов с пиками, на которых были насажены головы благородных людей, и всё стало совсем плохо. Увы, революция безжалостно прошлась коваными сапогами по её семье. Совсем молодой девушкой Мари оказалась сначала в Тампле, а затем и в Консьержери, откуда, как говорят, выход был только один — на гильотину. Спасло ее лишь случайность… и собственный талант: её приговорили к смерти и не казнили только потому, что после смерти Марата заставили сделать посмертную маску и самого революционера, и его убийцы — несчастной Шарлотты Корде, с головой которой пришлось работать, когда она уже была отделена от тела. После Термидора её освободили. Казалось, ей наконец-то стала улыбаться удача: она получила небольшое наследство, благодаря чему смогла выйти замуж. Увы, но её муж оказался безвольным человеком: вскоре он стал злоупотреблять алкоголем и проигрывать в карты почти всё, что Мари зарабатывала своими руками.
И вот теперь ей сорок лет, один ребёнок — двухголовалый малыш Жозеф — сейчас ждёт ее дома, а другой ребёнок находится в чреве; её муж непригоден решительно ни на что (а кого бы ещё она себе нашла, с такой-то внешностью и репутацией?), а прямо сейчас она сидит и ждёт своей участи, запертая в приёмной каких-то надменных иностранцев. И за что ей всё это?
Впрочем, как утверждают господа философы, Господь Бог, или, как его теперь называют во Франции, «Высшее существо» — совершенно равнодушен к страданиям своих созданий…
Но женщина была не из тех, что долго предаётся пустому унынию. Нет, Мари была из породы тех лягушек, что взбивают лапками масло и спасают себя из горшка (ну, или тонут в нём уставшими) — швейцарская кровь ее предприимчивых предков взывала к действию.
«Может быть, мне стоит позвать на помощь?» — пришла ей в голову мысль.
Мари с сомнением посмотрела на оконце, закрытое толстым, мутным стеклом и защищенное к тому же кованой железной решёткой, красивыми мелкими ромбиками разбивавшее робко проникавший в неё солнечный свет. Пожалуй, если разбить его, то она сможет докричаться до прохожих! Только вот чем можно расколотить такое толстенное стекло?
С надеждою оглядевшись по сторонам, женщина не нашла ничего подходящего. Разве что банкетка, на которой она сейчас сидит?
Поднявшись, Мари наклонилась, не без труда подняла изящное изделие и мелкими шагами приблизилась к окну. Увы, мебель была одновременно и тяжелым, и неудобным средством для взлома окна; но выбирать не приходилось.
«Ну же, решайся» — сказала себе женщина и, выставив банкетку перед собой, слегка разбежавшись, врезалась в толстое стекло прихожей комнаты.
— Бамм! — раздался резкий, дребезжащий звук; но окно осталось невредимо — на нём не появилось даже трещинки; зато низ живота отозвался вдруг тяжёлой, режущей болью…
«Оооо… Господи боже, не хватало ещё потерять ребёнка! — пришла ей запоздалая мысль. Я и забыла, что такие эскапады в моём положении непозволительны!»
Немедленно возвратив банкетку на место, Мари тяжело опустилась на неё, и уже готова была разрыдаться, как вдруг внутренняя дверь распахнулась, и в проёме появился прежний красивый господин.
— У вас всё хорошо, мадам? — холодновато, но вежливо спросил он.
— Да, сударь, — рассеянно отвечала Мари, прислушиваясь в это время к себе. Тянущая боль постепенно уходила… кажется, пронесло.
— Простите за ожидание — продолжал между тем незнакомец — просто мне пришлось вызвать специалиста, который будет с вами разговаривать, а для его прибытия требуется известное время.
Прошло несколько минут, и действительно: входная дверь отворилась, и на пороге появился крупный, грузный господин с рябым от оспы лицом. Войдя, он внимательно оглядел женщину и на отличном французском спросил:
— Вы — Мари Гросхольц, не так ли?
— Да, это я — женщина не стала ни отпираться, ни поправлять его. Раз эти люди знают ее под ее девичьей фамилией — пусть будет так!
— Я граф Аркадио Морков, — представился господин, вежливо приподнимая новомодную круглую шляпу. — Прошу вас пройти в кабинет!
Граф распахнул перед Мари дверь и любезно пропустил её в прекрасно обставленную, громадную залу с панелями из морёного дуба на стенах. Расположившись в вольтеровском кресле, граф предложил Мари место на стульях у стены и, только усевшись, тут же нетерпеливо начал разговор:
— Вы владеете экспозицией анатомически верных фигур и скульптурной мастерской на рю де Палас?
— Да, это так.
— Вы сделали скульптурные портреты Вольтера, Жан-Жака Руссо, Бенджамина Франклина и членов королевской семьи?
Мари, вздохнув, опустила голову. Когда-то её отношения с членами королевской семьи были настолько хороши, что её даже пригласили переселиться на время в Версаль, где она больше года преподавала искусство принцессе Елизавете Французской, сестре недавно почившего короля Людовика XVI. Именно из-за этой близости к монаршим особам она и оказалась на грани гибели во время Революции…
— Всё это так, месье, — наконец тихо произнесла она.
— И вас едва не казнили! Интересно, о чём вы думали, когда потом делали посмертный бюст Робеспьера, чуть не отправившего вас на свидание с «барашком»? *
— Я думала, что выжила. А он — нет! — твёрдо ответила Мари, поднимая голову.
Допрашивавший её господин тут же расплылся в улыбке.
— Прекрасный ответ, Богом клянусь! Похоже, вы очень целеустремлённая особа, не так ли?
— В этом мире очень трудно выжить, если не знаешь, куда ты идёшь и чего желаешь! — с достоинства ответила Мари. Уже с началом разговора она немного осмелела — сразу стало понятно, что ни убивать, ни насиловать, ни обижать каким-то иным образом её тут не будут; ну а когда речь зашла про её профессиональные навыки, тут она совсем воспряла духом. Уж что-что, а скульптуру она делать умела, и готова была бы поспорить за первенство с кем угодно. Да хоть бы с самим Фидием!
— Прекрасно, прекрасно! — продолжал веселиться рябой господин. — Вы, как я посмотрю — дама во вкусе нашего императора! Он без ума от умных женщин. Представляете, послал меня в Париж за какой-то мадам де Сталь. Я уж грешным делом подумал — наверняка красотка, каких поискать. Оказалась — крокодил крокодилом; но зато умна как чёрт и трещит как сойка, не закрывая рот… Вот теперь я и думаю, посылать её в Петербург или обождать; ведь мой государь любит умных, а не болтливых…
— Так вы желаете заказать скульптуру этой мадам де Сталь, чтобы отослать ее вашему императору? — догадалась Мари. Разговоры о столь высокопоставленной особе как русский император ее совершено не смутили: ведь она была лично знакома с королём Франции! — Извольте, я с удовольствием возьмусь за такой почётный заказ!
— Нет, совсем нет! — делая серьёзное лицо, отвечал месье Аркади. — Зачем ему скульптура? Её внешность ему неинтересна. Нет, дело совсем в другом!
Усевшись поудобнее на своем кресле, он закинул ногу на ногу, переставил на другую сторону трость и продолжал:
— Как вы, возможно, уже наслышаны, в Париже в ближайшее время открывается новый магазин, принадлежащий обществу «Русский дом»…
— Да, и не далее как сегодня утром я имела честь замарать свои юбки о непролазную грязь, сопровождающую это строительство! — полушутя, полусерьезно отвечала Мари. Поняв что ничего страшного ей не грозит, она уже совсем освоилась здесь и чувствовала себя теперь совершенно свободно.
— О, мадам! Я так сожалею — просто нет слов! — с циничным смехом отвечал граф Морков, широкой улыбкой на безобразном лице демонстрируя, что он полностью оценил ее сарказм. — Так вот, продолжу с места, на котором вы меня так грубо и непочтительно прервали… Итак, мы строим магазин. Это будет грандиозное сооружение, превосходящее всё, что было до этого и всё, что вы могли бы себе вообразить…
— Ну, неправда. Вообразить я себе могу что угодно, хоть Вавилонскую башню! — опять вклинилась в его речь Мари. После испытанного страха ей вдруг стало легко и захотелось болтать о всякой весёлой ерунде.
— Не обещаю вам именно башню, мадам, но то, что в нем будет истинно Вавилонское столпотворение — уж это непременно! — с серьёзным видом пообещал граф. — Однако, если вы позволите себе перебить меня ещё раз, я, пожалуй, найду более почтительного и молча