«Порнуха под водку — секс как двигатель торговли на шведском алкогольном рынке». На фотографии были изображены две дамочки из аграрной партии, демонстративно поливающие водкой страницы «Пентхауса». «Мы протестуем!» — гласила подпись под снимком. Давид вгляделся в их лица, исполненные праведного гнева — глаза так и сверкают. И размокшая обложка с голыми дивами. Все это попахивало дешевым фарсом, вряд ли такое рассмешит публику. Давид пробежался глазами по развороту в поисках хоть какой-нибудь зацепки.
Фотограф: Путте Меркерт.
Есть!
Пут-те Мер-керт. Давид откинулся на спинку стула и принялся сочинять репризу. Пару минут спустя перед ним лежал сырой монолог. Он снова посмотрел на дамочек с фотографии — на этот раз обличительные взгляды были устремлены на него.
«Смеешься? — вопрошали они. — Лучше на себя посмотри! Ничего святого!»
— Да я-то, в отличие от некоторых, хоть знаю, что паяц! — произнес он вслух.
Давид продолжал писать, несмотря на головную боль, которую он воспринял как справедливую кару. Минут через двадцать был готов вполне сносный текст, местами даже смешной, если как следует отыграть. Он покосился на леди из супермаркета, но она безмолвствовала. Не исключено, что он все же проиграл ей эту партию и лежит сейчас, готовенький, в ее тележке среди пакетов и банок.
Давид посмотрел на часы — полпятого. Четыре с половиной часа до выхода, а уже мандраж. Внутри все так и ходило ходуном.
Он выпил чашку кофе, выкурил сигарету и пошел развлекать Магнуса. Полчаса он обсуждал с сыном всевозможных покемонов, объясняя кто есть кто и раскладывая карточки по стопкам.
— Пап, — спросил Магнус, — а кем ты все-таки работаешь?
— Ты же знаешь. Помнишь, ты был на моем выступлении в «Норра Брунн»? Ну, рассказываю всякие шутки, люди смеются, а мне за это платят.
— А почему они смеются?
Давид посмотрел в серьезные глаза своего восьмилетнего сына:
— Не знаю. Ей-богу, не знаю. Ладно, пойду выпью кофе.
— Ну во-от. Опять кофе.
Давид поднялся с пола, усеянного покемонами, и направился к двери. На пороге он обернулся. Магнус, беззвучно шевеля губами, читал надпись на одной из карточек.
— Знаешь, — сказал Давид, — мне кажется, они смеются, потому что им хочется смеяться. Заплатили деньги, чтобы было весело — вот и смеются.
Магнус покачал головой:
— Ничего не понимаю.
— Да уж, — ответил Давид. — Я тоже.
В половине шестого пришла с работы Ева. Давид встретил ее в коридоре.
— Приветик! — обрадовалась она. — Ну как дела?
— Ох, не спрашивай, — покачал головой Давид, — весь на нервах.
Он поцеловал жену. Губы ее были солоноватыми от пота.
— Как ты?
— Голова немного болит, а так ничего. Успел что-нибудь написать?
— Да ну, — Давид махнул рукой в сторону стола. — Ерунда какая-то вышла.
Ева улыбнулась:
— Где-то я это уже слышала. Почитаешь потом?
— Если хочешь.
Ева заглянула к Магнусу, а Давид направился в ванную. Какое-то время он просто сидел на унитазе, приходя в себя, и разглядывал белых рыбок на душевой шторке. На самом деле ему не терпелось прочитать Еве репризу. Текст был довольно смешным, но Давид опасался, что Ева не одобрит предмета шуток. И будет права.
Он поднялся, сполоснул лицо холодной водой.
Мое дело — развлекать. Ни больше ни меньше.
Ну да, ну да.
Ева с Магнусом раскладывали «Монополию» в большой комнате, а Давид тем временем готовил на ужин омлет с грибами. Пока он стоял у плиты, помешивая шампиньоны, из подмышек катился холодный пот.
Ну и погода. Это же ненормально.
Его осенило — парниковый эффект! Точно. Земля — огромная теплица. Миллионы лет назад инопланетяне развели здесь людей, а теперь возвращаются пожинать плоды.
Он разложил омлет по тарелкам, крикнул Еве с Магнусом, чтобы шли есть. Кстати, неплохой сюжетик, только вот смешной ли? Да не то чтобы очень. А что, если приплести какую-нибудь знаменитость, типа Стаффана Хеммерсонна[4], — дескать, он переодетый инопланетянин, и парниковый эффект — его рук дело?..
— О чем задумался?
— Да так, ни о чем. О роли Хеммерсонна в парниковом эффекте.
— Ну и?..
Ева ждала продолжения. Давид пожал плечами:
— Да, в общем-то, все...
— Мам? — Магнус уже успел выудить все помидоры из своего салата. — А правду Робин говорит, что если станет еще жарче, то на земле опять появятся динозавры?
Чем дольше они играли в «Монополию», тем сильнее болела голова. С каждой неудачей становилось все труднее сдерживать раздражение. Через полчаса они сделали перерыв на «Болибумпу»[5], и Ева пошла на кухню варить эспрессо. Давид сидел на диване и зевал. Как всегда, когда он нервничал, его клонило в сон, и сейчас он мечтал об одном — поспать.
Магнус свернулся калачиком у него под боком, и они принялись смотреть какой-то документальный фильм про цирк. Когда Ева позвала его пить кофе, Давид поднялся с дивана и направился на кухню, невзирая на протесты сына. Ева стояла у плиты и крутила ручку конфорки.
— Странно, — она повернулась к нему. — Плита почему-то не выключается.
Индикатор продолжал гореть. Давид покрутил все ручки по очереди — бесполезно. Конфорка под туркой с побулькивающим кофе раскалилась докрасна. Решив, что разберутся с этим потом, они уселись за стол и закурили, запивая сигаретный дым сладким кофе. Давид прочитал Еве свой монолог. Ей понравилось.
— Ну, как думаешь, годится?
— Конечно!
— А тебе не кажется, что он... — Что?
— Ну, притянут за уши, что ли.
— И что? При чем здесь это?
— Да нет, ни при чем... Спасибо, родная.
Они были женаты десять лет, и до сих пор не проходило дня, чтобы при виде Евы Давид не думал: как же мне повезло. Случались, конечно, и у них свои черные дни, порой недели, но и тогда в глубине его души теплилось неизменное: как же мне повезло, пусть даже в ту минуту он и не мог этого оценить. Но проходило время, и это понимание снова наполняло все его существо.
Ева была редактором и иллюстратором детских книг в небольшом издательстве «Гиппогриф» и даже выпустила две собственные книжки про бобренка-философа Бруно, который любил мастерить всякие штуки. Не то чтобы они стали бестселлерами, но, как выразилась однажды Ева, «Творческой прослойке вроде нравится. Архитекторам всяким. Только нравится ли их детям, вот вопрос». Давид же считал, что ее книги в сто раз смешнее, чем его монологи.
— Мам, пап! Телевизор не выключается!
Магнус стоял перед телевизором, размахивая пультом. Давид нажал выключатель, но экран продолжал гореть. Та же ерунда, что и с плитой, но здесь, по крайней мере, розетка в досягаемости. Он потянул за вилку в тот момент, когда диктор зачитывал новости. Пару секунд он чувствовал сопротивление, вроде магнитного притяжения: розетка ощутимо притягивала вилку. Полетели искры, Давид ощутил покалывание в кончиках пальцев — и лицо диктора погрузилось во тьму.
Давид ошалело смотрел на вилку в своих руках.
— Нет, вы видели? Короткое замыкание, что ли... Небось, все пробки выбило.
Он нажал кнопку лампы. Лампа включилась, но больше не выключалась.
Магнус запрыгнул на диван.
— Эй, ну давайте дальше играть!
Они дали Магнусу выиграть этот кон. Пока тот подсчитывал свои богатства, Давид упаковал рубашку, концертные ботинки и газету. Когда он зашел на кухню, Ева пыталась отодвинуть плиту.
— Слушай, брось, — сказал Давид. — Надорвешься.
Прищемив палец, Ева выругалась:
— Черт! Ну не можем же мы ее так оставить? Мне сегодня к папе ехать... Вот зараза! — Ева дернула на себя плиту, но та крепко застряла между шкафами.
— Да ладно тебе, — ответил Давид, — сколько раз мы ее оставляли включенной на ночь — и ничего.
— Да знаю. Но одно дело, когда мы дома, а другое — когда никого нет. — Она пнула ногой дверцу духовки. — К тому же мы за плитой сто лет не убирались. Черт, до чего голова болит!
— И что, ты прямо сейчас хочешь этим заняться? Будешь мыть пол?
Она засмеялась и опустила руки, качая головой.
— Нет, конечно. Что-то я завелась. Ладно, пусть стоит.
Не желая признавать поражение, Ева все же дернула плиту еще разок, но та так и не сдвинулась с места. Ева махнула рукой. Магнус вошел на кухню со стопкой монопольных денег.
— Девяносто семь тысяч четыреста! — похвастал он и зажмурился. — Мам, у меня голова болит!
На дорожку они дружно приняли по таблетке от головы, чокнувшись стаканами с водой.
Магнус сегодня должен был ночевать у бабушки, папиной мамы, — Ева собиралась навестить своего отца в Ярфалле и планировала вернуться домой только к ночи. Давид с Евой обняли Магнуса и дружно поцеловались.
— И чтобы мультиками не увлекался! А то знаю тебя — засядешь за «Картун Нетворк»[6]... — напутствовал Давид.
— Да ну, что я, маленький, что ли? — ответил Магнус. — Я такую ерунду больше не смотрю.
— Ну вот и хорошо, — обрадовалась Ева. — Хоть от телевизора...
— Я теперь диснеевские мультики смотрю! Они в сто раз лучше!
— ...отдохнешь.
Давид и Ева еще раз поцеловались, обменявшись многозначительными взглядами в предвкушении предстоящей ночи наедине. Ева взяла Магнуса за руку, и они ушли, помахав Давиду на прощание. Он стоял на тротуаре, глядя им вслед.
А вдруг я их больше никогда не увижу?..
Его охватил привычный страх. Слишком уж милостив был к нему Бог, щедр не по заслугам — вдруг передумает и все отнимет? Ева с Магнусом скрылись за углом, и Давид едва удержался, чтобы не побежать вслед за ними — остановить, удержать: «Слушайте, идемте лучше домой? Посмотрим «Шрека», в «Монополию» сыграем... Лишь бы не расставаться...»
Привычный страх, только сильнее, чем раньше. Но Давид взял себя в руки, повернулся и пошел в сторону Санкт-Эриксгатан, прокручивая в голове свой новый монолог: