Царская дорога.
Эта прямая просека в лесу не давала мне покоя. Сколько же Пётр Великий сделал для страны, и сколь многое он не успел! Ещё семьдесят лет назад у нас могла быть практически прямая дорога на Москву, без необходимости терять время, проезжая Новгород!
И я решил сочетать полезное с полезным: проехать этой трассой, осмотрев её на предмет реанимации проекта, и, заодно, доехать до Москвы, не встречая по пути фельдкурьеров с грозными приказами немедленно возвращаться. Профит! Пришлось устроить небольшой заговор, и Бибиков с Волховским стали его центральными фигурами. Они должны были ждать на маршруте с запасом продуктов и комплектом сменных лошадей.
Эх, и гонка же это была! Не думал я, что путь от Петербурга до Москвы можно проделать в четыре дня, да ещё и по бездорожью!
Не заезжая в Москву, мы вышли на Владимирский тракт, и ещё через три дня были в Нижнем Новгороде. На протяжении пути я на собственной шкуре оценил, каково это — долгие и быстрые переезды кавалерии. Дважды приходилось, завернувшись в плащ, ночевать прямо в поле, другой раз — в крестьянской избе. Наконец, обессилив коней и смертельно устав, мы со спутниками оказались в Нижнем Новгороде.
Пароход наш стоял у городской пристани, привлекая своей необычной внешностью толпу зевак. Формой корпуса он не сильно-то отличался от обычных речных барок; только большая железная труба, торчащая из середины палубы, да огромные многолопастные колёса по бортам недвусмысленно свидетельствовали, что это — судно нового типа, смерть бурлацкого промысла и надежда волжских берегов.
Небольшая команда заводских специалистов тем временем начала готовить пароход к отплытию. Грузились дрова, разводились пары; из трубы, привлекая любопытные взоры нижегородцев, плотными клубами пошёл густой серый дым. Мы все взошли на палубу; матросы отвязали концы. На берегу уже собралась, должно быть, половина города, когда гигантские колёса дрогнули и медленно начали вращаться, с шумом рассекая воду. Под восторженные крики и свист наблюдавших всё это нижегородцев пароход, гулко шлёпая по воде колесными лопастями, отчалил от причала и пошёл по великой реке вперёд, навстречу восходящему Солнцу.
Первое время я был как на иголках, поминутно ожидая взрыва котла, или ещё какой-нибудь фатальной поломки; но мы шли, разогнавшись уже до скорости почтовой кареты, а никаких проблем так и не случалось.
Первая остановка наша случилось возле Макарьевского монастыря, где проводится всегда знаменитая ярмарка. Сейчас место это было сравнительно пустынно: ярмарка будет через два месяца, в июле; тем не менее, небольшой торг шёл и сейчас. Меня поразило, что место это находится у самой реки, и несомненно, затапливается при разливе Волги. Но, видимо, удобство доставки сюда товаров речным путём компенсировало в глазах торговцев этот недостаток.
Поскольку мы шли по течению, скорость экономного хода достигала 8–9 узлов. Мимо проплывали волжские перекаты, острова и плёсы; то и дело попадались нам идущие берегом беляны с впряжёнными в них бурлаками, изумлёнными взорами провожавшими наш пароход. Иной раз на песчаной косе или поросших ивой островках виднелся дымок костерка и несколько шалашей.
— Вон там — это рыбаки, — объяснял мне Ярцев, — а вот эти — это разбойники. Ждут, кого-бы растрясти!
Как он различал их, я так и не понял.
Из-за движения гребных колёс пароход получал довольно сильную вибрацию. Надо сказать что я требовал продолжение движения круглые сутки, но в безлунные ночи, когда не видно было ни берегов, ни поверхности воды, это было совершенно невозможно; к тому же механизмы парохода требовали регулярного осмотра. В конце концов я отказался от этой затеи, тем более что шум от механизмов двигателя, а особенно, от ударов лопастей колес о воду был таков, что довольно сложно было заснуть во время движения парохода.
Первая, после Макарьевского монастыря, остановка у нас была в Козьмодемьянске; вторая — в Казани. Здесь посетил я губернатора, напугав его до смерти; прошёлся по стенам Казанского кремля, дойдя до башни Сююмбике. Увы, все исторические здания находились не в лучшем виде; скверный средневековый кирпич крошился, образуя в побеленных стенах настоящие норы, где часто гнездились птицы.
Кулибин и инженеры внимательно наблюдали за работой котлов, паровых цилиндров и колёс.
— Надобно сделать на колесо поворотные лопатки, дабы лучше оно загребало! — резюмировал Иван Петрович уже после первых миль пути.
— Лучше будет гребной винт! Испытания винтов разных форм уже ведутся. — возразил ему я.
— Ну, как сказать, Ваше высочество, — не согласился с нами обоими Аникита Сергеевич Ярцев. — Винт ведь потребует, чтобы в подводной части корпуса была дыра, в которую пройдёт гребной вал. Трудно будет сделать так, чтобы туда не протекала вода. Также, винт легко можно повредить на мелководье.
— Так что же вы думаете? Колесо лучше?
— Тоже не то! — не без грусти констатировал Ярцев. — Не все реки удобны для такого движителя! Вот, Чусовая: по ней и вниз-то по течению нелегко спустить груз, а уж поднять его вверх — совсем трудно; а между тем, это было бы крайне важное дело! Каждый год сотни барок сдаются в лом, оттого, что их нельзя вернуть на Урал; сколь было бы лучше возвратить их на заводские пристани, да не пустыми, а с хлебом и иными товарами. Опять же, на Урал из Петербурга отправляется всё больше паровых машин — очень громоздких и тяжелых в перевозке. Очень важно возить их водою! Но река эта имеет быстрое течение и довольно мелководна летом…
— Наш пароход имеет совсем небольшую осадку; наверняка он пройдёт и там!
— Колёса очень уязвимы, Александр Павлович! Прижмёт течением к скале, и всё — двигатель сам всё колесо о камень и переломает!
Ночью, лёжа в крохотной каюте и пытаясь заснуть под плеск колёс о волжскую воду, я раздумывал, как же улучшить эту громоздкую конструкцию. Как минимум надо переносить колесо назад, на корму, чтобы не мешались они по бортам, хоть и это поможет только частично. Так… а есть ли другой вариант?
Как многие граждане нашей необъятной Родины, я в прошлой жизни бывал на её тёплых морях. Там (как, впрочем, и везде в подобных местах) процветало развлечение под названием «аквабайк». Так вот, у этих безумных штук не было никакого винта: гидроциклы снабжены «водомётом». По сути, это реактивный двигатель, как у кальмара; он очень безопасен — никого не посечёт винтами, за их отсутствием, — и при этом совершенно не боится мелководья.
Вот оно! От возбуждения я вскочил с гамака. Вот какой штукой надо снабжать пароходы для мелководных рек! Конструкция простейшая, очень надёжная, и вполне проверенная в деле!
Сон ко мне всё равно не шёл, и я отправился мешать спать Кулибину. Иван Петрович сразу же загорелся идеей; и до рассвета мы накидали с полдюжины разных вариантов водомётного двигателя. Ещё мне пришла в голову странная мысль сделать корпус «чусовинского» парохода цельнометаллическим — это должно было бы повысить его живучесть.
Прошло два дня. Пароход двигался вполне успешно, котлы и механизмы работали исправно. Проблема начались, когда кончились хорошие сухие дрова: оказалось, что на сырых дровах котёл не выдавал требуемой мощности, и скорость наша сильно упала.
— Что же с этим делать? — пристал я к инженерам.
— Теперь надобно поднять высоту паровой трубы, чтобы была хорошая тяга!
Конечно, сделать это в наших полевых условиях было невозможно. Выяснилось также, что дрова были заготовлены не на всём протяжении маршрута; иногда нам приходилось, причалив к ближайшей пристани, попросту покупать их у обывателей. Создавая запас, мы забивали дровами трюмы, и даже складывали их на палубе. Глядя на это безобразие, я всё чаще задумывался наладить топки судов на угле… а может быть, сразу на нефти?
На четвёртый день мы достигли Симбирска; на шестой, огибая величественные Жигулёвские горы, оказались в Самаре. Возле этого города мы устроили остановку: механики осматривали состояние котла и прочих механизмов, а я воспользовался случаем, чтобы осмотреть окрестности. По данным путешественников Академии Наук, к востоку от Самары имелись «нефтяные ключи» — источники сырой нефти, бьющие прямо из-под земли наружу. Понятно было что где-то рядом пролегают приличные нефтеносные пласты… Это очень хорошо! Добывая нефть где-нибудь под Самарой, мы сможем снабдить ею всю Волгу, и топки пароходов можно будет наполнять не дровами, а нефтью. Это особенно важно для нижнего течения Волги, где лесов, а значит, и дров нет совершенно.
Первым делом я, конечно, явился к самарскому городничему. К моему удивлению, Самара была всего лишь уездным городом Симбирского наместничества, — Самарской губернии не существовало, поэтому все местные власти представляли из себя городничего, Григория Аникеевича Буткевича, двух приставов, и избранных купечеством ратманов. Буткевич, престарелый полицейский чиновник, несмотря на болезнь, услышав, что в город на неведомом чуде-юде приплыл, ни много ни мало, наследник престола, приветствовал меня перед зданием присутственных мест. Это небольшое, недавно выстроенное двухэтажное здание было единственным правительственным учреждением в городе: здесь размещался уездный суд, дворянская опека, нижний земский суд и городническое управление, уездное казначейство, казна и архив. Тут же находилась и квартира городничего.
Бедный старик, на седую голову которого свалилось этакое приключение, казалось, прямо сейчас готов был скончаться от апоплексического удара; я всячески его успокаивал, держась с ним как можно более дружелюбно. На вопрос мой о нефтеносных ключах Буткевич закивал мне так быстро, как будто бы изображал дятла, усердно выдалбливающего себе дупло:
— Так и есть Ваше Высочество! Имеются ключи, и премного! оренбургские казаки эту нефть применяют для смазки ступиц колёс; а живущие в округе чуваши и татары усердно собирают смолу и употребляют ее наряду с водой источника при различных заболеваниях.
— Да неужели! — поразился я.