литься от того места, а потом не выдержал и побежал. И тут-то по закону подлости ему «повезло» столкнуться с Батоном и двумя его подручными, которые убивали Зимана. Лешку, конечно, узнали и стали догонять, но ему все-таки удалось убежать. Он даже не сомневался, что его самого ждет только нож, и ничего больше.
Страх страхом, но домой Лешка осторожно наведался и, не включая света, собрал кое-что из вещей и свои документы. А вот уйти не успел. На пороге кто-то стал скрести. Он хотел удрать через окно, но вспомнил, что забыл запереть дверь, когда входил в дом. И этот кто-то ввалился к нему. Даже в темноте он узнал Зимана. Какого черта он пришел именно к нему, Лешка не знал. Наверное, в полубессознательном состоянии, смертельно раненный, он почти дополз до ближайшего места, где был хоть кто-то из его знакомых. А с Леником они к Шкету наведывались частенько.
Зиман ввалился и сразу упал. Лешка подошел, пощупал пульс и не нашел его. И дыхания не чувствовалось. Он решил, что Зиман умер, и убежал. Теперь Лешка не знал, что ему делать, и пришел к единственному человеку, которому он верил, — к Резенкову.
— Значит, вляпался ты, парень, — со вздохом сказал Сергей. — Да-а! Значит, вот тут какая война идет.
— Война, это точно. Они, как я понял, и считали, что Зиман «товар» припрятал, чтобы Хохла подставить перед Магомедом, поссорить их. И еще, я так понял, они считают, что Фома с зоны уже не вернется. Наверное, его там убьют.
— Насколько я знаю Фому, сделать это будет сложно, — проворчал Сергей.
— Ты знаешь Фому? — с неподдельным ужасом в голосе спросил Лешка и даже отпрянул от Резенкова. — Так ты, что… от него сюда прислан, да?
— Что ты мелешь! Ни от кого я никуда не прислан, я сам по себе. А с Фомой мне довелось в колонии познакомиться. Сидел я с ним, понимаешь. Сидел, и все! Нет у меня с ним никаких дел.
— Это правда, Серега? Поклянись!
— Да иди ты! Со своими клятвами… я привык, что мне на слово верят, а с уголовниками у меня никогда ничего общего вообще не было. Я же тебе рассказывал, как на зону загремел.
— Ладно, не злись, — попросил Лешка. — Это я со страху… Так что мне теперь делать, а?
— Лучше всего в полицию идти и сдаваться!
— Да! А забыл про поручения, которые я выполнял? Если я их вложу, они меня «утопят», обязательно накапают, что я имел отношение к преступной деятельности. И посадят меня! Хоть ненадолго, а посадят. И уж я-то точно оттуда не выйду!
— Пожалуй, ты прав, — согласился Сергей. — В полицию тебе в самом деле идти не стоит. Потом придется, но это когда вся подноготная Хохла и его дружков наружу вылезет. И Магомедов всяких тоже. А раньше нельзя! Тебе исчезнуть надо на время. Лучше, чтобы тебя мертвым посчитали и перестали искать.
— А как же это…
— Слушай, а тело Зимана все еще у тебя в доме лежит?
— Наверное, — поежился Лешка. — Я еще и дверь на навесной замок запер.
— А это зачем?
— Не знаю, по привычке и с перепугу.
— Ключ с тобой?
— Вот, — Лешка выудил из переднего кармана джинсов ключ и показал Сергею. — А зачем? Ты что-нибудь придумал?
— Лешка, у тебя дом застрахован?
— Дом? А при чем тут дом? Ну, застрахован, бабка платила страховку, а потом я платил. Я как в наследство вступил, так страховой договор и переделали на меня. А что?
— Придется домом пожертвовать. Потом мы с серьезными людьми посоветуемся и решим, как со страховой компанией развязываться будем, а пока иного выхода я не вижу. Надо поджечь твой дом. Понимаешь, дом сгорел, а в нем обгоревшее тело, по возрасту примерно подходит твоему. Если родственников у тебя близких нет, то и генетическую экспертизу не проведешь. А я думаю, что из-за тебя никто и заморачиваться не будет. Дело быстро закроют.
— А потом?
— А потом видно будет. Но я обещаю, что помогу тебе с документами, есть у меня приличные люди, которые согласятся помочь. Не волнуйся, не пропадешь!
— А где же я буду жить… в смысле, прятаться?
— Тебя Хохол поставил за мной присматривать? Значит, на связь со мной не подумают. Усек? Здесь будешь прятаться, у меня?
— У тебя под лежанкой задохнуться от пыли можно.
— Глупый, зачем тебе под лежанкой прятаться? Ты помнишь, как я себе эту комнату из старой бытовки переоборудовал, когда договорились, что могу тут жить? Забыл уже! Вот эта стена, которую я сколотил, примыкает к капитальной кирпичной стене. Там еще коммуникации всякие проходят. Я тогда решил, что чем красить трубы и всякую гадость выгребать, полы бетонировать, лучше я комнату на метр убавлю, и все. Пахнет там немного, да трубы журчат все время, а так… пару досок оторвем, а потом назад наживим. Лежанку там тебе устроим, а я буду тебе туда еду и воду передавать. Потерпишь пару недель, а там видно будет.
— Ты думаешь, за пару недель что-то изменится?
— Ты же сам говорил, что кое-кто считает, будто Фома из зоны не вернется. Раз так считают, то, значит, приняли какие-то меры. А Фома человек непростой, его угробить сложно. Вот я и думаю: либо Магомед уберет Фому и все устаканится само собой, либо Фома их всех порешит, тогда ты окажешься «на коне» и героем в его глазах.
— А как все устаканится, если они Фому убьют?
— Тогда я помогу все устаканить, — пообещал Сергей. — Не век же тебе в бегах быть! Да и мне нормальной жизни хочется. А то с одной стороны Магомеды с Хохлами, с другой — полиция. Так долго не протянешь, это уж я знаю.
Когда Резенков шел по ночным улицам, стараясь держаться темных участков, откуда-то всплыл гаденький внутренний голос, который стал нашептывать ему, что он дурак. Голосок был навязчивый, и Сергей боялся, что доводы второго «я» могут победить во внутренней борьбе, которая стала в нем постепенно происходить.
— Ты мало нахлебался горя в этой жизни? — спрашивал голос заботливым тоном. — Тебе мало унижений тех допросов, обвинений, суда, колонии? Тебе мало вот этой новой жизни, в которой тебя все презирают? Остановись, дурак, зачем ты лезешь в чужие дела?
— Заткнись! — рявкнул Сергей мысленно на свой внутренний голос. — Мало того, что люди меня презирают, так ты хочешь, чтобы я сам себя начал презирать?
— Стыд не дым — глаза не выест, — со знанием дела шептал голос.
— Еще как выест! От стыда приличные люди стрелялись во все времена.
— Ой, не смеши! Это каким же надо быть идиотом, чтобы застрелиться из-за стыда?
— Надо быть порядочным человеком. Надо совесть иметь, а не гаденький внутренний голос.
Внутри второе «я» временно замолчало.
— Что, обиделось? — со злорадством сказал Сергей. — Всегда ты проигрываешь, когда на арену выходит совесть.
Совесть совестью, но на какой-то миг мысли метнулись и попытались обрисовать его же, Сергея, ближайшее будущее. Ничего хорошего там не высвечивалось. Тогда Резенков попытался думать о Лешке, но его мысли упрямо переходили на Зимана, который лежал в пустом доме. А Сергей собирался сотворить кощунство над телом.
И сразу накатила злость, да такая, что скулы свело судорогой. Это же все из-за этих гадов, которые норовят хозяевами жизни стать! Дай им волю, они весь мир превратят вот в такое же дерьмо. Все эти Хохлы, Магомеды, Фомы и кто там еще есть! Они ведь с крепкими мужиками не связываются, а норовят до пацанов добраться. Кого они в свои «шестерки» вербуют, кого заманивают красотами и удовольствиями воровской жизни? Пацанов! Для них они придумали понятия и законы, которые сами же нарушают. Им они продают наркотики, их они приучают курить травку, колоться, нюхать. Обидно, что они на подрастающее поколение посягают.
Сергей вспомнил себя в свои восемнадцать, вспомнил армию, друзей. Вспомнил он и контрактную службу, боевых товарищей, кровь и потери. Это были такие разные, полярно противоположные стороны жизни, они так не вязались вместе, что хотелось кого-нибудь убить. И в это мгновение Сергею очень захотелось помочь Лешке, наделать уголовникам таких проблем, от которых им тошно станет!
Вот и дом Лешки темнеет в конце переулка. Резенков остановился и долго прислушивался. Странно, даже собак не слышно. Потом он подумал, что это хорошо, значит, никого чужих рядом нет, а то бы местные собаки уже давно начали свой «концерт». Он сделал несколько осторожных шагов в сторону своей цели, и тут ночную тишину нарушил глухой и заунывный собачий вой. Сергея даже передернуло. Ему почему-то подумалось, что собака в чьем-то дворе воет, потому что чувствует рядом смерть, чувствует мертвое тело.
Все рефлексы моментально активизировались, как в боевой обстановке. Резенков двинулся вперед неслышными шагами разведчика, сливаясь с темнотой забора. Возле оторванной калитки двора Лешки он еще немного посидел на корточках, прислушиваясь и приглядываясь к дому. Там явно никого не было. Еще несколько шагов, осторожно, потому что ступеньки, ведущие к входной двери, старые и могут скрипеть. Сергей наступал на самые края, медленно перенося центр тяжести то на одну, то на другую ногу. Медленно, стараясь не звякнуть о металл, он открыл навесной замок. Проклятая собака продолжала выть, выматывая душу.
Плотно прикрыв входную дверь, Сергей несколько минут стоял, активно шевеля глазными яблоками. Нужно время, чтобы активизировалось ночное зрение. Когда начали различаться серые и невнятные очертания предметов в сенях, он открыл дверь и шагнул в кухню.
В жиденьком свете звезд, который пробивался сквозь пыльное стекло окна, он сразу увидел чернеющее на полу тело. Уже по его положению, по тому, как оно вытянулось, он сразу понял, что Зиман мертв. Сергей присел на корточки и положил пальцы на сонную артерию — никаких признаков пульса. Да и так понятно, что тело уже холодеет. Это труп.
«Прости меня, — мысленно обратился Сергей к мертвецу, — Зиман, или как там тебя при жизни звали. Подонком ты был, конечно, но о мертвых плохо не говорят. Скажем тогда так: ты прожил свою короткую жизнь неправильно, но пусть хотя бы твоя смерть принесет пользу другим людям, а точнее, одному хорошему пареньку, который совсем запутался и которому грозит смертельная опасность. Пусть твоя смерть спасет жизнь, и это будет очень благородно с твоей стороны, Зиман».