Такую надпись положил кто-то на могиле Ксении, но кто именно – неизвестно.
Вот все сведения, какие я мог собрать».
А вот что писали о ней в «Ведомостях Санкт-Петербургской Городской Полиции» за 1847 год:
«Лет сорок, а может быть и более назад скончалась в Петербурге вдова придворного певчего Андрея Феодоровича, Ксения Григорьевна, известная в свое время под именем Андрея Феодоровича. Имея множество знакомых, большею частию из купеческого сословия, она часто приходила к ним за милостыней и ничего более не брала, как “царя на коне”, так называла она старинные копейки, на которых было изображение всадника на лошади.
– Дайте мне “царя на коне”, – говорила она всегда умилительным голосом, брала монету и уходила. Одни называли [ее] “сумасшедшею”, другие “прокаженною”, потому что она предсказывала счастье или несчастье тому дому, в который приходила, хотя очень редко и неохотно произносила свои пророческие слова. По ночам она уходила в поле молиться Богу, и молилась по нескольку часов, кланяясь в землю во все четыре стороны. Ночные отсутствия ее сначала возбуждали сомнения в недоверчивых людях, и даже полиция стала следить за нею, но скоро удостоверилась, что она ходила в поле молиться Богу.
Предсказания ее не всегда заключали в себе какой-нибудь апокрифический, сокровенный смысл, а иногда они служили как бы только удостоверением в том, что эта странная женщина точно наделена даром прорицания. Так, например, приходя куда-нибудь, она вдруг требовала, чтобы дали ей пирога с рыбой, и, когда ей нарочно отвечали, что такого пирога в этот день не пекли, то она с уверенностью говорила:
– Нет, пекли, а вы не хотите дать.
Тогда подавали ей такой пирог, потому что он точно был испечен. А иногда она предсказывала что-нибудь худое, но не прямо, а косвенно, намеками, как бы не желая смущать того, с кем говорила. Так, например, посетив один раз дом купчихи Крапивиной и выходя из него, она взглянула на окна дома и сказала:
– Зелена крапива, а скоро завянет. Крапивина вскоре после того умерла».
После смерти мужа, рассказывается в той же газете, Ксения Григорьевна надела его белье, камзол, кафтан и вообще все платье покойника и, бросив дом, расхаживала по грязным улицам тогда еще убогой Петербургской стороны в костюме мужа. Будучи известна всему околотку как юродивая, но честная женщина, она сначала возбуждала к себе жалость, а потом особое уважение.
«Кто не принадлежит Mиpy, тот принадлежит Богу», – говорили ее современники, кормили, поили и одевали ее. Но она не брала теплой одежды и прикрывала грудь остатком камзола своего мужа, носила только самое необходимое женское платье. Зимою, в жестокие морозы, она расхаживала по улицам и рыночной площади в каком-то изорванном балахоне и изношенных башмаках, надетых на босые ноги, распухшие, покрасневшие от мороза.
Так как она не имела своего угла, то находила себе приют в тех домах, где ее знали, и везде ее принимали ласково и с глубоким уважением. Матери семейств радовались, если Андрей Феодорович покачает в люльке или поцелует ребенка, будучи убежденными, что этот поцелуй принесет им счастье.
Когда Андрей Феодорович являлся на площади Сытного рынка, все торгаши пряниками, булками, пирогами и проч., мгновенно открывали свои лотки и корзинки, умоляя Андрея Феодоровича взять у них что-нибудь без денег, хотя один пирожок, хотя отломить кусочек пряника. И счастливец, у которого полакомится Андрей Феодорович, не успевал припасать товару, так успешно после того шла торговля. Народ стремился к его лотку и с восторгом покупал пироги, обратившие на себя внимание «добровольной страдалицы», как называли ее некоторые.
Хотя Ксения была кротка и добра, но однажды, на 45 году ее странствия, жители Петербургской стороны увидели ее в полном разгаре гнева, с палкою в руке, с развевающимися седыми волосами, с восклицанием:
– Окаянные! Жиденяты… – Быстрее вихря неслась она по улице вслед за толпою раздразнивших ее мальчишек.
Вся Петербургская сторона содрогнулась от такого преступления ребят своих!
Начались розыски, и обвиненные в преследовании Андрея Феодоровича словами и грязью были наказаны. И с той поры, гласит предание, дети боялись Андрея Феодоровича.
Где она ночи проводила, никто не знал. Только однажды ночью удалось проследить Ксению Григорьевну. Когда на Смоленском кладбище строили вместо пришедшей в ветхость деревянной церкви каменную, то рабочие, приходя утром на работу, замечали, что кто-то на стены церкви приносил кирпичи. Рабочие начали следить, кто помогает им, и, вот, однажды увидели Ксению, таскавшую кирпичи на плечах всю ночь, пока занялась заря.
Блаженная Ксения в гостях у купчихи КрапивинойЧто касается рассказов о Ксении, то их не перечтешь. Вот, например, что говорят:
– Мы сами испытали от Ксении великое благодеяние и многим обязаны ей.
– В чем же заключается это ее благодеяние? – спросил я у одной дамы, с которой случилось говорить о Ксении.
– Это наша семейная тайна, – отвечала она.
Я не смел настаивать и поэтому замолчал, в то время, как дама перекрестилась и с глубоким вздохом произнесла:
– Упокой, Господи, рабу Твою Ксению. Много подобных рассказов приводит и отец Стефан Опатович [2] :
«Однажды к одной помещице, фамилия которой мне неизвестна, приехала гостить ее близкая родственница, жившая в Петербурге и много слышавшая про Ксению.
Вечером гостья долго про нее рассказывала, что слышала от других.
Хозяйка, ложась спать, помолилась за усопшую рабу Ксению и заснула. Но вдруг она видит во сне, что Ксения ходит вокруг ее дома и поливает его водою. Встав поутру, она рассказала своей родственнице, которая приписала этот сон впечатлению ее рассказа.
В тот же день утром, вскоре после их разговора, в двадцати саженях от дома загорелся сарай, в котором находилось около четырех тысяч пудов сена. Дому, конечно, угрожала большая опасность, однако же он остался цел и невредим».
Далее я приведу еще несколько рассказов, а пока должен заметить, что Ксении если кто-либо давал что-нибудь, то она тотчас же отдавала бедным. Многие замечали, что если она сама попросит что-нибудь, то с тем было плохо; если же кому сама давала – тому шла прибыль во всем. Иногда ходила она и в баню, но мытье ее состояло в том, что она не снимала рубашки, влезала на полок, мочила голову, в мокрой же рубашке одевалась и выходила на улицу, несмотря ни на какую погоду, была ли то осень или зима.
Действительно Ксения отличалась железным здоровьем и никогда не хворала. Надо заметить, что, не имея квартиры, Ксения зимою и летом очень часто ночевала под открытым небом, спала в снегу, тем не менее, дожила до глубокой старости.
Как я выше уже заметил, Ксения любила двух сестер, Гайдукову и Черепанову. Однажды, зайдя к первой из них, она спросила пообедать.
Та охотно покормила ее, но Ксения, благодаря за хлеб за соль, улыбаясь сказала:
– А уточки-то пожалела мне дать; впрочем, ты ведь мужа своего боишься.
Гайдукова сильно сконфузилась, так как в печи действительно находилась жареная утка. Мужа ее не любила Ксения за то, что тот имел привычку браниться скверными словами.
Многих Ксения поражала своим предсказанием. Вот что рассказала про нее священнику Булгаковскому одна старица, ныне имеющая от роду 83 года.
– У тетушки моей иногда ночевала Ксеньюшка. Однажды, встретив на улице Евдокию Гайдукову, Ксения остановила ее и, подавая медный пятак, сказала:
– Возьми, возьми пятак, тут царь на коне, пожар потухнет.
И что же? Только что Гайдукова вошла в свою улицу, как увидела, что дом ее загорелся, но не успела она еще добежать до дому, как пламя было потушено.
Молитва блаженной КсенииКроме этого отец Булгаковский передает следующие рассказы. Ксения навестила одну свою знакомую, жившую на Петербургской стороне. Та пила с дочерью своей кофе. Дочь уже была невеста. Ксения, обратившись к девушке, сказала:
– Ты вот кофе распиваешь, а твой муж на Охте жену хоронит. Мать с дочерью, конечно, не могли понять этих слов. Ксения уже ушла.
– Что бы это значило, дитя мое! Пойдем на Охту, посмотрим, не случилось ли там что-нибудь особенное, – сказала мать дочери.
Приходят на Охту и, к величайшему своему изумлению, видят, что действительно провожают на кладбище какую-то покойницу. Они присоединились к толпе сопровождавшей гроб. Спустя короткое время, этот вдовец действительно сделался мужем этой девушки.
Однажды Ксения зашла в дом купца Разживина и, подойдя к зеркалу, сказала:
– Хорошее зеркало, а поглядеться не во что. Только что она сказала эти слова, как зеркало упало со стены и вдребезги разбилось.
Как-то Ксения зашла к Параскеве Антоновой и говорит ей:
– Ты вот чулки тут штопаешь, а тебе Бог сына послал. Иди скорее на Смоленское.
Антонова бросила все и побежала на Васильевский остров; не успела она добежать до Большого проспекта, как видит толпу народа… Оказалось, что извозчик сшиб с ног женщину, которая тут же родила младенца мальчика и умерла на руках у кого-то из толпы. Антонова приняла ребенка на свое попечение и, как ни старалась, не могла найти отца… Впоследствии «подкидыш» сделался очень видным чиновником, а Антонова жила и умерла в его доме как родная мать…
Таким же путем, как сказано выше, она предсказала кончину императрицы Елисаветы Петровны.
Кроме приведенных рассказов по Петербургу передают из уст в уста много других, а именно:
Некая полковница привезла однажды в Петербург двух сыновей для определения в кадетский корпус. Как она ни старалась, детей ее не приняли. Вот она, потеряв всякую надежду, в день отъезда своего обратно домой идет по мосту и плачет от сильного горя. Вдруг видит, что подходит к ней какая-то женщина, в простой юбке и кофточке, и спрашивает:
– О чем ты так плачешь? Вернись и отслужи панихиду на могиле Ксении, и все будет хорошо тебе.
– Кто же эта Ксения? Я ведь не знаю, где ее могила? – со слезами спросила полковница.