Vie de Saint Louis (Жизни Святого Людовика) Гийом де Сен-Патюс показывает, как Бланка Кастильская следила за играми своего сына: "До тринадцати лет или около того он находился под опекой благородной королевы Бланки, своей матери, которой он во всем повиновался. Как уже было сказано, она очень старательно охраняла его и одевала в благородные одежды, подобающие столь великому королю. Она следила за тем, сколько времени он проводит за игрой или походом в лес или на речку, а также за другими добрыми и правильными делами".
Свидетельства о воспитании, которое Бланка Кастильская дала Людовику, получены в основном из показаний на процессе по его канонизации. Поэтому неудивительно, что религиозный аспект этого обучения подчеркивается превыше всего. Согласно этим свидетельствам, заслугой Бланки было воспитание сына в благочестии. "Под святым воспитанием и благотворным обучением столь благочестивой матери наш Людовик начал проявлять в своем детстве прекрасные склонности и подавать прекрасные надежды, и впоследствии он вырос в совершенного человека, ищущего Господа, делающего то, что было правильно и приятно в глазах Господа, поистине обращенного к Господу всем своим сердцем, всей своей душой, всей своей силой, как добрый плод доброго дерева", — заявляет Жоффруа де Болье, который сравнивает Бланку с Идидой, матерью Иосии. «Мы не должны обойти молчанием имя матери Иосии, которую звали Идида, что означает "Возлюбленная Господа" или "Угодная Господу", что как нельзя лучше подходит для самой прославленной матери нашего короля, мадам королеве Бланке, которая действительно была возлюбленной Господа и угодной Господу, полезной и приятной людям». Мы уже упоминали известную историю об ужасе перед смертным грехом: лучше стать мертвецом, чем грешником. Жуанвиль приводит краткую версию: "Он вспомнил, что его мать несколько раз давала ему понять, что она предпочла бы, чтобы он умер, чем совершил смертный грех". Более подробная версия у Гиьома де Сен-Патюса: «Король объяснял свою ненависть к смертному греху так: "Моя мать, которая любила меня превыше всего, говорила мне, что если бы я был так болен, что мне грозила смерть, и что я мог бы излечиться только совершив смертный грех, она бы позволила мне умереть таким образом, прежде чем позволить мне разгневать моего Господа таким проклятым способом"». И наконец, длинная версия Жоффруа де Болье: "Мы не должны обойти молчанием историю о монахе, который, поверив лживым слухам, утверждал, что слышал, будто у моего господина короля до его женитьбы были наложницы, с которыми он иногда согрешал, причем его мать знала об этом или делала вид, что не замечает. Этот монах, очень расстроенный, упрекнул мадам королеву за это. Последняя смиренно оправдала себя и своего сына от этой лжи и добавила слово, достойное похвалы. Если бы король, ее сын, которого она любит больше всех смертных существ, был болен и ему грозила смерть, и ей сказали бы, что он вылечится, согрешив только один раз с другой женщиной, кроме своей собственной супруги, она бы предпочла, чтобы он умер, чем оскорбить Творца, согрешив смертельно только один раз". Возможно, это был намек Бланке на поведение ее умирающего мужа Людовика VIII, который отказался переспать с девственницей — средство, которое, по мнению некоторых врачей, могло бы его спасти. Несомненно, об этом было доложено королеве.
Согласно всем этим текстам, у Бланки Кастильской была только одна цель: сделать своего сына преданным вере. Это удалось ей очень хорошо. Людовик, как и его сестра Изабелла, проявил в этой области такое рвение, которое даже его духовник счел чрезмерным. Жоффруа де Болье, который занимал эту должность 22 года, постоянно, иногда колеблясь между восхищением и недоумением, упоминает о том как Людовик умерщвлял свою плоть, требовал бичевания, участвовал в бдениях, выносил лишения, был изможден постами и щедро раздавал милостыню. Особенно смущение Жоффруа де Болье вызывало частое бичевание короля. Людовик хранил в шкатулке из слоновой кости плеть из железных цепей, которой духовник должен был наносить по его телу сильные удары после каждой исповеди и отпущения грехов. Возможно, эта практика была заимствована из практики цистерцианцев, которыми восхищался король. Стоя на коленях на земле, с обнаженной спиной, он просит духовника не щадить его. Однажды он сказал Жоффруа де Болье, что его прежний духовник не нуждался в просьбах и даже слишком сильно бил его, "давая ему такие суровые и горькие уроки, что его нежная плоть была сильно обременена". Считая это упражнение очень полезным, Людовик поощрял такие вещи а своей семье: однажды он послал своей дочери Изабелле, королеве Наварры, в подарок железные цепи в шкатулке из слоновой кости, похожей на его собственную, попросив ее "часто наказывать себя за собственные грехи и за грехи своего ничтожного отца". Неизвестно, как его дочь восприняла этот великолепный подарок, но известно, что сестра короля Изабелла подражала этой практике.
Это совсем не было по вкусу Бланке Кастильской. Мы уже видели, как она сожалела о невротической набожности своей дочери Изабеллы. Если хронисты не отметили подобных высказываний о ее сыне, то это потому, что мазохистские наклонности последнего проявились в полной мере только после его возвращения из крестового похода в 1254 году. Можно даже предположить, что королева оказывала умеренное влияние на набожность своего сына до 1248 года, вопреки тому, чем свидетели и хронисты считали возможным восхищаться. Бланка хотела, чтобы ее сын стал искренне верующим, а не фанатиком. И парадоксально, что именно в этой области религиозного воспитания королева-мать потерпела неудачу: она хотела сделать из своего сына хорошего христианина, а он стал богобоязненным дураком. Бланка не была ответственна за это превращение, поскольку другие ее сыновья, Роберт, Альфонс и Карл, никогда не впадали в излишества Людовика и Изабеллы. Проблема усугублялась тем, что неразумная набожность Людовика отрицательно влияла на его политическую проницательность и его деятельность как правителя. Его советникам пришлось умерять его чрезмерный фанатизм, о чем сообщает его духовник: "Поскольку государственные дела заставляли его вставать рано утром, а такие ночные бдения могли ослабить его здоровье, он согласился с советами и просьбами мудрых людей перенести утреню на утро после сна, а затем продолжать, после небольшого перерыва, премьеры, мессы и другие канонические часы".
Вопреки мнению хронистов и свидетелей на процессе канонизации, заслуга Бланки Кастильской состоит не в том, что она воспитала святого, а в том, что она дала своему сыну здравые идеи о правлении государством. Любопытно, что именно Папа Бонифаций VIII отметил это в булле о канонизации Людовика: "Когда ему было двенадцать лет, он лишился поддержки отца и остался под опекой и руководством Бланки славной памяти, королевы Франции, своей матери. Она, горячо заботясь об обязанностях, причитающихся Богу, старалась мудро направлять его и прилежно наставлять, чтобы он мог показать себя достойным, подходящим и годным для управления королевством, которое требовало, как она учила, его постоянного присутствия и руководства". Согласно Гийому де Сен-Патюсу, Бланка до конца сохраняла свое превосходство над сыном, который ничего не делал, не спросив ее мнения: "Он оказывал ей такое большое почтение и уважение, потому что она была хорошей дамой, мудрой и благоразумной женщиной, и потому что она любила и боялась Бога и охотно делала то, что, по ее мнению, было угодно Богу, что когда он лично управлял королевством, он не хотел быть вдали от нее. Поэтому ему требовалось ее присутствие и совет, когда он мог получить его с пользой для себя". И для автора Vie de Saint Louis (Жизни Святого Людовика) такое полное подчинение короля своей матери объясняется пламенной любовью этих двух людей: "Король Франции Людовик, во всем подчинялся воле своей матери Бланки, которая держала его как своего очень близкого друга и любила его так сильно, как ни одна мать не могла бы любить ни сына, ни брата".
Через семь веков после Гийома де Сен-Патюса Жак Ле Гофф в своей биографии Святого Людовика взялся за эту тему и аргументировал ее в соответствии со стандартами современной историографии. Говоря об "интимной и глубокой связи между матерью и сыном", о "неразрывных узах, он пишет: "Таково начало единственной в своем роде и уникальной в анналах Франции истории, истории любви короля и его матери; истории матери, продолжавшей править и по достижении сыном совершеннолетия. Эту ни с чем не сравнимую ситуацию можно назвать соправлением". Для историка характер и роль Людовика не могут быть отделены от присутствия Бланки Кастильской: "Ибо он не только исполнен сознания своего долга, но он тоже властный человек, несмотря на все уважение и всю любовь, которые испытывает к матери, принимая ее в роли соправительницы. В этом дуэте сошлись два одинаково сильных характера, два ума, равно радеющих о благе королевства. Но Людовик Святой так сильно любит мать, так считается с ее советами, так признателен за то, что она делает для него и для королевства, что легко соглашается на такое соправление. А она так любит своего сына, так доверяет ему и восхищается им, так убеждена в том, что король — это властитель, глава, что не злоупотребляет видимостью и реальностью власти, которую он ей предоставил. Идеализированный образ удивительной пары. Примечательно то, что между ними нет и намека на разногласие".
Кроме одного, но очень важного: рокового решения Людовика отправиться в крестовый поход. Безумие, по словам его матери, которая, несомненно, была права, но разве мы не должны видеть в этом, более или менее осознанное, желание короля вырваться из-под удушающей опеки этой собственнической матери? Для Людовика, в возрасте 34 лет, отправиться в крестовый поход означало окончательно перерезать пуповину и стать самостоятельным королем, находясь за тысячи километров от материнского контроля. И его отказ вернуться, когда в 1251 году Бланка, преувеличивая опасности, угрожавшие королевству, попросила его об этом, только подтверждают это впечатление. Более того, разве нет следов определенного раскаяния в демонстративных выражениях скорби короля при известии о смерти матери?