— Нет? — Я едва сдерживала волнение при всем своем разочаровании. — Перетта, где они? — Я старалась говорить как можно медленней. — Где ключи, Перетта?
Она повела плечами. Потом красноречивым жестом их выпрямила, правой рукой широко обведя вокруг своего личика: Антуана.
— У Антуаны? — с жадностью спросила я. — Ты говоришь, они у Антуаны?
Она кивнула.
— Послушай, Перетта, — я произносила слова ясно и четко. — Мне нужно выбраться отсюда. Мне нужно… чтобы ты… принесла ключи. Сможешь?
Она непонимающе смотрела на меня. В отчаянии я уже не могла сдерживаться, я громко взмолилась:
— Перетта! Ты должна мне помочь! Помнишь, что я тебе сказала… помнишь Флер? — Я уже плохо понимала, что говорю, в неукротимом желании достучаться до нее. — Мы должны предупредить епископа!
При слове «епископ» Перетта резко дернула головку в сторону и загукала. Я уставилась на нее:
— Ты знаешь про епископа? Ты знаешь, что он приезжает? Тебе отец Коломбэн об этом сказал?
Снова ухающий звук. Перетта расплылась в улыбке.
— Он говорил тебе, что… — Нет, не так надо спросить. Я постаралась подобрать слова попроще: — Завтра ты уже в другую игру играешь? Новая шутка? — От волнения кулаки у меня сжались, ногти впились в ладони, косточки затрещали. — Надо подшутить над епископом?
Полоумная девочка издала зловещий хохоток.
— Какая шутка, Перетта? Какая это шутка? Какая?
Но она уже отворачивалась от меня, видно, потеряв интерес, внимание ее переключилось на какую-то иную мысль или тень, или звук, головка повернулась на один бок, на другой, как будто подчиняясь неведомому ритму. Одна рука медленно поднялась, чтобы задвинуть засов.
Цок!
— Перетта, прошу тебя! Вернись!
Но ее и след простыл — ни единого звука, ни даже чуть слышного крика, ни взмаха рукой на прощанье. Уткнув голову в колени, я разрыдалась.
10♥
15 августа, 1610. Всенощная
Должно быть, я снова задремала, потому что, когда очнулась, лунный свет померк, превратившись в зеленоватую мглу. В висках стучало, суставы затекли и тело пробирало холодом, ходивший по ногам ветер повергал в дрожь. Сначала я потянулась руками, потом вытянула ноги, растерла пальцы, чтобы восстановить кровообращение, и настолько была увлечена этим занятием, что сперва даже не придала значения сквозняку, которого прежде не чувствовала.
И вдруг увидала. Дверь была чуть приоткрыта, мглистый свет проникал в мою камеру. У входа стояла Перетта, приложив руку к губам. Я вскочила на ноги.
Она отчаянно прикладывала руку к губам, призывая меня ступать тихо. Показала ключ в ладошке, шлепнула себя по боку, затем изобразила неуклюжую походку Антуаны. Я беззвучно захлопала в ладоши.
— Умница! — прошептала я и пошла к двери.
Но вместо того, чтобы позволить мне выйти, Перетта отчаянно замахала руками, чтобы я пустила ее внутрь. Скользнув мимо меня, она захлопнула за собой дверь и уселась на полу.
— Нет, Перетта! — попыталась я ей объяснить. — Нам надо сейчас же уходить, пока они не обнаружили, что нет ключей.
Полоумная девочка замотала головой. Держа ключи в одной руке, другой она сделала несколько молниеносных движений. Потом, увидев, что я не понимаю, повторила их помедленней и с плохо скрываемым нетерпением.
Серьезное выражение лица, большой крест. Отец Коломбэн.
Крест крупнее. Быстрая веселая мимическая сценка: верхом на лошади, одной рукой поддерживает митру, чтоб от ветра не упала с головы. Епископ.
— Так. Епископ. Отец Коломбэн. Что дальше?
Она сжала кулачки и заухала с досады.
Толстая женщина, переваливающаяся походка. Антуана. Снова отец Коломбэн. Потом мимическое изображение сестры Маргериты, дергающейся в танце. Потом сложная мимическая картинка, как будто все время хватается за что-то огненное. Потом жест, которого я не поняла, руки в стороны и будто готова взлететь.
Перетта повторила это с еще большим нажимом. И все равно я не поняла.
— Что это, Перетта?
Снова изображение полета. Потом молчаливая гримаска: показывает муки ада внизу, под взмахами крыльев. Потом снова жест с отдергиванием рук от огня, при этом Перетта понюхала носом воздух и сморщила носик, как будто от зловония.
И тут я, кажется, начала понимать.
— Это костер, Перетта? — неуверенно спросила я с растущей тревогой.
Перетта радостно заулыбалась, показывая мне сжатые кулачки.
— Он хочет зажечь еще один костер?
Перетта замотала головой и показала на себя. Потом указала на крышу, широкий жест, обвела монастырь, включив себя и всех, кто в нем. Потом снова поза полета. Затем она извлекла из-под облачения медальон с Кристиной Чудотворной и настойчиво принялась тыкать пальцем в чудотворную девственницу в кольце огня. Я смотрела на Перетту во все глаза, до меня наконец-то начало доходить.
Она улыбалась.
11♥
Заутреня
Теперь вам ясно, почему я не могу сбежать.
План Лемерля оказался куда более мерзок, куда более жестоким, чем я могла ожидать — даже от него. С помощью жестов, ухающих звуков, мимики и рисунков на земле, Перетта мне все объяснила, то и дело смеясь, то и дело в своей непосредственности теряя интерес, отвлекаясь на мерцающий кусочек слюды в граните или на выкрик ночной птицы за стенами. Она была такая простодушная, милая моя Перетта, моя мудрая дурочка; она совершенно не подозревала о жутких последствиях одолжения, которое Лемерль у нее попросил.
В этом состоял единственный его просчет. Он недооценил мою Перетту, считая, что она целиком в его власти. Но маленькая дикарка не принадлежит никому, даже мне. Перетта — как птица, которую можно научить, но невозможно приручить; стоит на миг перчатке скользнуть с руки, она ударит клювом.
Хотя бы сейчас я привлекла ее внимание. Я могу лишиться его в любой момент, но Перетта — мое единственное оружие в попытке измыслить свой собственный план. Не знаю, хватит ли у меня ума тягаться с Черным Дроздом. Но я уверена, я должна попытаться. Ради себя, ради Флер. Ради Клемент и Маргериты. Ради всех, кого он погубил, оболгал, сделал калеками, над кем надсмеялся. Ради всех тех, кого он пичкал желчью своей души, тем самым отравляя.
Возможно, я иду навстречу своей смерти. Я готова к этому. Если я справлюсь, это может стать погибелью для него. И к этому я готова.
12♥
Первое утреннее богослужение
Перетта снова заперла меня в моей камере. Просто потому, что пока это самое безопасное место. Надеюсь, что Флер все поймет, если мой план сорвется, — и надеюсь, что Перетта помнит свою роль. Надеюсь… надеюсь… Кажется, все теперь сошлось в этом слове, в этих трех хрупких слогах, весь крик одинокой птицы; на… де… юсь…
За стенами птичий гомон. Издали, хоть и тише, чем вчера, слышится шум прибоя, накатывающего на западный берег острова. Где-то вспенивающиеся буруны неустанно катят статую Мари-де-ля-Мер по ровному песку к берегу и обратно, полируя, размывая слой за слоем, и со временем ничто не напомнит, кем был этот базальт. Впервые в жизни я так остро ощущала время, — то, что нам осталось, его ход, его приливы.
Только что кто-то подергал дверь и, убедившись, что она заперта, удалился. Меня охватила дрожь при мысли, что было бы, если б Перетта ее не заперла. Мой завтрак — кусок хлеба и чашка с водой — был просунут в прорезь, и едва я подтянула его к себе, дверца тотчас захлопнулась, как от чумы. От воды исходил резкий запах, будто кто-то капнул туда нечистоты, и, хоть меня мучила жажда, к воде я не притронулась. В ближайший час станет ясно, оправдаются мои надежды или нет.
Если только она не забудет. Если Лемерль ничего не заподозрит. Если я еще что-то умею. Если мое копье попадет в цель.
Если…
Перетта, не подведи!
13♠
Первая утренняя служба
Уже с вечера сестры заняты приготовлениями к нынешнему утреннему празднику. Все обложено цветами, сотни высоких белых свечей зажжены в часовне, алтарь покрывает вышитая хоругвь, которая, как мне сказали, относится ко времени, когда черных монахов и в помине не было, и которую используют исключительно ради такого дня. Святая часовенная реликвия, фаланга перста Пресвятой Девы в золотой раке, выставлена на обозрение, так же как и торжественные облачения и одежды Пресвятой Девы. Новая Святая Мария облачена в голубое с белым одеяние, ну и, как водится, у ног белые лилии. Этот запах я учую за сотню шагов, несмотря на понаставленные перед всеми дверьми жаровни, в которых, несмотря на зной, курятся благовония и сандал, чтобы отгонять черные мысли. Помимо этого по стенам развешаны факелы, и повсюду приношения со всякими обетами. Пространство наполовину подернуто дымкой, и поэтому свет из витражных окон словно загустел, и в нем искрятся драгоценными камнями разноцветные блики.
Я тайно наблюдал с той стороны дамбы, как приближается кортеж епископа. Даже издали слепили глаза яркие краски — прискорбно, что он по-прежнему нуждается в такой пышности и показном блеске. Это свидетельствует о гордыне, с которой он и по сей день не совладал, что человеку духовного сана вдвойне не пристало. Ливрейная рать, позолоченная сбруя сверкает на солнце… Ничего, очень скоро я порядком подпалю вашу мишуру, но сперва мы с ним, он и я, исполним короткую сарабанду. Я так долго, с таким нетерпением ждал этого момента.
Ну да, он упустил отлив. Я это предвидел; неспроста я столько времени следил за передвижениями туда и сюда по этой дамбе. Он рассчитывал прибыть к нам вчера вечером, до вечерни, но на нашем побережье прилив меняет направление через одиннадцать часов. Правда, на той стороне имеется гостиница; удобно расположенная на такой случай. Должно быть, он в ней и заночевал, — вне всякого сомнения кляня чурбана, который ввел его со временем в заблуждение. Отлив начался в семь. Даю ему два часа, чтоб добраться до монастыря, уже все готово. Если повезет — и не подведет некая толика здравомыслия, — он прибудет как раз тогда, когда наступит пора начать мою маленькую комедию.