он. Он задумчиво посмотрел на меня и спросил: Вы не выдумали эту историю? Нет, сказал я. А знаете ли вы, что во всем этом особенно странно? спросил он. Что человека зовут Блох. Вы знаете немецкого философа Эрнста Блоха? Он как-то написал, что есть всего два автора, а именно Карл Май и Гегель, все остальное только помесь. Вот так, а историю о человеке, который мог поймать зубами пулю, я знаю от Карла Мая, из его рассказа «Волшебная вода», а эти пояснения по поводу абсолютного духа, конечно, напоминают мне о Гегеле, о его «Феноменологии духа».
Можете себе представить мое замешательство. Именно по этой причине я и купил Гегеля, и, конечно, Карла Мая тоже. Для меня все это было какой-то загадкой. То, что Блоха действительно звали Блох, я знал совершенно точно. У Карла Мая я прочитал, как делается этот трюк с пулей, зажатой в зубах, и решил в следующее воскресенье, когда мы снова будем играть в футбол, поговорить об этом с Блохом. Но он не пришел. И через неделю тоже не пришел. Никто не знал, почему его не было, никто не знал и его номера телефона. Я уже думал, что больше ничего никогда о нем не услышу, но спустя несколько дней прочитал о нем в газете. Монтер Блох, писала газета, зверски убил кассиршу кинотеатра. «Злодей оказался безработным», писала газета, характерным языком нашей прессы. Через несколько дней о Блохе кричали заголовки всех австрийских газет. Блох бежал из Вены, но где-то его опознали, началась погоня, усиленному наряду полиции удалось окружить его в Регельсбруннере, под Веной. Он хотел укрыться в подлеске. Полиция, которая прочесывала местность, наконец обнаружила его, с помощью нескольких предупредительных выстрелов полицейские пытались заставить отчаянно убегавшего Блоха остановиться и сдаться. Газеты писали, что Блох, несмотря на безнадежность своего положения, не прислушался к призывам полиции сдаться и даже пытался отстреливаться. Наконец один из полицейских сделал прицельный выстрел, которым Блох и был убит. Когда полицейские перевернули лежавший лицом вниз труп, чтобы его осмотреть, они увидели, что губы его были растянуты в подобие улыбки. А между зубами была зажата смертоносная пуля. Блох был убит выстрелом в голову, пуля прострелила затылок, вошла в ротовую полость и застряла между зубами. Полицейский, сделавший так называемый выстрел на поражение, согласно утверждению газеты, оправдывался тем, что выстрел был произведен из соображений вынужденной обороны, ибо, как он заявил, Блох был вооружен до зубов. Ну вот, сказал Роман, с тех пор я и пытаюсь читать Гегеля, и в каком-то смысле эта история настигла меня сегодня. На Лео этот рассказ произвел, конечно, большое впечатление, хотя он и не был уверен, стоит ли этому всерьез верить. Так или иначе, сегодняшние события в баре доказывали, что в действительности может произойти самое невероятное. Лео хотелось верить во все это. К тому же со временем появлялось все больше оснований верить Роману, потому что он явно был мастер попадать в самые невероятные истории. Однажды он сидел на табуретке у стойки в баре — и упал. Он даже не был пьян. Он просто качался на этой табуретке и вдруг потерял равновесие. Через несколько дней после этого он, выйдя из бара, на этот раз действительно сильно выпивши, стал перебегать улицу прямо перед машиной, да так неосторожно, что шоферу пришлось резко затормозить, чтобы не наехать на него. Машина остановилась в полуметре от Романа, который, в состоянии шока, сделал прыжок в сторону, в то время как другая машина, которая ехала сзади, с грохотом наехала на первую. Свидетелями сцены были два посетителя, которые тут же вернулись в бар, чтобы об этом рассказать. Потом Роман с одной своей сослуживицей поехал на выходные к морю — и их машина сорвалась с моста в реку. При этом с ним ничего не случилось. После своего возвращения он показал Лео снимок разбитой машины. Вскоре после этого несколько дней Роман не появлялся, и Лео напрасно его ждал. Куда запропастился Роман, спросил он Юдифь. Я ему звонила, сообщила Юдифь, он сказал, что у него сифилис и ему нужно принимать пенициллин…
Быть этого не может, сказал Лео, он считал, что такого не может быть, чтобы Роман принимал пенициллин, для Лео сифилис относился к ауре гениальности, от которой медикаментами защититься нельзя.
Да, сказала Юдифь, он с одной из этих дешевых проституток, что толкутся перед университетом, ну, попробовал завязать отношения. Так или иначе, он говорит, что ему не очень-то нравится стоять у стойки бара и не иметь возможности выпить.
А почему ты сегодня пьешь одну только минеральную воду? спросил Лео.
Потому что не хочу пить каждый день, сказала Юдифь, я ведь не такой алкоголик, как ты.
Прекрати, сказал Лео.
Оттого, что не было Романа, Лео теперь беспокоился куда больше, чем если бы в бар как-нибудь не пришла Юдифь. Больше всего в Романе его привлекало то, что он преподает в университете. Тот факт, что теперь, когда военный режим ослабил гайки, приглашен молодой человек из Вены, чтобы читать лекции в университете, тогда как у него самого не было никаких перспектив снова попытаться сделать университетскую карьеру, сорванную военными, занимал все мысли Лео. У него появилась идея фикс — сделать Романа своим учеником. Он чувствовал почти пьянящее удовлетворение при мысли, что он, неудавшийся профессор, сможет повлиять на формирование того поколения, которое сейчас приходит ему на смену, найти действенный метод влияния хитрым путем, вопреки диктату истории. В связи с этим он, конечно, считал все те противоречия, которые ему мешали в Романе, его странности и незрелость необходимыми и соответствующими задаче. Роман еще не сложился как человек, а ведь ученик именно таким и должен быть, чтобы учитель мог сформировать его и наставить на путь истинный. Главная проблема заключалась в том, что Роман при всех своих выдающихся интеллектуальных задатках был не в меру жизнелюбив, он просто сам искал на свою голову приключений. Те переплеты, в которые он непрерывно попадал, не прилагая к этому никаких усилий, явно не утоляли его страсть. Так, например, в один прекрасный день он пожелал познакомиться поближе с favela. Он просто вошел на территорию одной из них, под выразительным названием «Buraco quente» — «Горячая дыра».
Нет, сказал Лео, когда Роман поведал ему об этом, он смотрел на него растерянно, словно сомневался в том, что Роман еще жив и сам, во плоти, стоит у стойки.
Да, ответил Роман. Он рассказал, что был даже приглашен на churrasco — нечто вроде шашлыка. Для Лео оставалось загадкой, как Роману удалось развеять недоверие faveleiros. Он покачал головой. И представьте себе только, профессор, мы запиваем еду питой, этой ядовитой дешевой водкой из бутылок с откидными пробками, и я уже пьян в стельку, как вдруг до меня начинает доходить, что я съел кошку. Ведь мяса они купить не могут, поэтому ловят и жарят кошек, которых вокруг полно.
Churascinho de gato, сказал Лео, шашлык из кошки, ужасно, ну и что, вас, конечно, вырвало?
Нет, сказал Роман, зачем, и никого вокруг не рвало, и…
При близком предметном знакомстве с нищетой, сказал Лео, не достигаешь никакого нового качества, которое выходило бы за пределы всеобщего чувства сострадания, а им обладает любое нравственное создание. А причины нищеты при посещении конкретной favela также остаются скрытыми. Так что это было совершенно бесполезно. Я думаю, вы извлекли из этого урок.
Да я, право, не знаю, профессор, сказал Роман, в любом случае это было очень интересно.
Рассказы Романа о любовных похождениях тоже сильно выводили Лео из себя. Не потому что в том виде, как Роман их рассказывал, они были наивны, они принципиально противоречили представлению Лео о духе, аскетично преданном учению.
Роман рассказывал, что он уже несколько раз был в Бока. Я никогда не ходил к проституткам, я имею в виду — в Вене, я никогда бы до этого не додумался. Но здесь, сияя, говорил он, любая проститутка гораздо нежнее, чем все мои прежние, так сказать, обычные подружки, которые были у меня в Вене.
Сколько их еще у него будет, думал Лео, мельком вспоминая, как он сам проводил время в Вене.
Бесспорно, восхищение Романа кварталом Бока представляло собой не что иное, как потребность нагнать упущенное, но теперь, когда речь шла о том, чтобы углубить философские познания Романа, эту потребность надо было отставить в сторону.
О том, что он может как-нибудь случайно встретиться с Романом в Бока, он и думать не хотел. Он громогласно порицал склонность Романа идеализировать девушек из Бока, практически скатываясь тем самым к принципиальной лжи. Он изложил свою концепцию значимой жизни, которая представляла собой радикальную противоположность эпикурейской и легковесной жизни.
Я вовсе не монах, сказал Лео, но…
Вот почему ты так активно борешься с монашеской «тонзурой», сказала Юдифь.
Юдифь, ну перестань.
По счастью, Роман, в этих очках с толстыми стеклами, со своими угловатыми, неуверенными движениями, не выглядел как любимец женщин, считал Лео. Либо Юдифь по-другому его воспринимала, либо она, просто чтобы позлить Лео, делала вид, что считает иначе. Во всяком случае, иногда она проявляла к нему явную благосклонность, открыто флиртовала с ним — и тогда полностью подчиняла его себе. В такие моменты Лео приходил от ревности в бешенство. Он тут же пытался полностью переключить внимание Романа на себя, даже брал его за руку, втолковывая что-то. Но Юдифь постоянно прерывала монологи Лео едкими замечаниями, вроде: Этот тезис, Лео, ты так часто излагаешь, может быть ты наконец его запишешь?
Юдифь, прекрати, прошу тебя.
Романа, которого читать Гегеля заставил случай, Лео все время старался склонить, вопреки жизни, к систематическому изучению Гегеля. Лео показал Роману немецкую книжную лавку в Сан-Паулу, где он мог приобрести новый экземпляр «Феноменологии». Лео постоянно произносил в баре целые доклады о Гегеле, он пытался показать Роману, что Гегеля действительно можно читать с удовольствием, причем это удовольствие возникнет тогда, когда при чтении Гегеля Роман будет мысленно сочетать прочитанное с теорией Лео. Теория Лео выйдет в мир по лестнице академической карь