Пристрастие Бланки к этому ордену совпадает с пристрастием Людовика к цистерцианцам, и осенью 1244 года, после семейного паломничества в Рокамадур, после совместного открытия Мобюиссона, мать и сын оказываются в Бургундии, в Сито, куда их пригласили на общее собрание ордена. Это было не только паломничество, но и прогулка: по пути они останавливались в Везеле, в монастыре Витто-ан-Осуа, а 28 сентября прибыли в Сито. Короля и его мать сопровождали Роберт д'Артуа, Альфонс де Пуатье, герцог Бургундский и шесть графов. Все они вошли в церковь монастыря в составе процессии, включая Бланку и ее двенадцать спутниц, которым было разрешено в виде особой привилегии войти в мужской монастырь, где обычно женщинам находиться было запрещено. Однако им не разрешили остаться там на ночь: терпимость к женской нечистоте имела свои пределы. Было сделано еще одно отступление от правил: королю и его спутникам разрешили есть мясо, при условии, что они будут находится за пределами монастыря. С другой стороны, не существовало никакой сегрегации на духовном уровне: Людовик и Бланка были записаны в поминальные книги для живущих во всех цистерцианских монастырях с вполне определенным намерением.
Однако религия и политика неразделимы, и политика вскоре вышла на первый план. В то время как король и королева Бланка все еще находились в Сито, прибыли посланники от Папы Иннокентия IV. Последний был в отчаянии, ему угрожали войска императора Фридриха II. Чувствуя, что в Риме больше небезопасно, он попросил разрешения укрыться во Франции. Король был смущен: приютить Папу означало нарваться на неприятности с императором, а Бланка и Людовик хотели сохранить нейтралитет в этом опасном конфликте между двумя главами христианства, духовным и мирским. Поэтому ответ был вежливым, но отрицательным: Папа может рассчитывать на поддержку короля, но он должен оставаться за границами королевства. Поэтому он поселился в Лионе, который тогда являлся территорией империи.
Еще один отказ был адресован Бланкой Кастильской императору Константинополя Балдуину II, продавцу реликвий, который снова обратился к ней за помощью в 1243 году. В письме от 5 августа королеве-матери он извинился за свою слабость, коррупцию и промахи. Он знал, что Бланка презирает его и считает безответственным ребенком, и просил ее походатайствовать за него перед ее сыном: "Если вы найдете в нас что-нибудь, что можно исправить, мы умоляем вас сказать нам и исправить нас. Вы увидите, что мы всегда готовы следовать вашим советам и принимать ваши приказы, со всей преданностью умоляю ваше величество смилостивиться над нами, ибо вся наша уверенность, вся наша надежда — в благосклонности короля, нашего сира, вашего сына и в вашей". В другом письме Балдуин рассказал ей о глупом плане по союзу с турецким султаном Иконии против его православного соперника никейского императора Иоанна Ватаца: пришлите мне одну из своих племянниц; я отдам ее замуж за султана, который позволит ей остаться христианкой в обмен на союз ним. Бланка наотрез отказала, и это подтверждает ее плохое мнение о Балдуине.
Еще одним проявлением тесного политико-религиозного союза между Бланкой Кастильской и ее сыном Людовиком являлась их общая озабоченность новостями о нарастающей Желтой угрозе, монгольском нашествии, охватившем восточную Европу в 1240 году. Об этих чудовищных существах ходили страшные рассказы, которые записал Матвей Парижский: "Это нечеловеческие, звероподобные существа. Мы должны называть их чудовищами, а не людьми, которые жаждут крови и пьют ее, разрывают и пожирают плоть собак и даже человеческую плоть, имеют одежды из бычьих шкур и железные клинки для брани. Эта бесчеловечная, дикая, варварская, необузданная и беззаконная раса, татары, смело и жестоко напала на территории христиан с северной и аквилонской сторон, совершила там отвратительные преступления и навела ужас и страх на все христианство". Король и его мать, похоже, сами были в панике. Матвей Парижский показывает их в удивительной сцене, где Бланка Кастильская, плача, рассказывает сыну о своей беде: «В то время как этот ужасный бич божественного гнева угрожал народам, мать короля Франции, почтенная женщина и Богом возлюбленная, королева Бланка, сказала: "Где ты, сын мой, король Людовик?" И он пришел к ней и спросил: "Что с тобой, мама?" Глубоко вздохнув, она разрыдалась и, хотя и была женщиной, но, оценив эти надвигающиеся опасности не по-женски, сказала: "Что же нам делать, дорогой сын, перед лицом столь мрачного события, страшный слух о котором пересек наши границы?" При этих словах король со слезами в голосе, но под божественным вдохновением, ответил ей: "Мужайся, мама, будем надеяться на нашего небесного утешителя. Одно из двух. Если они придут к нам, мы либо отбросим их обратно в татарские степи, откуда они пришли, те, кого мы называем татарами, либо они отправят всех нас на небеса"». Людовик имел в виду: "Либо мы отразим их, либо, если мы будем побеждены и отойдем к Богу как исповедники Христа или как мученики". Другими словами: либо мы отправим их в ад, либо они отправят нас в рай; в обоих случаях мы выигрываем. Так что не надо паники. Логика замечательная, но сцена крайне неправдоподобна: как мог хронист узнать об этом интимном моменте? Однако было бы еще лучше объединиться с этими варварами, чтобы сокрушить мусульман. Об этом думал и сам Папа, в 1245 году он предложил отправить посольство к "татарам", а в 1248 году Людовик IX принял посланников от Великого Хана.
В конце 1244 года соправление Бланки Кастильской и Людовика IX еще действовало, как вдруг возникла угроза его распада: 10 декабря король серьезно заболел, причем настолько, что через несколько дней его считали уже мертвым.
VII.Бланка и крестовый поход (1245–1252)
10 декабря 1244 года в замке своей матери в Понтуазе Людовик Святой перенес очередной приступ дизентерии, которой он заразился в Пуату. Его состояние быстро ухудшалось. 14 декабря он начал принимать меры на случай своей смерти. В королевстве были организованы молебны и процессии, и вскоре он впал в кому: "Он был в таком состоянии, — пишет Жуанвиль, — что одна из дам, находившаяся при нем, хотела натянуть простыню на его лицо и сказала, что он умер. А другая дама, которая была по другую сторону кровати, сказала, что у него все еще была душа в теле". В течение нескольких недель он был в самом тяжелом состоянии.
Но правление страной должно было быть обеспечено. Кто же мог взять на себя руководство королевством? Было несколько человек, которые могли это сделать: братья Робер д'Артуа, 28 лет, и Альфонс де Пуатье, 24 года, которые уже имели некоторый опыт управления, и королева Маргарита Прованская, 25 лет, мать наследника престола. И все же, без малейшего спора, именно Бланка Кастильская принимала решения, как будто она никогда не переставала править. В это время ей было 56 лет, и все уважали ее авторитет. 5 декабря 1244 года умерла графиня Жанна Фландрская, но королю об этом не сообщили, чтобы не ухудшить его состояние еще больше, и именно Бланка приняла решение о фламандском наследстве. Именно ей сестра и наследница Жанны, Маргарита, поклялась в верности и принесла оммаж, которые требовались от новой графини.
Фанатичный король и прагматичная королева-мать: обет крестового похода (декабрь 1244 года)
Именно во время этой болезни Людовик поклялся отправиться в крестовый поход. Но у нас есть две версии этого события: версия Матвея Парижского и версия Жуанвиля. Согласно первому, именно Бланка Кастильская дала этот обет: «Приложив к телу короля, своего сына, святой крест, терновый венец и копье, пронзившее бок Христа, она поклялась, что если Христос соизволит посетить его, восстановить его здоровье и сохранить его, он примет обет крестоносца, чтобы посетить гробницу Христа, в земле, которую Христос освятил своей кровью. Когда королева и все присутствующие закончили свои речи, молясь за него с искренним сердцем и совершенной преданностью, то, король, которого считали мертвым, вздохнул, притянул к себе руки и ноги, затем вытянул их и начал говорить глухим голосом, как будто из загробного мира: "Тот, кто пришел свыше, посетил меня, по милости Божьей, и вызволил меня из мертвых". Отныне он полностью выздоровел и, прикрепив на плечо святой Крест, посвятил себя Богу в добровольном служении и обещал лично посетить Святую Землю».
По Жуанвилю же король первым дал обет крестоносца, к великому отчаянию своей матери: "Господь наш подействовал на него и послал ему здоровье, ибо прежде он был немым и не мог говорить. И как только он смог говорить, он попросил дать ему крест. […] Тогда королева, его мать, услышала, что он обрел дар речи, и обрадовалась, как только могла; когда же она узнала, что он принял крест, как он сам сказал, она была так опечалена, как если бы увидела его мертвым".
Хотя не исключено, что Бланк дала эту клятву погорячившись, гораздо более вероятно, что это была инициатива Людовика, как показывает дальнейшая история. Действительно, Матвей Парижский противоречит своей собственной версии, приписывая Бланке Кастильской длинную речь, в которой она пытается отговорить сына от крестового похода: королевство нуждается в тебе, твои дети еще несовершеннолетние и могут стать игрушками феодальных группировок (подразумевается: я знаю, каково это, поскольку мне пришлось столкнуться с теми же трудностями, пока ты был несовершеннолетним, и я не доверяю Маргарите, твоей жене, контролировать ситуацию). Мольба начинается с крика материнской любви:
Сын мой, — сказала она ему, — если Провидение использовало меня, чтобы присматривать за твоим детством и сохранить для тебя корону, я, возможно, имею право напомнить тебе об обязанностях монарха и обязательствах, налагаемых на тебя управлением королевства, во главе которого Бог поставил тебя; но я предпочитаю, чтобы перед тобой говорила моя материнская любовь. Ты знаешь, сын мой, что мне осталось жить не долго, и твой отъезд наводит на меня лишь мысли о вечной разлуке: счастье, если я умру прежде, чем молва принесет весть о каком-нибудь великом бедствии на Запад! До сих пор ты пренебрегал моими советами и молитвами; но если тебе не жаль меня, подумай хотя бы о своих детях, которых ты бросаешь в колыбели: им нужны твои наставления и твоя помощь; что будет с ними в твое отсутствие? Разве они не так же дороги тебе, как христиане Востока? Если бы ты сейчас находились в Азии, и кто-то пришел сказать тебе, что твоя семья стала игрушкой и добычей баронских группировок, ты бы не преминул прийти к нам. Все эти беды, которых я так страшусь, может принести твой отъезд. Оставайся в Европе, где у тебя будет столько возможностей показать достоинства хорошего короля, короля, который является отцом своих подданных, образцом и опорой для принцев твоего дома. Если Иисус Христос требует, чтобы Его наследие было освобождено, пошли свои сокровища и свои армии на Восток; Бог благословит войну, предпринятую во славу Его имени. Но этот Бог, который слышит меня, поверь мне, не велит исполнять желания, противоречащие великим замыслам Его Провидения. Нет, этот Бог милосердия, не позволивший Аврааму совершить свою жертву, не позволяет тебе совершить свою и подвергнуть опасности жизнь, к которой привязана судьба нашей семьи и спасение нашего королевства.