В день, когда его должны были выписать, мы все набились в минивэн, чтобы привезти его домой. Отец сказал, что с Сэмом все будет в порядке, но ему придется вести себя тише еще какое-то время, и он не сможет играть во дворе.
Я зашел следом за отцом в кабинет, где ему предстояло подписать документы. Врач, сидевший за столом, спросил его:
— Мистер Кроу, как получилось, что ваш сын залез на крышу и упал оттуда на бетонную площадку? Ему же всего шесть лет!
Отец вскочил со стула, размахивая документами в одной руке и ручкой в другой.
— Этот мелкий сучонок решил, что может летать! — рявкнул он. — А его мамаша только и может, что сидеть на своей заднице и пялиться в телевизор.
Врач нахмурился.
— Сэр, но ведь…
Отец наклонился и ткнул ручкой в его белый халат.
— Все вы, проклятые докторишки, — обычные мошенники, зарабатывающие на людской крови и страданиях. Вам плевать, поправится пациент или нет — лишь бы он возвращался и тратил последние копейки на вас, кровососов.
О чем отец говорит? Каждый раз, когда с Сэмом что-то случалось, врачи спасали его. Это мама виновата, что он разбился!
В тот вечер, когда все улеглись спать, дом вдруг наполнил мамин скрипучий голос, разбудивший меня.
— Терстон, нам нужно поговорить! — кричала она.
Входная дверь хлопнула — это отец пошел ночевать в машину. Секунду спустя мама последовала за ним. В холле я столкнулся с Лонни, и мы пошли смотреть на них с крыльца — в точности как в Белене.
Мама стояла посреди двора, уставившись на отцовскую машину, и тряслась всем телом. Через несколько минут она подошла и начала колотить в окна. Отец вышел и дал ей пощечину. Она с воем бросилась назад в дом.
— Ты меня не любишь!
И снова у соседей загорелся свет.
Я словно пересматривал уже знакомый фильм.
После этого детям не разрешали приходить к нам поиграть — по крайней мере, так они нам говорили. А соседи, стоило им завидеть маму на улице, поспешно сворачивали в другую сторону.
Очень скоро мама с отцом снова стали драться и скандалить у себя в спальне. Когда они успокаивались, я подкрадывался и подслушивал под дверью.
Мама, всхлипывая, говорила:
— Судья меня предупреждал, что жестокость у тебя в крови. Называл тебя хладнокровным убийцей. Тебя надо снова посадить в тюрьму — там тебе самое место!
— Никто больше не может этого сделать. Я чист как стеклышко. Как будто ничего и не было.
Он отвечал так уверенно, что становилось ясно — это, хотя бы частично, правда.
— Как такое возможно? То, что ты сотворил с Клео, — это же преступление! Вот и судья так сказал.
— Этого сукина сына давно надо было убить, и если бы твоя мамаша-шлюха дала показания, меня наградили бы медалью, а не заперли в тюрьме.
— Кто сказал, что тебя нельзя посадить обратно?
— Губернатор Калифорнии, вот кто! Я попросил о снятии судимости, и он дал свое согласие. У меня есть письмо, которое это подтверждает.
— Но ты же был виновен!
— Неважно. По закону я давал объявления в газетах целый месяц, чтобы желающие могли возразить. Никто этого не сделал — естественно, старый Клео же слепой, а его жена не читает объявлений. Так что теперь нанесение тяжких телесных повреждений за мной не числится, и я могу делать все, что захочу, и ехать, куда захочу. И вообще, меня сразу не должны были сажать в тюрьму!
— А что насчет Джорджа? — взвизгнула мать. — Он же найдет нас и всех перебьет!
— Нашего адреса и телефона нет в телефонной книге. Ему очень повезет, если он сможет нас отыскать. Он не настолько умен, так что я доберусь до него первым. В любом случае мое начальство у Вудмана считает, что я хороший работник и добропорядочный гражданин — это самое главное.
Как-то вечером, после работы, отец ворвался во входную дверь, и я бросился к нему навстречу поздороваться. Он стоял посреди гостиной, держа в руках свой серебристо-черный «дипломат», и смотрел на маму, которая лежала на диване в ночной рубашке.
С момента переезда в Альбукерке отец сильно изменился. Теперь он курил трубку, как элегантные джентльмены по телевизору, и носил костюмы вместо обычной униформы ЭПНГ. Даже голос у него стал другим, более вкрадчивым.
— Папа, ты сегодня продал страховку какой-нибудь знаменитости? — спросил я.
Он потрепал меня по голове.
— Еще нет, но я работаю над этим.
Я поглядел на него, потом на маму и поразился тому, насколько они разные.
— Ужин готов, Тельма-Лу? — спросил отец. — Похоже, ты даже не начинала готовить.
Он с возмущением закатил глаза.
— Я слишком устала, чтобы стоять у плиты.
Мама откинула с лица спутанные волосы и со стоном села на край дивана. На подушках, где она лежала, осталась глубокая впадина от ее спины.
— Устала от чего?
Отец бросил «дипломат» на газеты, рассыпанные по журнальному столу.
— Сидеть на заднице и пялиться в телевизор?
Она с трудом поднялась на ноги, взмахнув руками.
— Ты работаешь со всякими умниками, которые закончили университет и умеют красиво говорить. Скоро найдешь себе молоденькую, которая выглядит как я, когда мы встретились впервые. Давай вернемся обратно в Белен. Там мы были на своем месте. Люди тут слишком заносчивые! Никому из соседей я не нравлюсь.
Отец покачал головой и вышел из комнаты.
— Я хочу назад! — крикнула она ему вслед.
Мама нигде не могла прижиться.
Каждые выходные, оставив Лонни присматривать за Салли и Сэмом, мы с мамой ездили в автоматическую прачечную. На парковке там собирались группками мужчины, а женщины с мрачными лицами тащили мешки с грязным бельем и детей внутрь. Вылезая из минивэна, мама говорила:
— Твоему отцу надо больше зарабатывать, чтобы купить стиральную машину и сушилку. Тогда мне не придется ездить в этот убогий район, чтобы постирать наши вещи.
Как-то раз в субботу я пошел за ней следом, волоча за собой мешок со стиркой. Рассортировав белое и цветное белье в две кучи, я затолкал его в машины, а мама насыпала в них порошок. Когда она полезла в кошелек за мелочью, то пробормотала что-то насчет мелочи, которой у нее нет — надо посмотреть в бардачке.
Но за дверь она так и не вышла. На полпути мама внезапно остановилась и обвела глазами зал прачечной, пытаясь поймать взгляд кого-нибудь из посетителей. Никто не обратил на нее внимания. Тогда она рухнула на пол, закрыла глаза и зарыдала.
Я подбежал к ней.
— Мама, пожалуйста, встань. Давай поедем домой и попросим мелочь у папы.
Она делала вид, что меня не слышит, но я понимал, что с ней все в порядке.
— Ненавижу этот город, — бормотала она между всхлипами. — У нас ни на что не хватает денег!
— Мама, вставай! Управляющий смотрит на тебя. Он заставит нас вытащить грязное белье из машин.
Она сжалась в комок и зажмурила глаза. Я потряс ее за плечо.
— Мам, все на нас смотрят. Нам надо идти.
Менеджер подошел ко мне и кивнул в ее сторону головой.
— Что с ней такое?
— Не знаю, — ответил я. — У нас не было мелочи для стиральной машины, и она, похоже, расстроилась. Не беспокойтесь. Я сейчас ее подниму.
Я потянул маму за руку, но она не шевелилась. Время шло, а она не вставала и не открывала глаз.
— Я вызываю «Скорую», — заявил менеджер, направляясь к телефону-автомату, висевшему на стене.
Я присел на корточки рядом с ней.
— Мама, сейчас же поднимайся! — крикнул я ей в ухо.
— Сам не знаю, что с ней такое, — говорил менеджер по телефону. — У нее закрыты глаза, и она лежит на полу уже минут десять.
— Мама, тебе вызывают «Скорую помощь»!
Она не шелохнулась.
Я бросился к машинам, вытащил нашу грязную одежду, просыпая повсюду стиральный порошок, и затолкал ее обратно в мешки. Отволок мешки в минивэн и бегом вернулся в прачечную. Мама уже шла к выходу. Когда мы вырулили на улицу, «Скорая» пронеслась мимо нас.
— Мама, почему ты это сделала? — кричал я. — Только представь, какие у тебя были бы неприятности, если бы отцу пришлось забирать тебя из госпиталя!
— Забирать из госпиталя? Да я же просто минутку передохнула.
Я изумленно уставился на нее.
— Менеджер вызвал «скорую помощь», и она уже подъезжала к прачечной, когда ты вышла.
Она пожала плечами.
— Ну и зачем он это сделал? На то не было никаких причин. Я уже вставала.
Я вспомнил о том, как она раз за разом будила отца по ночам, а на следующее утро не могла вспомнить, что произошло. И как спрашивала Сэма, что у него с рукой, — как будто не была его матерью. Похоже, с ней и правда что-то не в порядке. Она этого не сознает — но мы-то видим.
Глава 9
На Белен-Стейшн старшие мальчишки бросались пистонами в ящериц и муравьев в пустыне, но не разрешали мне ходить с ними туда. Когда я понял, что в Альбукерке пистоны и фейерверки продаются круглый год, то перестал размышлять про то, что творится с мамой, и начал строить планы.
Как только Сэм поправился, мы с ним пошли на бульвар Ломас, захватив мои деньги, заработанные на доставке газет. Пройдя по бульвару примерно милю, мы нашли киоск с фейерверками на парковке возле маленькой торговой улочки. Тощий парнишка-мексиканец в очках в роговой оправе на прыщавом носу ухмыльнулся, когда я вытащил монеты из кармана.
— И что вы хотите купить? — поинтересовался он.
Я указал на коробку фейерверков «Черный кот».
— Не-а, — покачал он головой. — Фейерверки можно продавать только тем, кому уже исполнилось восемнадцать. Либо ведите мать или отца.
Единственное, что он мог нам продать, — «Черных змей», безобидные палочки наподобие бенгальских огней, которые, сгорая, превращались в змеек из пепла. От них не было даже дыма, и уж точно ими нельзя было взорвать муравейник, как мы собирались, но мы все равно купили упаковку и пошагали обратно домой.
Я прокрался на кухню и взял спички, от которых отец раскуривал трубку. На переднем крыльце мы подожгли три змейки и посмотрели, как они превращаются в извилистые полоски пепла. Не было ни взрывов, ни даже просто шума. Получалось, я потратил свои деньги впустую.