— Конечно-конечно, — любезно проговорил я, лихорадочно пытаясь понять, куда он клонит. Впрочем, долго гадать не пришлось.
— Явившись сюда по воле короля Павла, я имею честь передать его просьбу присутствовать при похоронах почившей в Бозе императрицы! — оповестил меня граф.
Желание Павла присутствовать при похоронах нелюбимой матери меня удивило. Не выкинет ли он какого-нибудь кунштюка? Конечно, оппозиция в виде Салтыковых и Зубовых сейчас разгромлена, но, может быть, я чего-то не знаю?
Но ответил я нечто совсем иное.
— Конечно, пусть приезжают! Я подготовлю пристойное жилище. Это всё?
Ростопчин тут же раскланялся. Как только за ним захлопнулась дверь, я немедленно вызвал Скалона, своего «личного» контрразведчика, и надворного советника Макарова, руководившего Тайной экспедицией сената, в просторечии продолжавшей ещё называться «Тайной канцелярией».
— Господа! В ближайшее время Петербург посетит Павел Петрович с семейством. Необходимо установить самое внимательнее наблюдение за его контактами.
— Александр Павлович, но это в чрезвычайной степени опасно! — возмутился Антон Антонович. — Этот визит может быть использован для…
— Я знаю. Поэтому и предупреждаю вас: надо установить самое тесное наблюдение, завербовать вокруг него решительно всех! Как говорят умные люди, друзей надо держать близко, а врагов — ещё ближе! И обратить внимание на все контакты! Особая надежда тут на вас, Александр Семёнович, — обратился я к Макарову, — ведь ваша агентура многочисленнее, чем у Антона Антоновича. Да, кстати, теперь вы будете главой специального ведомства, назовём его…эээ… «Экспедиция общественной безопасности». Вы изъяты из ведения Сената и подчиняетесь теперь напрямую мне. Штат Экспедиции надо увеличить, кроме Петербурга, надобно будет открыть отделения в Москве, а затем и в других крупных городах***. И, учитывая величину и тяжесть возлагаемых на вас обязанностей, вы получаете чин статского советника!
— Счастлив служить Вашему Величеству! А где нам размещаться с новыми штатами, Ваше Величество? — спросил Макаров, несколько смущённый столь быстрым карьерным ростом.
— Ну, можно поместить вас в Петропавловской крепости. Алексеевский равелин подойдёт? Если надо, сделаем необходимые пристройки. Теперь что касается вас, Антон Антонович: вам надлежит делать то же самое, но в сфере военного ведомства и на флоте. Теперь в каждом полку, в каждом порту и на каждой эскадре у вас будет свой человек, ведающий безопасностью — выявляющий шпионов, наблюдающий за сохранением секретности, изучающий настроения офицеров и нижних чинов.
— Таких надобно ещё найти и обучить! — резонно заметил Скалон.
— Да, но вы уже имеете некоторый опыт в деле выявления мятежников — так начинайте обучение. В течении недели представьте мне штатное расписание и смету расходов, и займёмся делом!
Наконец, восемнадцатого декабря были устроены похороны. В назначенный день поутру у Таврического дворца было столпотворение: приехали Павел Петрович с супругой и дочерьми, пришли и посланники чужестранных дворов, и множество народа самого разного рода и звания.
— Поздравляю, теперь вы можете царствовать! — такими саркастическими словами встретила меня маман, когда семейство старших Романовых нашло меня в обширном дворцовом парке.
— Спасибо, Ваше величество, — отвечал я. — А как протекает ваше правление? Привыкаете к Гельсингфорсу? Финляндия — удивительно живописная страна, вы не находите?
Мария Фёдоровна, не раз жаловавшаяся на унылые пейзажи Суоми, только поджала губы.
— А это, значит, жена твоя? — кивнула она на Наташу. — Женился без согласия родителей, неравным браком? Хоррош!
— Женился в согласии со своим сердцем и умом. А у вас как дела? Вы, наконец-то, достроили свой дворец? — продолжил я свои подколки. — А у нас, представляете, что за незадача — никак не можем выбрать, где нам с супругою проживать. Столько этих проклятых дворцов, что я уже всю голову изломал… Бабушка решительно ни в чём не знала меры!
— Не могу не согласиться — пробурчал на это Павел. Чувствовалось, что эта пикировка ему совершенно не нравится.
Организатором похорон по предложению Сената назначили князя Репнина, устроившего всё в «старом духе» — нравоучительно и помпезно. Похоронная процессия должна была проследовать от Таврического Дворца до Петропавловской крепости. Открывалась она строем пеших офицеров в чёрных епанчах и широкополых шляпах, несущих знамёна с гербами княжеств и областей Российской империи. За ними — строй трубачей и два конных адъютанта; далее — строй свеченосцев с чёрным траурным знаменем. Вослед им двигались литаврщик на коне, два «рыцаря», несущие атрибуты орденов Святого Андрея Первозванного и Святого Георгия, и строй кавалергардов, столь близких когда-то к императрице. За ними открывалось шествие духовенства с алыми хоругвями и церковный хор.
На золотых подушках несли ордена, царскую шапку, Большую императорскую корону, жезл и скипетр. Царские регалии сопровождал строй Конногвардейского полка.
За ними следовал генералитет верхом на фоне строя семёновцев и измайловцев.
Центром траурной процессии служила колесница с саркофагом под балдахином, на котором возлежал гроб императрицы. Шестёрка лошадей вороной масти, с чёрными попонами и плюмажами, влекли скорбный экипаж императрицы к месту её последнего упокоения.
Мы с Наташей шли рядом с гробом, она с одной, а я с другой стороны, старательно защищая от ветра пламя больших заупокойных свечей. Наташа шла в вуали и чёрной мантии, подбитой мехом горностая, я — в накинутой поверх измайловского мундира горностаевой мантии.
Сразу за гробом шёл король Павел I с маршальским жезлом и тростью в одной руке и свечой в другой, рядом шёл Константин с супругой со свечами в руках, следом — императрица Мария Фёдоровна, её дочери.
За ними шла свита фрейлин, обмотанных с ног до головы чёрной вуалью, со свечами в руках. Из этой группы то и дело раздавались причитания и всхлипы, крещендо прорывавшиеся через грохот окованных колёс по промёрзшей земле и стук копыт замыкавшего процессию лейб-гвардии Казачьего полка.
Когда мы добрались до Невы, спасти свечи от холодного ветра оказалось совсем непросто. Участники процессии то и дело возжигали их обратно, обращаясь к более сноровистым и заботливым соседям. С набережной процессия вступила на шаткий наплавной мост, едва не затонувший от такой тяжести.
Наконец, мы достигли крепости. Сюда, к дверям Петропавловского собора, пустили только катафалк и сопровождавших его высоких особ — иначе крепость была бы переполнена лошадьми и людьми.
Кавалергарды сняли гроб с катафалка и внесли его внутрь собора. Внутри, в освещаемой лишь немногочисленными свечами полутьме, императорский Роговой оркестр играл Реквием Моцарта. Так и не успел Потёмкин пригласить беднягу в Россию — подумал я. А надо было его призреть, может, прожил бы подольше! Надо привечать музыкантов: жизнь так коротка, чёрт возьми, а время жизни гения особенно скоротечно! Может, хоть о Бетховене позаботиться? У Гайдна вроде всё нормально, он музицирует в Лондоне… или вернулся уже в Вену?
Кавалергарды торжественно поместили гроб на специальную подставку. Я подошёл последний раз бросить взгляд в мёртвое лицо великой государыни. Павел остановился рядом. Я посмотрел в его твёрдое, напряжённое лицо. О чём думает он сейчас? Кого хоронит — мать или врага?
Наконец тело опустили в узкую могилу, пробитую среди плит собора. Поскольку роскошный саркофаг ещё не был полностью готов, сверху могилу императрицы укрыли чёрной бархатной тканью и множеством живых цветов, набранных в многочисленных петербургских и частных оранжереях. Над входом в собор развернули транспарант на французском:
«Она, которая побеждала королей и под чьей короной соединились многие царства, теперь простёрта бездыханной. И вот великий преемник провожает прах Екатерины в крепость с более чем священным трепетом. И я скажу: похороны — это тени славы, но траур, огорчая нас, открывает истинный образ, который предстаёт перед нами со всеми подобающими его достоинству знаками. Как цезарь живет в своём народе, так и народ живёт в нём».
Тотчас по окончании погребального обряда все придворные чины получили приказание явиться ко двору. Все собрались в траурной Кавалергардской зале. Разумеется, все эти трусы и трусихи решили, что следует целовать руку императора, склоняясь до земли, что показалось мне весьма странным. Когда мы вошли в залу, начались такие приседания, что я не успевал поднимать этих паяцев, поспешно отдергивая при этом руку. В конце концов, до всех дошло, что короткого поклона (для мужчин) и неглубокого реверанса (для женщин) вполне достаточно, чтобы выразить своё почтение. Привыкшие к раболепству пожилые вельможи остались этим очень недовольны.
На следующий день после похорон меня вновь посетил Ростопчин.
— Ваше Величество, — заметно волнуясь, начал он. — Я направлен сюда волей короля Павла, дабы беспристрастно обсудить вопросы, почитаемые за наиважнейшие и определяющие…
— Не очень понимаю вас, но ладно. Давайте обсудим вопросы, почитаемые за наиважнейшие. И что именно король Павел таковыми «почитает»?
Ростопчин нахмурился — мой сарказм он принял за насмешку над собою.
— Прежде всего, разрешите заверить вас, что ваши родители решительно никак не участвовали в заговоре, случившемся в день смерти вашей августейшей предшественницы. Любые инсинуации на сей счёт есть черная ложь!
Из материалов допросов я уже знал, что именно Ростопчин и был одним из главных вдохновителей заговора. Насколько был погружён в детали Павел — пока оставалось неизвестно, и, вероятнее всего, достоверно не откроется мне никогда; разве что, я прикажу сейчас схватить этого Фёдора Васильевича, да и допросить «с пристрастием». Но мы же цивилизованные люди, а потому — увы!
А жаль.
— Оставим это, граф. Я не собираюсь кому-то мстить по этому поводу! — холодно произнёс я.