мый разгар новогодних праздников. Сказать, что к назначенному часу собралась толпа, — значит ничего не сказать. Это было зрелище, какого город еще не видел. Народу собралось больше, чем когда-либо приходило посмотреть на казнь какого-нибудь известного преступника. Каждый, у кого в кармане звенел хотя бы один шиллинг, хотел увидеть магазин, ради постройки которого пришлось снести целый квартал Лондона. Газеты неделями подогревали интерес публики, рассказывая невероятные истории: стены, почти полностью сделанные из стекла, паровые лифты, системы отопления и ослепительные дуговые лампы. В день открытия газеты обещали несравненный ассортимент товаров, огромные скидки и экзотические сокровища из далеких стран, и толпа, образовавшаяся задолго до часа открытия, с каждой минутой становилась лишь больше. Не все тут были жителями Лондона: иные приезжали из Кента, Эссекса, а кто-то и из Лидса или Бирмингема, ожидая лицезреть совершенно невероятное, немыслимое в провинции зрелище. Коротая время, толпа поначалу судачила о внезапной и ужасной гибели русской императрицы, причем большинство с сочувствием отзывалось о горе подвергшегося нападению французских варваров императора; но ближе к минуте открытия разговоры перешли на более приземленные темы. Все предвкушали невероятны ассортимент товаров и
День был морозным, иней покрывал булыжники мостовой, но огромное стеклянное здание сверкало под зимним солнцем. Перед магазином, на широкой подъездной дороге, стояла роскошно украшенная рождественская ель — редкое зрелище для Лондона того времени. На углу здания, выходящем на площадь, возвышалась высокая стеклянная дверь, обрамленная изысканной позолоченной отделкой и достигавшая второго этажа. Над ней аллегорическая фигура Меркурия, бога торговли, держала рог изобилия и развернутый свиток с надписью: «Русский дом». Вход был украшен флагами; полотнища шерстяных тканей развевались на свежем утреннем воздухе. Площадь напоминала ярмарочную площадь, а огромные, ярко освещенные витрины демонстрировали симфонию товаров, чьи яркие цвета усиливались блеском стекла.
Но больше всего толпу поразили манекены в натуральную величину с почти человеческими лицами, одетые в последние модные наряды, вдохновленные лондонским денди Бо Браммеллом. Никто раньше не видел такого смелого торгового представления: обычный, среднестатистический лондонский магазин мог похвастаться разве что небольшим витринным окном с парой перчаток или куском ткани, но здесь казалось, что в витринах выставлено больше товаров, чем во всем остальном городе. Бесконечные ряды стеклянных витрин, тянущихся как в длину, так и в высоту, предлагали заманчивый взгляд на интерьер магазина. Это был пир для глаз, праздник цвета и торговли, который взбудоражил весь этот помешанный на коммерции город.
Налюбовавшись внешним видом, толпа хлынула внутрь. У входа группа разодетых джентльменов, включая лорд-мэра Лондона, перерезала символическую ленту, официально объявив магазин открытым, и публика хлынула через невиданные вращающиеся двери, оставившие многих посетителей в изумлении. Впрочем, те, кого двери оставили равнодушными, оказались потрясены чуть позже: оказавшись внутри, посетители невольно замирали в благоговении, испытывая от открывавшегося зрелища почти религиозный экстаз.
Интерьер был поистине захватывающим. Стеклянный атриум взмывал на невероятную высоту, галереи, казалось, тянулись в бесконечность. Откуда-то сверху доносились дивные звуки рогового оркестра. Воздушные шары, украшенные эмблемой магазина — короной в щите, — парили под потолком. Но главным украшением была огромная хрустальная люстра, висящая высоко под куполом атриума и рассыпающая радужные блики по всему обширному пространству, придавая грудам товаров какой-то магически, сказочный ореол.
Магазин был просторным и светлым, с естественным освещением, заливающим помещение, и покупателями, свободно перемещающимися под смелыми, изогнутыми арками. Позолоченные люстры свисали с потолка, а каскады тканей — вышитые шелка, золотые гобелены и роскошные ковры — ниспадали с балконов, словно знамена. Сотни продавцов и продавщиц, одетых в одинаковую опрятную униформу, корректных и вежливых, наперебой готовы были прийти на помощь покупателям: все они, не имея иного жалования, получали процент с продаж. Кружева, муслин и шелк развевались повсюду, завершаясь главной витриной, уставленной изысканно одетыми манекенами с лицами, настолько реалистичными, что они казались почти живыми. Мадам Тюссо постаралась на славу, да и другие — сотни рабочих, оформителе, художников — были ей подстать! Да, они имели право гордиться — сотворенный ими храм современной торговли был идеально приспособлен, чтобы удовлетворить любой вкус и кошелек.
Для тех, кто был ограничен в средствах, у центрального входа был выставлен соблазнительный ассортимент доступных товаров, словно приманка. Над ними, как флаги, висели полотнища шерсти, мериноса и шевиота, их темно-синие, зеленые и серые тона подчеркивались белыми ценниками. Меховые палантины и отделка — пепельно-серый беличий мех, белоснежный лебяжий пух и искусственный горностай — обрамляли вход. Внизу столы и ящики ломились от вязаных изделий, перчаток, шарфов и зимних аксессуаров всех цветов и узоров. Это напоминало огромный рынок, словно магазин лопался от избытка товаров, буквально исторгая их из своего чрева на лондонские улицы.
Дальше, за секцией с доступными товарами, находилось сердце магазина. Центральная галерея была посвящена галстукам, перчаткам и шелкам, в то время как другие отделы предлагали все, от хлопчатобумажных тканей до галантереи, шерстяных изделий и готовой одежды. На втором этаже располагалось белье, шали, кружева и новые отделы, а третий этаж был отведен под постельные принадлежности, ковры и декоративные ткани. С 39 отделами и 800 сотрудниками, включая 200 женщин, магазин был настоящей империей, государством в государстве; и это сходство подчеркивалось совершенно беспошлинным ввозом товаров со всего света, доступным компании «Русский Дом» благодаря последнему торговому договору между Англией и Россией.
Изысканные витрины оставляли посетителей в полном восторге. Зонтики, расположенные в виде крыши деревенского дома, висели по диагонали сверху, а шелковые чулки всех оттенков — черные с кружевами, красные с вышивкой, телесного цвета с розовыми бутонами — свисали с металлических прутьев. Перчатки с удлиненными пальцами, словно у петербургской леди, аккуратно лежали на бархатных полках. Но главным украшением была центральная витрина: каскад шелка, атласа и бархата всех возможных оттенков, от глубокого черного до молочно-белого, от ярких розовых и голубых до нежнейших пастельных тонов. Ткани словно оживали в руках умелых продавцов, складываясь в розетки и изящные складки.
В детском отделе матери ахали от восторга, разглядывая коляски, кроватки и игрушки. Чего тут только не было — коляски с маленькими рессорами и чудесными бесшумными резиновыми колёсами, сборные детские кроватки с качалками, различные бутылочки, пеленочки и груды прочих чудесных вещиц, назначение которой можно было понять только после объяснений вежливых девушек-продавщиц. В отделе для детей постарше можно было потеряться: это были бесконечные ряды различных игрушек — мягких плюшевых зайцев и медвежат, новомодные паззлы и другие настольные игры; игрушечные рыцарские доспехи, гуттаперчивые надувные мячи, куклы самых разных размеров и форм, от дешевеньких до дорогущих. Витрины с одеждой, где аккуратно сложенные костюмы сопровождались иллюстрированными ярлыками, привлекали восхищенные взгляды. «Боже мой! Эти льняные костюмы всего за двенадцать шиллингов и шесть пенсов!» — воскликнула леди Бофорт, в то время как ее спутница, миссис Гиббс, скептически заметила: «Они едва ли стоят больше — просто пощупайте ткань!»
В другом отделе продавали ковры, в том числе и полученные русскими из Персии по репарациям. Тут посетителей сразу окутывал запах восточных благовоний; и вот среди этих острых и пряных ароматов лондонцы будто бы покидали свой город и оказывались где-то на восточном базаре. На самом верху были выставлены на длинных деревянных шестах смирнские ковры, затейливые рисунки которых выделялись на красном фоне. По четырем стенам свешивались портьеры: желтые в зеленую и алую полоску портьеры из Карамани и Сирии; затем портьеры из персидского Курдистана, попроще, шершавые на ощупь, как пастушечьи бурки; затем ковры из Тегерана, Исфагани и Керманшаха, широкие шемаханские и мадрасские ковры, с разбросанными по ним причудливыми пионами в цвету и пальмами, как фантазия, взращенная в садах мечты. Но стен не хватало, и часть товара была брошена на пол: в центре помещался великолепный ковер из Агры — по белому фону с широким нежно-голубым бордюром разбегались бледно-лиловые узоры, созданные изысканным воображением. С другой стороны — ковры из Мекки с бархатистыми отливами, дагестанские коврики, испещренные неведомыми символическими знаками, курдистанские ковры, усеянные пышными цветами; наконец, в углу громоздилось множество дешевых ковров из Герата и Керрамшехра, сваленных в кучу и продававшихся от пятнадцати шиллингов за штуку. Соседний отдел был заставлен восточной мебелью, — входящими в моду оттоманками, крытыми шёлком, креслами и диванами, обтянутыми верблюжьим мехом, скроенным в виде пестрых ромбов или усеянным наивными розами. Турция, Аравия, Персия, Индия — казалось, весь Восток выставил здесь напоказ свои сокровища, так что у посетителей складывалось впечатление, что за два часа они побывали в трёх концах Света.
К полудню магазин погрузился в хаос: воздух в нём был наполнен гулом голосов, звоном монет и шелестом тканей. Отдел шелков был особенно переполнен: покупатели толпились вокруг прилавков с очень недорогой и качественной материей «Счастливая леди», привезенной откуда-то из-под Москвы. Продавцы работали без устали, отмеряя и отрезая ткани без остановки, а толпа двигалась, словно живой организм.
К середине дня магазин превратился в водоворот активности. Шум заглушал звуки города снаружи, а воздух был наполнен запахом шерсти и теплом отопительной системы. Границы между отделами стирались, а море шляп, чепцов и изредка мужских цилиндров двигалось волнами. Усталость и возбуждение окрашивали лица покупателей, их щеки пылали, как камелии.