ки заливисто лаяли на гатчинском плацу, а охотники травили друг другу байки и шумно восхищались особенно статными борзыми.
— Вот это да! Курлянская! Хороша, как французская балерина!
— Эта Крымка волка в одиночку берёт!
— Ай, хороша! Какие лапы, ты посмотри! Будут щеночки — уступите?
— Князь Михайла Петрович! А не желаешь ли повязать свою палевую суку с моим пегим кобелем?
Наконец, прозвучал заливистый рог егермейстера, и охота выехалав полесье. Вперед ушли доезжачие и выжлятники, не менее двадцати человек, и каждого сопровождало 5–6 гончих; борзятников было двадцать шесть человек, поголовно все — князья и графы. Екатерина следовала за охотой в открытой коляске, рядом с которой телепался скучающий Зубов. Как только охота вышла в поле, все равномерно и спокойно растянулись согласно полученных номеров. Воздух был прозрачен и тих. Ночью чуть подморозило, и на бурой длинной траве местами сверкал иней. Лошади гулко шли по затвердевшему, подсохшему после бесконечных дождей полю, переходя с зеленей на жнивьё. То и дело слышались то посвистывание охотника, то храп лошади, то удар арапником и визг собаки, не шедшей на своем месте. Я не имел своры, и ехал просто так, поглазеть; а Константин Павлович решил попробовать себя в роли борзятника, и теперь, сопровождаемый обер-егерем Тауэнцелем, нервно дёргал свору прекрасных курляндских борзых.
Тут где-то вдали, впереди, послышался низкий звук рога, а вслед за ним донёсся до нас заливистый лай гончих.
— Лису подняли! Слышишь? Сюда ведут! — в горячечном возбуждении воскликнул Константин, прислушиваясь к доносившемуся издали лаю, и по оттенкам его пытаясь понять, что сейчас происходит, и куда гонят зверя.
— Береги поле! — вдруг прокричал егерь. Это был знак, что зверь появился, и надо быть готовым спускать собак. И действительно: будто бы искры рыжего огня мелькнули впереди, среди бурого унылого поля; к нам приближалась лисица.
— Ну что, сейчас? — нетерпеливо спросил Константин.
— Ваше высочество, подождите! — вскричал егерь, но Константин уже отомкнул свору и громко завопил:
— Улю-лю-лю-лю-лю!
Прекрасные борзые рванули вперёд, но расстояние было ещё слишком велико. Лиса на секунду остановилась, подняв хвост; тонкий нос её внимательно вынюхивал воздух. Затем, увидев несущихся к ней борзых, она вдруг подобралась вся и, прижимаясь к земле, рванула куда-то в сторону, в редколесье. Там, среди деревьев, борзые не могут догнать её; ведь только на открытом пространстве могут они развивать свою легендарную скорость.
— Ах ты,)*^@%*! — заорал Костя, злобно бросая арапник на землю.
Потом гончие подняли зайца; крупный русак долго петлял среди скирд, пока его всё-таки не завалили набегавшие со всех сторон борзые.
— Атрыш! Атрыш! — хрипло кричали егеря, отгоняя собак от добычи, но зайца всё же здорово потрепали. Охота между тем уходила всё дальше от Гатчины; карета императрицы уже скрылась где-то вреди полей.
Мне захотелось проехаться по этим дивным осенним просторам, и я, дав шенкелей Аргамаку, далеко вырвался вперёд. Проехав с пару вёрст по перелескам, я оказался вдруг в старом сосновом бору. Огромные сосны возвышали к небу свои вершины; с ветвей громко падали капли растаявшего инея. И тут я вдруг увидел впереди наших егерей.
Сначала я не понял, что это они там делают. Но затем, чуть приблизившись, я увидел, как один из них расправил на земле какую-то дерюгу, и тут же из неё стремглав выскочил крупный серый заяц.
— Так-так, ребята! Это вы так, значит, зверя поднимаете? — со смехом воскликнул я, подъезжая ближе.
— А тебе чего надобно, господин хороший? — довольно грубо спросил меня один из молодых егерей, видимо, не узнав в скромной охотничьей одежде наследника престола.
— Да ничего особенного… — примирительно произнёс я.
— Ну вот и ладно! Езжай себе своею дорогой! Фёдот! — сразу же переключился егерь на своего помощника. — Давай, ещё одного спусти за Царской дорогой!
— Гм. А что тут за Царская дорога? — удивился я, оглядываясь по сторонам. Ничего, заслуживающего названия иного, чем «направление», здесь и в помине не было!
— Да вон, просека. Видишь? — отвечал мне егерь.
— Признаться, нет!
Мужик иронически хмыкнул; помощник его заулыбался.
— Да вон, смотри. Да ты глаза-то разуй! Видишь, тут все деревья крупные, стволы толстые. Это — старый лес, ему двести лет, не менее. А вот тут, полоса молодого леса. Примечаешь?
Действительно, теперь я увидел разницу. В старом, чисто сосновом бору шла будто бы полоса из молодых, низкорослых деревьев, перемежающихся осиною и берёзой.
— Это в старые времена царь Пётр хотел дорогу на Москву строить. Лес вот вырубил, а более ничего не успел! С той поры место то называем мы «Царской дорогой», вот и весь сказ. Федот, выпускай!
И ещё один матёрый русак выскочил из егерского мешка.
— А что делать? — будто бы оправдываясь, сам себе молвил егерь. — Господ собралось лютое множество; где тут зайцев напасёшься? Вот и изворачивается наш брат; держим в зверинцах, а в нужное время выводим вот так, да и выпускаем…
Решив не смущать людей, я ещё раз бросил взгляд на «Царскую дорогу» и повернул обратно.
Охота тем временем уже травила волка. В лесу слышались гнусавые трели рога, собаки заходились от злобы, со всех сторон мелькали всадники и их своры. Мне почему-то вспомнились слова Екатерины: «Хотите увидеть заседание Императорского совета — посмотрите, как борзые травят зайца». Да, иногда всё действительно выглядит так: все лезут, кричат, и вожделеют: поместий, чинов, наград…
— Бонжур, Александр Павлович! — раздался вдруг рядом грудной женский голос. — Какой чудесный день, не находите?
Я оглянулся. Мадам Жеребцова на дивной красоты английской кобыле гарцевала буквально в десяти саженях от меня!
— О, Ольга Александровна! Как же давно не имел я счастья лицезреть вас! Каково здоровье батюшки вашего, Александра Николаевича?
— Болеет. Батюшка болеет, да так, что отошёл уже от дел. У меня есть к вам разговор, Александр Павлович!
— Вот как? Вы, верно, навели-таки справки на предмет, кто такая Арабелла Дорсет?
Жеребцова скривилась, как от зубной боли.
— Так и есть, навела. И теперь желаю отплатить вам услугою за услугу. Вы знаете, что в некоторых полках уже выпивают за здоровье будущего императора Павла Петровича?
Тут я почувствовал, как вместо крови по моим жилам побежала раскалённая ртуть.
— Откуда такие странные затеи?
— Оттуда, что ваша деятельность на морях далеко не всем по нраву! А ещё все эти вольнодумные мысли и суждения, высказываемые вами в частных беседах, привели к тому, что некоторые люди, которые вас хорошо знают, принялись выражать сомнения в том, что вы будете хорошим монархом для своих подданных. Говорят, что Павел Петрович в сравнении с вами — всего лишь безобидный резонёр, увлекающийся плац-парадами, а вот вы, как говорят, способны на всякие… безрассудства!
— Очень интересно, право! — задумчиво протянул я. — Как иногда полезно узнать мнение о себе со стороны… Однако, Ольга Александровна, у нас выходит какой-то неравноценный обмен! Я вам назвал и имя, и фамилию, а вы, как Сфинкс, говорите загадками!
— Александр Павлович, ну я же дама! Наш пол склонен вуалировать всё, что вызывает мужское внимание, иначе мы слишком скоро оказываемся вам неинтересны! Скажу одно — далеко вам искать не нужно!
И, пустив в дело стек, пепельноволосая Диана сорвала свою лошадь в галоп (немыслимое дело в дамском седле!) и унеслася прочь, оставив меня в глубоком раздумье.
Вот дьявольщина! И кто это мутит воду?
Зубовы? Может быть… Я у Платоши, как кость в горле: увёл у него Новороссийское генерал-губернаторство, да и много ещё чего… Но не думаю, чтобы Ольга сдала мне интересы родного брата! Да и Павел Петрович никогда не отличался благосклонностью к Зубовым…
Тогда кто? Опять происки Безбородко? Возможно, но где дипломат Безбородко, а где гвардия? Хотя, что там она говорила про «деятельность на морях»? Она могла не понравиться только одной стороне — Великобритании. И они, конечно могли вступить с Александром Андреевичем в контакт, тем более, что все там друг друга знают. Но, опять же: Безбородко для гвардии — ноль без палочки, залётный хохол, не имеющий в армейских кругах никакого веса. Нет, там кто-то ещё… некто, кого не надобно далеко искать! Тот, кто живет со мною в одном Зимнем Дворце, только этажом выше….
Мой воспитатель, Николай Салтыков.
Вот тут всё сходится. Он — президент Военной коллегии, и имеет понятное влияние и в армии, и в гвардейских частях столицы. Есть ли у нас открытые конфликты? Нет… хотя должны быть. Он глава военного ведомства, я — генерал-инспектор инфантерии. По долгу службы мои инспекторы постоянно проверяют положение дел и в гвардии, и в армейских частях, и постоянно всплывают те или иные злоупотребления или недочёты. Не так давно Михаил Илларионович Кутузов проверял состояние дел в войсках в Лифляндии, Эстляндии и Финляндии, и нашёл множество разной степени недочётов; уж если такой дипломатичный генерал обнаруживает злоупотребления, значит, их решительно невозможно скрыть! Салтыкову то и дело приходится оправдываться перед Императрицей, однако же при этом мы остаёмся добрыми друзьями… Или нет? А может быть, он просто пока помалкивает и ждёт, когда сможет разом «перевернуть доску», выиграв партию в свою пользу? Ндааа… Вот и подумай, что тут делать?
Весь остаток дня я посветил раздумьям о сложившейся ситуации, и к моменту возвращения в Зимний Дворец у меня уже был свой план.
Итак, пункт первый. Если заговор действительно существует и пустил корни, то происходит это именно в гвардии. Надо срочно наполнить её своими соглядатаями! Я должен знать всё, что происходит в полках, причем ещё до того, как это произойдёт!
Пункт второй. Гельсингфорс, в общем-то, не далеко, и ближайший путь туда идёт морем. А море в моих руках! Надо держать под контролем границы, и, если надо, быть готовым высадить десанты из моряков в ключевых точках местности.