– Это все, конечно, ужасно, господа, – сказала она, – но я отчасти уже готова ко всему. Вы только подтверждаете мои предположения, которые давно, сразу же после смерти графа, возникли у меня. До сих пор я молчала из уважения к дорогому покойнику, но сейчас я вынуждена рассказать вам о своих подозрениях.
– Говорите, графиня, – попросил Шмидт.
– Позвольте сознаться вам в том, что бросилось мне в глаза еще при жизни мужа, – сказала графиня. – Когда я еще жила у моей дорогой подруги, покойной Анны, поведение графа иногда казалось мне странным: после его посещений больной графини ей делалось хуже. После смерти графини Анны я, как и обещала ей, связала свою судьбу с графом. И первое, что поразило меня в нашей совместной жизни – это его какая-то, как мне тогда показалось, болезненная недоверчивость ко мне: он никогда не впускал меня в свой кабинет. Однажды я не захотела выпить вина, налитого мне супругом, но он принудил, и ночью я почувствовала себя очень дурно. Тогда я стала наблюдать за графом и нашла, что время от времени, по известным дням, он был мрачен и расстроен. Я убеждена, что он принимал яд. У меня нет доказательств, однако я уверена, что были дни, когда граф чувствовал непреодолимое желание давать яд себе и другим.
– Такие случаи бывают, – согласился прокурор.
– Мой муж умер так же, как и его первая супруга, моя приятельница, – продолжала графиня. – Не стану описывать, что я выстрадала за это время. Доктора не могли победить болезнь, и теперь оказывается, мои предчувствия были справедливы: яд, и в самом деле, был причиною смерти обоих.
– Ваше показание очень важно, и мы очень благодарны за него, графиня, – сказал Шмидт. – Для меня непонятно только одно обстоятельство, мимо которого проходит ваше объяснение. Я говорю о том, что в трупах графа, графини и лесничего Милоша найден один и тот же яд.
– Стрихнин, – уточнил Польман.
– В самом деле, во всех трех трупах один и тот же яд – не странно ли? – согласился прокурор.
– Для меня это тоже необъяснимо, господа, – пожала плечами графиня. – Может быть, в замке этот яд для чего-то использовался?..
– Возможно, – согласился прокурор.
– Это надо проверить, – сказал стряпчий. – Допустим, граф отравил себя и графиню в припадках умственного расстройства. Тогда надо допустить, что оставшийся после смерти графа яд мог каким-то образом попасть в пищу, которую ел перед смертью Милош.
– На это я вам не могу ничего сказать. Могу только надеяться, что ваше расследование найдет ответы на все вопросы, касающиеся трех таинственных смертей. Единственное, что я могу предложить, – произвести в замке обыск. Тем более что мне самой поскорее хочется узнать истину.
– Ваше желание понятно, графиня, и мы поспешим воспользоваться вашим любезным приглашением, – сказал прокурор. – Очень может быть, что обыск выведет нас на истинный путь, который вообще нелегко найти в подобных случаях.
– Начните с моих комнат, господа, – сказала графиня и встала.
– Здесь мы меньше всего ожидаем что-либо найти, – возразил Шмидт. – Куда отсюда можно пройти, графиня? – спросил стряпчий, указывая на дверь в передней, напротив двери на половину графини.
– В покои моего умершего супруга.
– В таком случае начнем с них, – решил Шмидт.
– Как вам угодно, господа, – пожала плечами графиня и приказала: – Макс, откройте все двери в комнатах покойного графа… Здесь все осталось так, как было при графе.
– Тем лучше, – вполголоса сказал прокурор.
Все отправились на половину покойного графа, и начался тщательный обыск.
Вплоть до графского кабинета ничего интересного обнаружено не было. Наконец приступили к осмотру его письменного стола. Тщательно проверили все ящики. Но и в них не оказалось ничего подозрительного.
Вдруг Шмидт заметил потайной ящик. С помощью графини его удалось быстро открыть.
– Что это тут такое? – Шмидт передал химику Польману лежавший в ящике довольно большой пакет с порошком.
– Стрихнин, – сразу же определил химик.
– Вот и подтверждение показаний графини, – сказал Шмидт. – Но продолжим обыск.
Был осмотрен весь замок, опрошена прислуга, но не открылось ничего, что могло бы прояснить дело.
Графиня от начала и до конца присутствовала при обыске, словно желала доказать, как сильно она заинтересована в раскрытии истины. Она отлично понимала, кому обязана этим обыском, хотя на нее лично пока еще не пало подозрение. Камилла понимала, что тот, кто стоит за этими чиновниками, не очень-то будет доволен результатами обыска, которые отводили от нее всякое подозрение, но она не знала, какими другими доказательствами он располагает, и потому ощущала растущий страх.
Наконец все трое уехали, увозя пакет со стрихнином, подтверждающий версию графини и отводящий от нее подозрение. Камилла смогла вздохнуть спокойно. Теперь только один Гаген мог погубить ее. Графиня чувствовала, что ее судьба в его руках, но от него у нее имелось противоядие, поэтому она без страха смотрела в будущее.
XVIII. САМОУБИЙЦА
Как ни ловки и осторожны были поступки графини Варбург, существовали все-таки некоторые незначительные побочные обстоятельства, которые при определенных условиях могли приобрести первостепенное значение.
Раскрытие многих преступлений вообще происходит порой самым неожиданным образом. Какой-нибудь совершенно незначительный случай, не привлекавший ничьего внимания, может навести на след, помочь в уличении виновных. И чаще всего преступник, заранее все обдумавший и взвесивший, пропускает какую-нибудь ничтожную деталь, а она-то в итоге и губит его.
Графиня все свое внимание сосредоточила на Гагене и не подозревала, что не меньшая опасность таилась в маленьком городке Баум. Только случай помог отвести ее от головы Камиллы.
Если бы Бруно удалось увидеться с телеграфистом Арнольдом, он бы наверняка узнал, что таинственная депеша была послана Митнахтом от графини, что вследствие именно этой телеграммы молочная сестра Лили выехала из Гамбурга и исчезла, и тогда бы Камилле несдобровать. Но опасность была устранена, а графиня даже не подозревала о ее существовании.
Выйдя со станции, Митнахт направился вдоль насыпи к тому месту, где он выбросил из вагона несчастного телеграфиста.
Стояла темная ночь. Только вдали возле насыпи виднелся огонь в доме путевого обходчика. Митнахт осторожно, чтобы остаться незамеченным, обошел его. Чуть ли не сразу за домиком он наткнулся на тело Арнольда. Удача и тут сопутствовала Митнахту. Опоздай он в поезде на мгновение, и тело Арнольда упало бы как раз к ногам обходчика. И так было удивительно, что тот не успел обнаружить его – буквально в двух шагах от себя.
Внимательно осмотревшись, Митнахт сразу же приступил к делу. Он поднял тело Арнольда и, оттащив его подальше от домика обходчика, положил на рельсы. Первый же проходящий мимо поезд должен переехать телеграфиста. Найдя такой обезглавленный труп, всякий подумал бы, что перед ним самоубийца.
Со смертью Арнольда исчезла всякая возможность доказать, кто был отправителем телеграммы на имя Марии Рихтер из Баума в Гамбург.
Уложив тело Арнольда на рельсы, Митнахт отошел в сторонку и стал ждать поезд, который должен был довершить это преступное дело. Ожидание оказалось непродолжительным. Скоро вдали показались огни локомотива, разрезавшие ночную тьму.
В это время обходчик вышел из своего домика. Что если ему сейчас взбредет в голову осматривать свой участок? Митнахт невольно вздрогнул при этой мысли. Все его расчеты тогда будут сорваны. Но обходчик никуда не тронулся с места – не так давно он уже осматривал пути. Все было в полной исправности.
Огни становились ярче, и, наконец, с грохотом промчался поезд. Как только последние вагоны пронеслись мимо, Митнахт бросился к тому месту, где находился несчастный телеграфист. Все случилось именно так, как и рассчитывал Митнахт. Голова Арнольда была отрезана от туловища и лежала в стороне.
Митнахт хладнокровно оглядел обезображенный труп. Достойный соратник графини Варбург, он не ощущал ни тени сострадания или раскаяния при виде безвинной жертвы. Напротив, удовлетворенный, он направился обратно на станцию, чтобы со следующим поездом продолжить путь.
Из предосторожности он не вошел в зал ожидания, а остался на платформе. Подумав, он решил взять билет до Баума или какой-нибудь близкой к Варбургу станции. Он хоть и изменился за время своего отсутствия, но все-таки человеком в здешних местах оставался известным, и риск быть узнанным не исчез. А этого Митнахт совсем не хотел. В Бауме же он мог остановиться в гостинице, передохнуть, а потом пойти в Варбург пешком.
Около четырех утра, перед рассветом, подошел поезд, и через несколько минут место очередного преступления бывшего управляющего осталось позади.
Через час после его отъезда на станцию прибежал запыхавшийся путевой обходчик.
– Там мертвый на правом пути, – рассказывал он в ужасе железнодорожным рабочим, собравшимся на утреннюю смену.
Известие это быстро облетело станцию, и скоро возле трупа собралась целая толпа.
– Это какой-то чиновник, – предположил обходчик.
– Но не из нашего города, – заметил один из рабочих.
– Да, не из железнодорожных, – прибавил другой.
– Он, видно, хотел покончить с собой.
– Похоже, он голову положил на рельсы…
– Это телеграфный чиновник.
– А он не женат, – заметила какая-то женщина, глядя на безымянный палец покойника.
Подоспел разбуженный обходчиком начальник станции.
– Когда же это случилось? – спросил он.
– Должно быть, недавно утром, так как в полночь я осматривал участок и ничего подозрительного не видел.
Начальник станции послал предупредить полицию и велел убрать труп с полотна.
А толпа любопытных росла. Строились всевозможные предположения по поводу покойника, но все сходились в одном – это самоубийца. Как и надеялся Митнахт, никому в голову не пришло заподозрить тут преступление.