А чем тут ещё заниматься? Аррушу к ней не пускали. Жрец вообще настаивал на том, что чужаки, участвующие в этом треклятом ритуале, должны провести в полной изоляции пять дней: «Дабы осмыслить своё общение с Тьмой!». Слава всем, что служителя вместе с его завываниями Дан послал искать полезные занятия куда активнее, чем ведунью.
А лекарке и без осмыслений тошно приходилось. Злость смешивалась с отчаянием, беспокойство за оставленный «ненадолго» лазарет и Ю подкапывало ядом, а ягодкой в этом дивном коктейле служила свежая, неизбитая, но оттого не менее актуальная мысль: «Что делать?».
При полном отсутствии альтернативы оставалось только с ума сходить.
И вот когда Арха решала, что же будет плодотворнее: ещё поплакать, повыть-таки или спать завалиться — дверь в её спальню без всякого предварительного стука приоткрылась, в образовавшуюся щель протиснулась явно женская фигура. И — опять же, без всяких предварительных уведомлений — грохнулась на колени, да ещё и лбом в пол ткнулась.
— А? — не поняла происходящего лекарка.
— Дозволит ли моя госпожа недостойной говорить? — прошелестело из-под тёмного покрывала.
— Э-э… — озадачилась Арха, не слишком поняв, кто, кого и чего недостоин. — Н-да… В смысле, да, конечно, говорите. И, может, сидя удобнее будет?
Женщина выпрямилась. Причём проделала она это с таким изяществом и грацией, что у ведуньи зубы свело. Может быть, Дан был абсолютно прав, говоря, будто у шаверок особая пластика. Но вот достоинства самой лекарки он явно преувеличивал. Для того чтобы с пола подняться, ей, по крайней мере, пришлось бы рукой опереться, а то и на четвереньки встать. Негаданная же посетительница все умудрилась проделать единым и очень плавным движением.
— Госпожа мне позволит сесть? — поинтересовалась женщина.
При этом ни её тон, ни приподнятый подбородок, ни прямая, как палка, спина никак не соответствовали падениям на колени и тыканьем в пол.
— Угу, — кивнула лекарка, начиная раздражаться, — и заканчивайте меня госпожой величать. Обращение «мистрис Арха» вполне подойдёт.
Политесы она со времён жизни в столице переваривала плохо. Застарелая язва их не принимала. Видимо, недолгое, в общем-то, пребывание в доме Дана сумело вызвать к расшаркиваниям устойчивую аллергию.
Посетительница с грацией кошки, а, может, и змеи опустилась на подушки и откинула покрывало, занавешивающее лицо, назад. Вот тут ведунья едва не взвыла. Ну почему Тьма, в мудрости своей, одному даёт то, что вполне бы на троих хватило? И, между прочим, никто ущербным не остался.
Женщина была красавицей без всяких «но», «если» и «могло бы». Антрацитово-чёрная, без малейшего изъяна, кожа. Приподнятые к вискам глаза цвета то ли изумруда, то ли весенней травки. Тонкий, прямой как стрела нос. Идеальные губы. Да в ней все казалось идеальным! При этом без малейшей искусственности, которая нет-нет, да проскальзывала в той же Адаше.
«Если она подойдёт к Дану ближе, чем на десять шагов, ты её зарежешь, — мрачно буркнул внутренний голос. — Хотя вариант с кислотой в личико со счетов списывать не стоит». И Арха с ним в кой-то веки была почти полностью согласна. Только расстояние увеличила до двадцати шагов.
— Я прошу простить меня, что осмелилась побеспокоить вас… — начало вещать это олицетворение красоты шаверок.
— Для начала хотя бы представьтесь, — недружелюбно и совсем невежливо перебила её Арха. — И можно сразу переходить к делу. Не люблю я этих расшаркиваний.
— Меня зовут Рахша, — мило проигнорировав хамство, но многозначительно прикрыв глаза, будто все понимая, отозвалась шаверка. — Я вдова Ханшарра, одного из братьев господина Ирраша. И у меня к вам просьба. Уговорите совет старейшин снять с Шхара наказание.
Ведунья тряхнула головой, запутавшись в сплошных «ш», «х» и «р». Да ещё женщина звуки выговаривала так, что они выходили сдвоенными и даже строенными — сплошное пришепётывание, шипение и рычание. Впрочем, она вообще говорила странно. Будто хашранский ей не был родным.
— Я ошиблась, — покаялась ведунья. — Сразу к делу, видимо, не получится. Какое я могу иметь отношение к Шхару и его наказанию? И, вы уж простите, какое отношение вдова одного брата имеет к другому? Который, кстати, неизвестно… где.
«Неизвестно жив ли» она предпочла проглотить не жуя.
— Вы правы, — спокойно ответила шаверка. — К господину Шхару я не имею никакого отношения. Кроме того, что он моё солнце, луна и звёзды.
— Поэтично, — буркнула Арха, предусмотрительно понизив голос. — А он в курсе, что… — ведунья покрутила пальцем в воздухе, пытаясь подобрать подходящее слово. — Что он для вас свет в оконце?
Конечно, у лекарки получилось не так поэтично. Видимо, с романтикой напряжёнка наблюдалась не только у Дана. А, может, это рогатый её и заразил недостатком возвышенности?
— Нет, конечно, — не дрогнув и по-прежнему спокойно, отозвалась Рахша, — он о моём существовании вообще не подозревает. Да и я его видеть не должна. Но так сложилось. Госпожа Арруша после смерти моего супруга говорила с господином Иррашем, пыталась намекнуть, что я могу стать хорошей партией Шхару. Но наш господин посчитал, что я слишком стара. Да и приданое за меня уже получено, а второго не дадут.
— Скотина, — оценила решение ушастого ведунья. Подумала и добавила, разглядывая балдахин у себя над головой. — Тьма, почему у всех такие сложности-то?
— А любовь без сложностей называется обыденностью. В ней ничего интересного нет, — улыбнулась шаверка и умудрилась стать ещё краше, — Вам бы, например, было интересно читать книгу, в которой написано: «Они встретили друг друга, полюбили, жили долго и счастливо», а больше ничего?
Арха раздражённо дёрнула ухом и встала с кровати, отойдя к окну. Сегодняшний день явно был перенасыщен рассуждениями и философствованием на отвлечённые темы. И — да, это тоже нервировало.
— Всё это замечательно. Но я так и не поняла, при чём тут совет старейшин, наказание Шхара и я. Это упуская тот маленький момент, что его самого-то тут нет.
— Он скоро придёт, — не теряя ни грамма своего спокойствия, отозвалась Рахша. — Понимаете, Тьма наделила меня проклятьем видеть вещие сны. Мне приснилось, Шхар скоро придёт. И дело не только во мне и моих чувствах. Если не отменить наказание, умрёт тот, чью корону подпирают рога.
Арха резко развернулась и уставилась на безмятежную гостью с большим сомнением. Кажется, у этой красотки просто не все дома находились. Хотя, вполне возможно, кого-то имелся даже излишек. Например, тараканов.
Арха пялилась на свою гостью, а та отвечала взглядом, полным вселенского умиротворения. Пауза явно затягивалась. Но ведунья просто не в состоянии была ответить что-то осмысленное. Совет обратиться к лекарю и попить успокоительных травок казался неуместным.
— Нет, я не сумасшедшая, — заговорила, наконец, шаверка. — Не думала, что вы так отреагируете на вещие сны. Поверьте, это правда. И они уже не раз сбывались.
— Да я верю, — смутилась Арха. — Снами меня тоже не удивишь. Просто…
— Вас смутило моё заявление про рога и корону? — проявила ещё и чрезмерную прозорливость красавица. — Но я действительно так снила. Чётко я вижу только лица тех, кого знаю. А в этом случае были только рога, как у хаш-эда и между ними корона.
— Ладно, с коронами потом разберёмся, — отмахнулась ведунья. — Как я могу повлиять на совет старейшин? Я для них никто, а это какие-то ваши заморочки.
— Заморочки — это значит «правила»? — уточнила Рахша. — На старейшин вы никак не повлияете. Но можете поговорить со своим мужчиной, убедить его. А уже он потребует отменить наказание. Дело в том, что снять кару могут только они или сам господин Ирраш. Тем более что наказание Шхаром незаслуженно.
— Ну, знаете ли! — Арха в порыве чувств даже руками всплеснула. — Нет, мне, конечно, его жалко. Но про «незаслуженно» вы явно загнули.
— Я не знаю, чем он заслужил это. И по вашей реакции могу судить, что Шхар причинил зло лично вам. Но, поверьте, он такого наказания не заслуживает.
Вся невозмутимость шаверки куда-то подевалась. Она, стараясь быть убедительнее, даже вперёд подалась. А глаза у неё и вовсе сверкали, как у настоящей кошки.
— Ну, да. Он белый и пушистый. Просто в детстве часто болел, — фыркнула ведунья.
— Не дай никому такого детства. Когда тебя заставляют ненавидеть того, кого ты любишь и твой идол не убил тебя просто потому, что наследовать больше некому. Это — не жизнь, а кошмар. Причём ничем не заслуженный. Просто ты с этим родился. Просто у тебя другой жизни нет.
— Я все понимаю, но…
— Вряд ли, — едко усмехнулась Рахша. — Позвольте, я расскажу. Может быть, это поможет вам сделать то, чего я от вас прошу.
Арха кивнула, хотя её согласие тут, кажется, мало кого интересовало. Она не причисляла себя к любителям житейских драм. А, судя по всему, шаверка ей отнюдь не комедию пересказывать собралась. Но, с другой стороны, ведунье было любопытно узнать что-нибудь новенькое о своих демонах. В конце концов, они ведь действительно жили ещё до её появления.
— Меня сосватали за супруга, когда мне исполнилось пять лет, — голосом профессиональной рассказчицы начала Рахша. — Тогда же и отдали на воспитание в семью Нашкас. Это принято, если род мужа сильнее и могущественнее. Считается, что девочка так лучше усвоит традиции и уклад нового дома. Шхару на тот момент исполнилось семь, а господину Иррашу девятнадцать.
— Простите, — не удержалась и всё-таки спросила ведунья. Не без ехидства, между прочим, спросила, — вы эту историю часто рассказываете? Просто полное ощущение, что вы с листа читаете.
— Нет, я… — красавица явно потемнела скулами, а её уши под покрывалом шевельнулись поджимаясь. Она нервно сплела пальцы и даже глаза в пол опустила. — Я пишу. В смысле, не то чтобы романы… Ну вроде моей собственной истории. Хотела бы и про других, но что я видела? Вот и…
— Я поняла, — Арха и сама застеснялась, словно её застали за подсматриванием в замочную скважину. — И извините, что перебила. Продолжайте, пожалуйста.