нии Бога; едва ли пятнадцать знают какую-либо молитву; едва ли десять не загрубели в самых дурных пороках, в самых непростительных привычках»[595]. Несмотря на это, через три-четыре месяца пребывания в приютах дети, по словам председательницы, «смягчались, оказывая положительное влияние на сверстников и даже на родителей»[596].
Возможно, графиня преувеличивала благотворное влияние приютов. Однако нет оснований сомневаться в том, что регулярное, пусть и скудное питание, соблюдение элементарных правил гигиены, воспитание нравственности, как она тогда понималась, были все-таки лучше, чем «школа жизни» петербургских дворов или пинки и зуботычины в лавке мелкого торговца либо в купеческом лабазе. Кроме того, дети получали в приютах элементарное образование, приобретали некоторые навыки в области ремесел. Справедливости ради следует отметить, что в приютах и подобных им учреждениях в качестве «воспитательных» мер широко использовались брань, подзатыльники и даже розги. В николаевское царствование это явление в учебно-воспитательных заведениях было обычным. Но даже во второй половине XIX в., когда подобные методы стали подвергаться критике, отказ от них происходил с большим трудом.
Как и в воспитательных домах, в детских приютах ведомства императрицы питомцам стремились дать не только элементарные школьные знания, но и, говоря современным языком, трудовое воспитание. «независимо от преподавания детям учебных предметов и по примеру прежних лет, – отмечается в отчете Санкт-Петербургского совета за 1866 г., – были обучаемы: мальчики черчению, разным легким мастерствам, как-то: переплетному искусству, деланию коробок и проч., девочки – рукоделиям, кройке, шитью платьев и белья и проч.»[597]. Постановка образования в приютах оставляла желать лучшего. Отсутствовала единая учебная программа, обучение не было стандартизировано в соответствии с государственными требованиями. Не хватало квалифицированных учителей, учебной литературы и пособий, база «производственного обучения» была слабой. Тем не менее, во второй половине 1860-х гг. Санкт-Петербургский совет мог утверждать, что «во всех приютах мальчики и девочки старших отделений умеют твердо читать и писать под диктовку, усвоили себе правильные понятия о начальных истинах религии, толково рассказывают из краткого катехизиса и краткой священной истории ветхого и нового завета, объясняют церковное богослужение, легко читают церковнославянскую печать, считают устно и решают письменно все задачи из четырех правил арифметики»[598]. Особое внимание было сосредоточено на религиозном воспитании. С 1868 года в учебные занятия было включено «ежедневное, после утренней молитвы чтение церковной печати, преимущественно по евангелию и Псалтырю»[599]. Среди других предметов наибольшее внимание уделялось арифметике.
Учебные программы для приходящих детей и питомцев, живших в сиротских отделениях, отличались незначительно. Воспитанники сиротских отделений, проводившие в приютах больше времени, изучали, помимо основных предметов, отечественную историю, географию и в математике простые дроби. Более широкой была учебная программа для воспитанниц двух старших классов строгановского сиротского отделения. Эти классы готовили воспитанниц в кандидатки на должности смотрительниц и помощниц смотрительниц в петербургских приютах ведомства императрицы. Девочки изучали «полные курсы катехизиса, истории ветхого и нового завета, учения о богослужении, русской грамматики, арифметики, отечественной истории и географии, посещали педагогические лекции, читанные для смотрительниц и их помощниц наблюдателем по учебной части при образцовом приюте…»[600]. Кандидатки, успешно выдерживавшие экзамены, зачислялись на указанные выше должности. Если вакансии в петербургских приютах оказывались заполненными, то выпускницы направлялись в московские и губернские приюты. Содержание обучения в детских приютах ведомства императрицы не менялось и в дальнейшем, но в 1870–1880-е гг. учебная программа была унифицирована и приведена в соответствие с программами низших учебных заведений Министерства народного просвещения. Не претерпело существенных изменений и профессиональное обучение в приютах.
Создание детских приютов Ведомства учреждений императрицы Марии, как и других заведений призрения, обуславливалось щедростью благотворителей и финансовыми возможностями ведомства, но не потребностями в призрении. Ни благотворительные структуры, ни государство не пытались установить, сколько в империи нуждающихся детей. Количество желавших воспользоваться призрением в приютах ведомства превышало их возможности. Законоположения о них четко не определяли, какая категория детей может призреваться, и какие дети имеют преимущество при поступлении в эти заведения. В Положениях о детских приютах 1839 и 1891 гг. говорится о том, что они предназначены для отпрысков бедных родителей. Единых общепринятых критериев бедности в России тоже не существовало. Можно предположить, что поступление в приют зависело от различных обстоятельств, в первую очередь, от наличия вакансий. Зачислению могли способствовать ходатайства известных лиц, общественных организаций либо правительственных учреждений, знакомые в управленческих структурах самого ведомства императрицы, хорошие отношения с непосредственным начальством приютов, благотворители, желавшие оплачивать содержание ребенка в приюте. В некоторых случаях воспитанники на сверхштатных вакансиях содержались за счет благотворительных обществ, не располагавших собственными учреждениями призрения. К их числу принадлежало морское благотворительное общество в Петербурге, состоявшее под покровительством великой княгини Ксении Александровны. Ежегодно оно помещало в различные учреждения призрения по несколько детей лиц, связанных с Морским министерством. В 1894 г., например, дети ослепшего матроса Михаила Капустенко – сын восьми лет и дочь шести лет – были помещены за счет морского благотворительного общества в образцовый приют барона Штиглица[601].
Детские приюты ведомства императрицы не могли вместить всех желавших. Но отвергать их было нежелательно, так как это могло нанести ущерб репутации благотворительного ведомства. Санкт-Петербургский совет приютов частично нашел выход из создавшегося положения. Родители и опекуны могли зачислять детей кандидатами на занятие освобождавшихся штатных вакансий. Число кандидатов было значительным. Создавалась очередь из желавших. Например, в течение 1880 г. кандидатами в приюты Санкт-Петербургского совета состояли 1125 детей[602]. К 1 января 1881 г. осталось 1040 кандидатов[603], т. е. 85 детей перешли из кандидатов в воспитанники приютов.
В Петербурге число детских приютов Ведомства императрицы Марии до конца XIX в. Возрастало незначительно. Общее количество призревавшихся в них детей оставалось прежним. К 1 января 1861 г. в ведении совета состояло 19 приютов – столько же, сколько в 1850 г. Всего на 1 января 1861 г. петербургские приюты призревали 3576 детей[604]. За указанный период увеличилось только число сиротских отделений. На 1 января 1880 г. в 22 приютах и четырех сиротских отделениях при них призревался 3491 ребенок. Из этого числа 334 ребенка призревались в сиротских отделениях[605]. Не изменилось положение дел и спустя десятилетие. В 1889 г. в приютах Санкт-Петербургского совета единовременно призревались 3677 детей, из них – 360 в сиротских отделениях[606]. В целом по российской империи число приютов ведомства императрицы, по сравнению с 1839 г., выросло существенно. Если в 1839 г., когда было принято Положение о детских приютах, этих заведений было всего 8 и в них призревались 827 детей, то в 1889 г. существовало уже 129 приютов. В них единовременно призревались 11 834 ребенка[607]. Однако из этих 129 учреждений 93 были созданы до 1861 г.[608].
Несмотря на то, что реформы Александра II создали более благоприятные условия для развития благотворительности, количество детских приютов Ведомства императрицы Марии, открытых в 1860–1880-е гг., было меньше, чем за предшествовавшее время. Из 129 упомянутых выше детских приютов 93 были созданы до 1861 г. Одной из причин этого стали организационные перетряски в управлении.
Руководство приютами в 1864 г. перешло непосредственно к главноуправляющему. Предполагавшаяся разработка нового, отвечавшего требованиям времени Положения об этих учреждениях была отложена на неопределенный срок. Руководство Ведомства учреждений императрицы уделяло им недостаточно внимания. Принц П. Г. Ольденбургский, занимавший в 1860–1880 гг. должность главноуправляющего, основное внимание сосредоточил на женских учебно-воспитательных заведениях. Преобразования в учебно-воспитательной части институтов, создание Мариинских гимназий, реорганизация работы на низших образовательно-воспитательных ступенях – все это, вероятно, не позволяло принцу основательно заняться проблемами детских приютов.
Другим фактором, сдерживавшим их развитие, были финансовые проблемы. Приюты существовали на пожертвования и средства Ведомства императрицы Марии, проценты с основных капиталов, доходы от недвижимости и от проведения различных благотворительных мероприятий. Открытие новых приютов и расширение прежних было обусловлено не потребностями в призрении, а наличием денег. В ряде случаев, создававшиеся по инициативе частных лиц и общественных организаций, приюты добровольно вступали в число учреждений ведомства императрицы, рассчитывая упрочить свое положение. Однако во второй половине XIX в. руководство запретило принимать под покровительство «их императорских величеств» приюты, если они не имели средств для обеспечения своей деятельности.