– Так вручите мне судьбу этой чужой вам девушки! – выпрашивал милости Бруно.
– Нет, я остаюсь при своем решении. Подождем официального документа, и, уверяю вас, при необходимости она ни минуты в замке не задержится.
Бруно оставалось только откланяться.
Вскоре вернулся из города Леон Брассар с приятным для графини известием: вопрос о Лили решился в пользу ее дальнейшего пребывания в замке. Было принято во внимание, что больница Святой Марии значительно пострадала и что в замке, где есть персональный доктор и хороший уход, больной может быть нисколько не хуже. К тому же городской врач Феттер не согласился с утверждением покойного доктора Вильма, что Лили умственно здорова, а склонился к заключению Гедеона Самсона, настаивавшего на болезни этой девушки, чем чрезвычайно польстил его самолюбию.
Итак, и здесь графиня победила.
XX. ВНУТРЕННЯЯ БОРЬБА
От графини Гаген ушел в страшно подавленном состоянии. Его сын находился в руках женщины, которая ни перед чем не останавливалась. Эта преступная мать готова была принести в жертву даже собственного сына. В ушах Гагена продолжали звучать слова графини: «Молчи, или твой сын погибнет!..»
Дома Гаген заперся в кабинете и долго мерил его шагами, погруженный в мрачные мысли. В душе его началась тяжелая борьба. Ему предстоял страшный выбор: исполни Гаген свой долг – и сын его погибнет, и с ним исчезнет последняя в его жизни надежда. Но разве она еще существует?
Кого он называл своим сыном? Поджигателя, поднявшего руку на жизнь десятков людей!.. Но, может быть, графиня и толкнула его на это преступление? Может, она и им воспользовалась как чудовищным оружием против отца?
Когда Леон бежал из Парижа, обокрав старого Брассара и сделав свой первый шаг на преступном пути, Гаген еще надеялся на его исправление, рассчитывал наставить на путь истинный. Но теперь было поздно. Леон оказался в руках графини…
«Погиб! Погиб безвозвратно!.. – думал с мукой Гаген и постанывал сквозь зубы. – На что же ты еще рассчитываешь, Этьен Аналеско? Почему колеблешься? Потому что этот юный негодяй – твой сын? Или потому что на нем может прерваться старинный дворянский род? Да не должно здесь быть никакой борьбы!.. Я надеялся, что он станет моим наследником… Но теперь поздно, слишком поздно… Но я перенесу и это… А ты, Камилла фон Франкен, ты не восторжествуешь! Ты еще не знаешь Этьена Аналеско! И твой расчет ложен. И ты, и любой твой сообщник должны получить по заслугам, пусть даже речь идет и о моем сыне. Справедливость превыше всего!..»
Но увидеть его, увидеть хотя бы разок – вот чего сейчас больше всего хотел Гаген. Пусть от этого будет еще горше, но – будь что будет! Он должен поговорить с ним, рассказать о тайне его рождения. И с его стороны было бы трусостью избегать этого шага, – думал Гаген и тут же спрашивал сам себя: но где же найти Леона?
Гаген задумался, остановившись, но тут же решил для себя: в замке – где же еще! Там и только там держит его эта страшная женщина.
На другой день к нему зашел Бруно и рассказал о своем визите в замок. Гаген успокоил его:
– Пусть молодая графиня пока останется там. Думаю, что с ней ничего дурного не случится. Дни владычества графини сочтены.
– Значит, вы так близки к цели, Этьен?
– Несомненно, я почти у цели, у меня достаточно доводов для обличения графини.
– Однако что-то вас все же смущает?
– Вы правы, друг мой, но и эту последнюю тяжесть с души своей я надеюсь в скором времени сбросить… Леон Брассар нашелся…
– Ваш сын, которого вы долго разыскивали?
– Да, мой сын, которого я хочу увидеть в последний раз, чтобы потерять навсегда. Он у графини Варбург, которая использует его для своих преступных целей.
– И его тоже? О, это ужасно!.. Теперь я понимаю: через Лили и Леона она хочет удержать нас, связать по рукам и ногам.
– Но это не удастся ей, друг мой.
– Как! Вы согласитесь на гибель вашего сына?
– Он уже погиб. Графиня толкнула его на поджог больницы Святой Марии. Но этим она все равно ничего не достигнет… Однако вы не рассказали мне, чем закончились ваши розыски в Бауме.
– Как! Вы разве не слышали о самоубийстве телеграфиста?
– О самоубийстве? Нет. И конечно, именно того самого, который был нам нужен?
– Да, его нашли мертвым на рельсах, довольно далеко от Баума. Причина самоубийства неизвестна.
– Гм… – задумчиво хмыкнул Гаген. – Если бы Митнахт не был сейчас по ту сторону океана, я бы непременно подумал, что тут без него не обошлось. Эта смерть оказала неожиданную помощь графине. С ней исчезает возможность доказать, кто был отправителем телеграммы. Но ничего! У нас и без того довольно доказательств. Главное, что доказаны отравления. И я приложу все силы, чтобы в ближайшее время подтвердить причастность к ним графини и ее сообщника. Ну, а что касается сына… – Гаген тяжело вздохнул. – Есть вещи, через которые иногда приходится переступать – во имя высшей справедливости.
Бруно понял друга. Он видел, как ему тяжело, как он страдает, но не стал приставать со словами утешения, потому что знал: в таких случаях человек должен все пережить в себе.
Прошло несколько дней, и к Гагену вернулось его обычное присутствие духа. Чувство справедливости взяло верх над любовью к сыну.
Довольная улыбка скользнула по лицу графини, когда она вновь увидела входящего к ней Гагена, ведь до сих пор он не дал против нее никаких показаний. Стало быть, решила она, он покорился. На его же непроницаемо-спокойном лице ничего нельзя было прочесть.
– Ваше появление я расцениваю, ваша светлость, как знак того, что вы изменили свое прежнее решение, – сказала Камилла, приглашая садиться. – И я в долгу не останусь: если вы будете в мире со мной, получите вашего сына.
– Я хотел бы видеть Леона Брассара, – сказал Гаген.
– Да, это совершенно справедливое желание.
– Знает ли он о своем прошлом?
– До сих пор не знал, ваша светлость. Леон Брассар по-прежнему считает себя сыном вашего бывшего слуги.
– Где же он?
– Взгляните сюда, ваша светлость, – поманила его графиня, стоявшая у окна.
Внизу во дворе замка стоял Леон Брассар, готовый вскочить на лошадь, которую подводил ему конюх. Гагену хорошо был виден Леон. Ему хотелось позвать его, броситься к нему, задержать, но – поздно. Леон вскочил на лошадь и быстро поскакал по дороге в город.
– Ваше желание исполнено, ваша светлость. Вы воочию полюбовались вашим сыном.
– Он мне не сын, – глухо проговорил Гаген,
Графиня вздрогнула.
– Вы хотите сказать, что он еще не ваш сын? Но уж это ваша вина, – сказала она.
– Он, наверное, давно был бы моим сыном, если бы у него была другая мать, а не вы, Камилла фон Франкен. Он был бы моим сыном, если бы вы не дошли до такого кощунства и не сделали его орудием ваших преступных замыслов.
– Этьен Аналеско! Только от вас теперь зависит, вернете ли вы себе сына. Но не раздражайте меня. Всему есть предел. Обвинениям и оскорблениям – тоже.
– Что ж, пока я с вами прощаюсь. В следующий раз мы увидимся уже в суде, когда вы будете держать ответ за свои преступления.
– Значит, вы решили пожертвовать своим сыном?
– Я повторяю: он мне больше не сын.
– Хорошо же! Только смотрите, как бы вам не пришлось очень скоро раскаяться в своем решении.
– Я во что бы то ни стало исполню свой долг, и я сам был бы преступником, если бы, жалея сына, стал скрывать истину. И коль уж Леон вступил на путь порока, пусть он понесет заслуженное наказание. Ответственность за это ляжет не на меня – на вас.
– Я не боюсь вас! – гневно воскликнула графиня. – И я без колебаний выполню свою угрозу – ваш сын погибнет. Вы еще не победили, Этьен Аналеско. Не забывайте, что речь зашла о моей жизни, а я ее задешево не отдам. Ступайте, доносите – все это одни пустые слова, а доказательств у вас нет и не будет.
– Предоставьте эту заботу мне. И отвечать вам придется не за вред, причиненный мне, а за ваши злодеяния против покойных графа и графини Варбург, лесничего Милоша, графини Лили, Леона Брассара. Не думайте о бегстве. Я буду сторожить каждый ваш шаг. И не смейте поднять руку на молодую графиню. Это будет только лишним доказательством вашей преступности.
С этими словами Гаген удалился.
– Так умри же! – вне себя от бешенства прошептала графиня. – На этот раз ты не уйдешь от меня.
На следующий день после свидания Гагена с графиней, ближе к ночи, из города к замку Варбург выехал всадник.
Небо затянули свинцовые тучи, начинал накрапывать дождь.
Всадник въехал в лес. Здесь было совсем темно, но всадник, по-видимому, хорошо знал местность, поскольку ехал, не сбавляя хода.
Вдруг лошадь шарахнулась в сторону, чего-то испугавшись.
– Кто тут? – крикнул всадник, заметив на дороге темную человеческую фигуру.
– Какое вам до этого дело? – послышалось в ответ. – Поезжайте своей дорогой, а свою я и сам найду.
Голос показался всаднику знакомым, и он придержал лошадь.
– Да кто же вы? – снова спросил он.
Незнакомец пробормотал что-то сердитое в ответ и исчез в придорожных кустах.
«Гм, кто же это мог быть? – удивленно подумал всадник. – Не думаю, что кто-то из слуг замка».
Он пришпорил лошадь и продолжил путь. Было около полуночи, когда он приблизился к замку. Всадник свернул на боковую тропинку и осторожно направил лошадь к одной из нежилых передних башен замка. Копыта неслышно ступали по мягкой траве парка. Было тихо. Замок был погружен во тьму. Все, вероятно, спали.
Поставив лошадь к самой стене башни, всадник встал на седло так, что, вытянувшись во весь рост, он мог достать рукой до окна башни.
Он осторожно постучал в окно.
– Лили! – тихо позвал он.
Через несколько мгновений окно отворилось, и в нем показалась головка Лили.
– Кто это? – так же тихо откликнулась она.
– Ты не узнаешь меня, Лили?
– Бруно! – обрадованно прошептала девушка.
– Мне надо поговорить с тобой.