л! — ответил Епишев, глядя, не отрываясь в даль, в долину за рекою, где грозно шевелились колонны многочисленных войск в синих мундирах.
— Как же их много!
— Говорят, девяносто тысяч!
Перестрелка меж тем продолжалось ещё минут двадцать. Вдруг офицеры увидели, как французские колонны, построившиеся внизу, в двух оружейных выстрелах от них, дрогнули и медленно поползли в гору.
— Ну вот, поручик дошло дело и до нас! Извольте скомандовать людям вставать и заряжать оружие. Скоро пойдём в контратаку!
Французы медленно приближались. Поручик уже ясно различал их перевязи, белые лацканы, красные воротники, блестящие на солнце колеблющиеся в такт шагам штыки.
— Славно идут, — сказал Епишев, просто для того лишь, чтобы хоть что-то сказать, сам подумавпро себя, что пора уже и им идти в контратаку
Капитан Семёнов, однако же, не давал нового приказания и всё так же молча стоял перед нашими рядами.
Между тем остатки нашего стрелкового батальона, из цепи распавшиеся, как это обычно бывает, в неровные кучки, подались за спину линейного батальона и начали строиться в резервную колонну.
Вдруг между французами треснул один выстрел, другой, третий… и по всем расстроившимся неприятельским рядам разнесся дым и затрещала пальба. Несколько человек наших упало, в том числе и из роты Епишева.
— Открыть огонь! — отрывисто скомандовал капитан Семёнов.
— Батальный огонь! — тут же передал команду Епишев, и унтер-офицеры засуетились, торопливо выкрикивая «Наводи… Целься… Залп!»
Весь фронт линейного батальона Угличского полка тотчас же потонул в пороховом дыму, сквозь который прорезывались вспышки выстрелов. Епишев тотчас поспешил к рядам своих людей, по которым то там, то здесь быстро щелкали выстрелы, заглушая говор и командные крики. Весь воздух вокруг тотчас же затянуло пороховым дымом. Уже через пару залпов лица солдат все были закопчены порохом и. Иные оживленно забивали пули шомполами, другие подсыпали на полки, доставали заряды из сумок, третьи стреляли. В кого они стреляли, уже скоро не стало видно от порохового дыма, слишком медленно уносимого ветром. В ответ впереди, шагах в семидесяти, так же расцветали вспышками выстрелов ряды французов, и тотчас же как будто кнутом стегали по нашим рядам; над головами то и дело слышались душераздирающие звуки жужжанья и свистения перелетающих выше цели французских пуль.
Несмотря на такой не очень прицельный огонь, потери угличан множились. То один, то другой наш солдат падал как подкошенный, или просто выходил из рядов, зажимая кровоточащую рану. Одного с окровавленною головой, без кивера, двое солдат потащили под руки. Он хрипел и плевал. Пуля попала, видно, в рот или в щеку. Другой, бодро шел один, без ружья, громко охая и махая от свежей боли рукою, из которой кровь лилась, как из склянки, на его шинель. Лицо его казалось больше испуганным, чем страдающим. несколько человек, которые лежали; им встретилась толпа солдат, в числе которых были и не раненые. Солдаты шли в гору, тяжело дыша, и, несмотря на вид генерала,. Впереди, в дыму, уже были видны ряды серых шинелей, и Заметив, что все больше солдат, в том числе и не раненых, под предлогом помощи своим раненым товарищам стали покидать ряды, Епишев с криком побежал за ними, требуя, чтоб они воротились Солдаты шли толпой, громко разговаривали и махали руками.
Французы напирали, и были уже в полусотне шагов от нашего фронта. И вдруг где-то на фланге раздался мерзкий, какой-то неземной вой, поднялись тучи дыма и пыли, и как будто бы огненные стрелы, срываясь с многоствольных станков, понеслись в ряды французов. Епишев пару мгновений оставался в недоумении; но тут он вспомнил, что это — ракеты, одну батарею которых месяц назад им придали на дивизию, и действия коих ни он, ни его солдаты еще не разу не видели.
Несколько мгновений угличские линейцы смотрели, как зачарованные, на эти страшные штуки; затем, совершенно забыв про стрельбу, разразились криками восторга.
И действительно — тут было на что посмотреть! С треском, шипением и воем огненные снаряды вылетали из трубчатых направляющих и неслись к французскому батальону — какие прямо врезались в ряды солдат в белых панталонахи синих мундирах, опрокидывая их и затем взрываясь в глубине, а иные начинали крутиться как бешеные, разбрасывая искры, воя и взрыхляя землю.
Французы явно были не готовы к такому развитию событий: в их рядах раздались панические крики, и стройная колонна солдат превратившихся вдруг в испуганную толпу, бросилась бежать, провожаемые смехом и язвительными выкриками наших солдат
— Продолжать огонь! — покраснев от гнева, заорал капитан Семёнов. — Поручик, призовите к порядку своих людей!
— Продолжать огонь! Давай, ребята, не зевай! — закричал Епишев, торопливо проходя по рядам своей роты. Одного солдата он, ухватив за ворот, поставил в строй, другого пихнул в бок, выравнивая ряд, третьему, зло ощерившись, показал эфес сабли, — и мало-помалу солдаты выправились, а выстрелы снова затрещали.
— Поручик, у нас мало патронов! — вдруг услышал он голос унтер- офицера Скворцова.
— В обоз, взять немедля! — тут же прокричал Епишев, пугливо оглядываясь в сторону французов, откуда уже накатывался новый вражеский полк.
Увидев, что противник бежал, командовавший стрелковым батальоном капитан Татищев снова цепью выдвинул своих торопливо набивших патронные сумки людей вперёд, туда, где уже виднелись зеленые эполеты французских вольтижёров. Не делая в бое большого перерыва, Жубер кидал одного за другим свои полки на прорыв, и вот уже впереди выросли мохнатые шапки французских гренадеров.
Епишев нахмурился. Угличцы вели жаркий бой уже второй час, и явно не смогли бы выдержать удар свежих войск противника. Кроме того, линейцы еще не успели пополнить боезапас: двуколка с патронами только-только подъехала к их рядам.
«Похоже, сейчас нас сомнут» — мелькнула у поручика мысль.
Вдруг он увидел, что к ним подъезжает адъютант командующего корпусом.
— Извольте отвести своих людей влево, сейчас тут пройдёт полк гренадеров! — перекрывая шум боя, срывающимся голосом отчаянно прокричал ему молоденький поручик с белым аксельбантом на груди, низко склонившись с лошади.
Епишев оглянулся, пытаясь сквозь пороховой дым разглядеть происходящее в тылу Угличского полка. Там, действительно, показался прямоугольник солдат в высоких островерхих шапках — это были Фанагориййские гренадеры, шефом которых был сам граф генерал-фельдмаршал Суворов.
Густой лес сверкающих на солнце штыков, колыхавшийся над гренадерской колонной, казался чудовищным Бирнамским лесом, ожившим и двинувшимся на врага. Уже слышен был тяжелый, грузный шаг, отбиваемый в ногу всею массой людей. «Левой… левой… левой…», казалось, внутренне приговаривал весь полк через каждый шаг, и по этому такту неумолимо, с однообразно-строгими лицами двигалась стена солдатских фигур, отягченных ранцами и ружьями, Засвистел воздух, и французское ядро, пролетев над головой Епишева ударилось в колонну фанагорийцев. «Сомкнись!» послышался хриплый голос ротного командира. Солдаты дугой обходили что-то в том месте, куда упало ядро, и старый кавалер, фланговый унтер-офицер, замешкавшись около убитых, перепрыгнул через тела павших товарищей, торопливо догнал свой ряд, и, помешкав, переменил ногу, попадая в шаг.
Голова французской колонны, с офицерами впереди, показалась из-за гребня холма. Уже видно было, как колышутся их знамёна, различимы были красные эполеты — признак французских гренадеров.
Наша колонна приближалась к французской. Не дойдя семидесяти шагов, фанагорийцы открыли огонь. Первые четыре шеренги начали расстреливать подходящего неприятеля: две первые встали на колено, две задние стреляли стоя. Заряжание они производили на новый манер: не пользуясь шомполом, просто вкладывали пулю в ствол и резким ударом приклада о землю досылали ее. Поручик понял, что, в отличие от Угличского пехотного полка, стреляющего старыми чугунными боеприпасами, фанагорийцы снаряжены новыми, пустотелыми свинцовыми пулями, не требующими при их заряжании использования пыжа. Скорострельность при таком виде стрельбы повышалась вдвое, и французские гренадеры шли на фанагорийцев, осыпаемые настоящим градом свинца. Французы отвечали батальным огнём, но огонь их был много слабее русского.
Тем временем задние ряды наших гренадер снарядили свои ружья гранатами. Достав с пояса небольшие, с чугунным граненым корпусом гранаты на длинном тонком древке, они засовывали их в ружейные дула, взводили курки и, уперев приклад в землю и подперев ногою, наклоняли под определенным углом.
Офицеры, стоя сбоку линий, взглядом прикидывали расстояние до вражеской колонны и передавали солдатам, какой прицел им надо взять.
— На сто шагов! Залпом! Пли! — прозвучал наконец приказ; один из офицеров взмахнул шпагой, и гренадеры задних рядов произвели недружный залп.
Сотни гранат взмыли в воздух и по широкой дуге полетели во вражеские ряды. Несколько секунд спустя град трёхфунтовых гранат обрушился на врага. Затрещали взрывы, из рядов французских гренадёров раздались крики ужаса. Несколько секунд спустя французская полубригада оказалась совершенно обескровлена: половина состава выбыла из строя, от неё остался лишь каркас виде передних рядов гренадеров, падающих от страшного русского огня и то и дело смыкающих ряды, в то время как внутренние шеренги зияли громадными брешами.
— В штыки! -крикнул вдруг командующий полком офицер.
— Ура! — отозвались фанагорийцы, и, ломая ряды, устремились вперёд. Противостоящий французский полк, понесший столь тяжкие потери при гранатном обстреле, оказался сломлен и, не приняв штыкового боя, бежал.
Примерно в это время ряд штыков сверкнул вдалеке на высотах по дороге от Иены.
Тогда и наступил перелом в этой исполинской драме.
— Корпуса Буксгевдена и Тучкова подошли на правый фланг и готовы атаковать! — сообщил Бонапарту подскакавший на взмыленном коне адъютант. Невысокий корсиканец удовлетворённо кивнул.