ритесняла народ". Мартирология аббатства Нотр-Дам-дю-Лис явно дифирамбична: "Она была как древо жизни посреди рая, произносящая слова Мудрости, посреди своего народа".
Уход из жизни королевы-матери поднял вопрос об управлении государством. На ее сыновей, Альфонса и Карла, рассчитывать не приходилось. У них и так было полно дел с их апанажами. Здоровье Альфонса оставалось хрупким, а Карл был занят делом в Эно. Тридцать лет спустя, когда он давал показания на суде по канонизации Людовика, он даже не смог вспомнить место смерти своей матери, которое он поместил в Мобюиссон: "За пять или шесть дней до смерти, прикованная к постели в Понтуазе, в основанном ею аббатстве, она приняла монашеский обет и получила из рук епископа Парижа, последнее причастие. А когда, принимая ее обет, он добавил ограничение "в случае смерти", она заявила, что в жизни или а смерти хочет быть монахиней. И с этого момента она подчинялась настоятельнице как последняя из монахинь".
Таким образом, делами стал управлять Совет, который окружал Бланку в последние месяцы ее жизни. В 1253 году он столкнулся с новыми университетскими проблемами и угрозой вторжения со стороны Генриха III, который стремился воспользоваться отсутствием Людовика IX и вакантностью трона. "Королевство было в большой опасности", — говорит хронист из Сен-Дени.
Но что сделал король? Известие о смерти матери дошло до него только через пять или шесть месяцев, весной 1253 года, из-за трудностей, связанных с передвижением зимой. Его духовник, Жоффруа де Болье, сообщил о случившемся. Сначала гонец принес новости кардиналу Тускулумскому, архиепископу Тира:
Он сообщил об этом архиепископу Тира, который в то время хранил королевскую печать, и хотел, чтобы я сопровождал их. Мы втроем прибыли в дом короля, и легат попросил его тайно поговорить с ним в его комнате в нашем присутствии. Увидев серьезное лицо легата, он понял, что тот хочет сообщить ему нечто неприятное. Этот человек, вдохновленный Богом, провел нас из своей комнаты в примыкающую к ней часовню, и закрыв все двери, сел с нами лицом у алтаря. Затем, с деликатностью, легат изложил королю различные и великие благословения, которыми Бог, по своей благости, благословил его с младенчества, и особенно в том, что дал ему такую мать, которая воспитала его столь христиански, и которая управляла делами его королевства с такой верностью и мудростью.
Затем он добавил, среди рыданий и слез, новость о смерти королевы, которая была столь катастрофической и прискорбной. Христианнейший король, оплакивая свою мать вслух и с лицом, омытым слезами, преклонил колени перед алтарем и, сложив руки, с благочестивым стоном сказал: "Благодарю Тебя, Господи, что Ты даровал мне возлюбленную мою мать, пока это было угодно Твоей благости. И теперь, Господи, через ее телесную смерть Ты призвал ее обратно к Себе по Своему благоволению. Это правда, Господи, что я всегда любил ее превыше всех смертных созданий, как она того и заслуживает, но раз это было твое решение, да будет имя Господа благословенно вовеки. Аминь!"
Король был в смятении. По словам Гийома де Нанжи, он пролил "потоки слез" и оставался без движения в течение двух дней. Жуанвиль даже подумал, что он слишком переусердствует, и напомнил ему, что надо быть более достойным: ведь она все равно должна была когда-нибудь умереть! «Король, — рассказывает сенешаль, — попросил легата и архиепископа Тирского удалиться и, оставшись наедине со своим духовником, прочитал заупокойную молитву. Прошло два дня, а он не хотел никого видеть. Тогда он послал за мной и, увидев меня, сказал: "Ах, сенешаль, я потерял свою мать. Сир, — ответил я, — я удивляюсь этому, ведь вы знаете, что однажды она должна была умереть. Но я дивлюсь столь великому трауру, который вы на себя возложили, вы, которого считают таким великим государем"». Что должны были подумать враги короля?
Только один человек не скорбел по королеве-матери: ее сноха, королева Маргарита, которая страдала от суровости Бланки. Когда Жуанвиль увидел ее плачущей, он был поражен: «Когда я приехал, я обнаружил, что она плачет, и я сказал ей, что это совершенно верно, что женщинам нельзя верить, "ведь это женщина, которую вы ненавидели больше всего, умерла, а вы в таком трауре!". И она сказала мне, что плакала не о себе, но о скорби короля и о своей дочери, оставшейся на попечении чужих людей». Ее дочь — маленькая Изабелла, 11 лет, осталась на попечении Бланки. Маргарита плакала, видя, как ее муж оплакивает смерть своей матери: это многое говорит о ее чувствах к королеве-матери.
Заставила ли смерть Бланки Кастильской Людовика IX поспешить с возвращением во Францию? Ничуть. Однако он знал об опасностях, которые угрожают его королевству, где его девятилетний сын Людовик столкнулся с проявлением враждебности со стороны короля Англии. Несмотря на это, только 24 апреля 1254 года, после почти шестилетнего отсутствия, король Франции отплыл из Акко. Он прибыл в Йер 10 июля. Похоже, король особо не спешил: ему потребовалось почти два месяца, чтобы добраться до Парижа, куда он въехал 7 сентября. По словам Матвея Парижского, он очень переживал неудачу своего крестового похода:
Король Франции, был потрясен и не хотел принимать утешения. Ни музыка, ни приятные или утешительные слова не могли рассмешить или порадовать его. Ни путешествие на родину и в родное королевство, ни почтительные приветствия толпы, вышедшей ему навстречу, ни дань и подарки, принесенные его светлости, не могли его утешить. С опущенными глазами и частыми вздохами он вспоминал в своем воображении свое пленение и всеобщее смятение христианского мира, к которому оно привело. Один благочестивый и тактичный епископ сказал ему в утешение: "Остерегайся, мой дорогой господин и король, впасть в отвращение к жизни и печаль, которые разрушают духовную радость и являются врагами бессмертной души; это величайший грех, ибо он оскорбляет Святого Духа. Вспомните терпение Иова, страдания Стефана". И он напомнил их историю до окончательного избавления, которое Бог дал им. Тогда король, самый благочестивый из королей земли, ответил: "Если бы мне одному пришлось нести позор бедствий и если бы мои грехи не пали на вселенскую Церковь, я бы спокойно их перенес. Но, к сожалению для меня, весь христианский мир был сбит с толку из-за меня". Месса была отслужена в честь Святого Духа, чтобы он мог получить утешение, которое сильнее всего остального. И с тех пор, по милости Божьей, он принял спасительный совет утешения.
Действительно, королю нечем было гордиться по окончании его крестового похода. Историки, которые находятся в лучшем положении, чем он, чтобы оценить это, довольно суровы. Жак Ле Гофф пишет, что «в материальном плане результат нулевой, […] баланс экономической деятельности скорее отрицательный […]; в культурном плане крестовый поход был отказом от диалога, а не возможностью обмена […]; христианский крестовый поход питал и возрождал дух исламской священной войны, джихада […]. Таким образом, король крестоносцев — это ностальгирующий по прошлому, свидетель бессилия не только самого себя, но и бессилия Запада использовать свой прогресс для преобразования самого Запада, в котором он принимал участие во второй половине своего правления. […] Этот кульминационный момент вобрал в себя тот эгоизм веры, который ценой жертвы верующего, но в ущерб "другому", хватаясь за жизнь, несет нетерпимость и смерть». И весь урок, который извлек из этого король, заключался в том, что он должен совершить покаяние, усилить свою набожность и аскетизм и начать все сначала. Его слепота и упрямство привели его к смерти в Тунисе в 1270 году, за что он и был канонизирован. С 1254 года, лишенный мудрых советов матери и пренебрегая наставлениями своих советников, он стал склоняться к набожности, которая больше напоминала фанатизм, чем просвещенную веру. Людовик IX после крестового похода стал новым человеком, движимым фанатизмом.
Если вернувшись в 1254 году он нашел сохраненное королевство, которое смогло без ущерба преодолеть все кризисы с 1248 года, то это во многом благодаря Бланке Кастильской, "женщине по полу, но мужчине по характеру", говорит Матвей Парижский, этой королеве "с мужественным характером, несущей в своих мыслях мужской дух, а в своих привязанностях — женское сердце, которая поставила в тупик всех смутьянов королевства". В каком-то смысле Бланка Кастильская заслуживала того, чтобы стать мужчиной. В словах этих мужчин-хронистов "мужского средневековья" такая дань уважения женщине поразительна. Теперь нам остается только освятить реальную личность Бланки Кастильской, женщины и государыни XIII века.
VIII.Бланка Кастильская: портрет женщины и королевы
Не существует ни реалистичного портрета Бланки Кастильской, ни описания внешности в хрониках, выходящего за рамки расплывчатых условных лестных терминов, ни достоверного иконографического изображения. С другой стороны, есть миниатюра, представляющая исключительный интерес своим символическим значением, поскольку она подводит итог всему, что касается Бланки и ее роли в истории. Ее можно найти на листе 8 так называемой "Толедской Библии", которая в настоящее время хранится в Библиотеке Моргана в Нью-Йорке. Эта Библия с нравоучениями была заказана самой Бланкой и закончена около 1230 года, скорее всего, в качестве подарка ее сыну Людовику по случаю его совершеннолетия.
Идеальный или идеализированный образ?
На миниатюре изображены четыре фигуры. Вверху, на одном уровне, Бланка (слева) и Людовик (справа); внизу священнослужитель диктующий текст писцу. Историки считают, что это изображение было заказано либо самой королевой, либо священнослужителем из ее окружения, который хорошо знал ее и знал, что оно соответствует ее видению вещей. На миниатюре, как видно на обложке этой книги, изображена Бланка Кастильская в том, что было ее главной ролью — воспитательницы и советчицы. Бланка изображена сидящая на древнем троне, своего рода курульном кресле, с короной на голове, в вуали, в плаще с горностаевой подкладкой и длинном свободном платье, скрывающем ее фигуру и закрывающем ноги; единственным признаком ее женственности является ее лицо, гармоничное и благожелательное. Самое замечательное — это ее руки, которые оживляют картину. Положение ее рук, подчеркивает ее речь к сыну которому она видимо дает совет, объяснение или рекомендацию.