— Я не виноват, мама. Я просто не мог.
— Но почему? — Она нахмурилась. — Ты же знал, что на улице холодно и мне надо было помочь с вещами.
Она смотрела в тарелку и гоняла по ней жареные яйца, к которым ни разу не притронулась.
Я бросил взгляд на брата и сестер. Лонни с Салли встали из-за стола и скрылись в своей комнате. Сэм унес миску с хлопьями в гостиную и сел есть перед телевизором, проливая молоко из миски на ковер.
Отец свернул газету и поднялся, как будто ничего не случилось. Может, я просто сошел с ума и мне все это приснилось?
Весь день я говорил себе, что ничего не изменилось. Мама вернулась из поездки к своим родным. Геморрой ей вылечили. Жизнь продолжается, как прежде.
Утром в воскресенье отец велел нам вчетвером садиться в машину — мы едем в пустыню покататься. Выехав за город, он свернул на обочину.
— Мы должны превратить жизнь вашей матери в ад, — сказал он, — чтобы она сама захотела уйти.
Я знал несколько детей, у которых родители развелись. Матерям доставался дом и дети, а отец давал им деньги и навещал по выходным. Наш на такое точно не пошел бы. Он никогда не дал бы маме ничего — ни за что. Он не позволит, чтобы какой-то судья назначал ему алименты, не оставит маме дом и не допустит, чтобы она решала, когда нам видеться. Надо, чтобы она просто исчезла.
И что мы можем сделать, чтобы осложнить ей жизнь? Она и так живет в сплошном аду. Мама никогда не уйдет. Мало того, план отца может сработать против него — мама почувствует свою значимость, если мы начнем ей уделять повышенное внимание.
Отец повернулся к Лонни, которая сидела рядом с ним.
— Я хочу, чтобы ты полностью игнорировала мать. Ни в чем ей не помогай. Девяносто процентов работы по дому выполняешь ты — без твоей помощи она сразу сдастся.
Потом отец через плечо посмотрел на нас с Сэмом на заднем сиденье.
— Я хочу, чтобы вы крушили все вокруг, — сказал он. — Вам, маленькие гаденыши, это точно будет не трудно.
Следующие пару недель, стоило отцу уехать на работу, как наш дом превращался в остров из «Повелителя мух». Мы с Сэмом дрались, швыряя друг в друга тарелки и стаканы. Молоко, сок и кукурузные хлопья летели во все стороны. Однажды Сэм залез на стул и швырнул блендер об пол, разбив его на кусочки. Даже пятилетняя Салли бросалась вилками и ложками.
Мама бегала вокруг нас кругами, как всегда в трудные моменты. Пыталась стучать Лонни в дверь:
— Выйди и помоги мне! Я не могу следить за домом и за детьми без тебя. Почему ты так со мной поступаешь?
Лонни оставалась у себя в комнате, что было для матери худшим ударом.
Я прекрасно понимал, что мы поступаем жестоко. Когда отец возвращался с работы, он набрасывался на мать с упреками: она, мол, «совершенно утратила контроль над детьми». Мне было противно все это делать, но страх перед отцовским гневом пересиливал желание спасти маму.
Наше хулиганство не знало границ. Мы с Сэмом терроризировали весь Гэллап. Мне казалось, что, причиняя ущерб другим людям, я на время забываю о собственной боли.
Как-то днем, прямо на людной улице, Сэм швырнул кирпичом в лобовое стекло припаркованной машины, оставив на нем большую трещину. Но никто за нами не погнался. В следующий раз мы забросили «вишневую бомбу» в полуоткрытое окно пикапа. Двое пьяных индейцев-навахо выскочили из кабины и стали грозить, что отведут нас в полицию.
Мы лишь пожали плечами.
— Вперед, если вы так хотите, — ответил я.
Мы с большей охотой пошли бы в тюремную камеру, чем домой.
Когда нам надоело портить машины, мы отправились в кинотеатр «Эль-Морро» в сотый раз смотреть «Великолепную семерку». На этот раз мы вооружились снежками, которые спрятали в карманы пальто. Вскоре после начала фильма мы забросали ими экран, прорвав в нем дыру.
В зале загорелся свет, и мы с Сэмом бросились к лестнице. Но у аварийного выхода меня кто-то крепко ухватил за плечо, отчего я едва не упал.
— Попались, маленькие вандалы! Никуда вы отсюда не сбежите.
Охранник был похож на громадный ствол дерева; мускулы на руках натягивали рукава рубашки.
Я обещал, что отец выплатит ущерб, если он позвонит нам домой. Охранник вытащил из кармана ручку и листок бумаги, и когда он ослабил захват, чтобы записать фальшивый номер, я выдернул руку, и мы выскочили за дверь.
Тем же вечером в местном боулинге Сэм запустил подряд несколько мячей по одной дорожке и сломал подъемный механизм. Мы легко убежали от толстого управляющего через боковой вход под громкий сигнал тревоги. По пути домой Сэм бросил камень в неоновую вывеску над сувенирной лавкой, вдребезги ее расколотив. Владелец лавки с криком выскочил на улицу и погнался за нами. Мы расхохотались и по темной аллее умчались в сторону дома. Не меньше половины Гэллапа уже пострадало от нас.
Мы не ограничивались тем, чтобы доводить мать. Мы, все четверо, лишились последних крупиц чести и достоинства, какие еще у нас оставались.
Мы больше не были братьями и сестрами. Мы стали членами банды.
Глава 17
Я проснулся от звука тяжелых отцовских шагов. Лонни плакала. Я спрыгнул на пол и побежал наверх. Из двери ванной в коридор лился яркий свет. Ноги Лонни дрожали в воздухе; отец перехватил ее руками за живот и наклонял над раковиной.
— Давай, блюй! — кричал он. — Сколько ты приняла?
— Все, что было, — отвечала она, и ее тошнило.
— Господи Иисусе!
Пустой флакон из-под аспирина «Байер» валялся на полу возле унитаза.
— Тебе еще повезло, что я услышал, — сказал отец. — Давай, не останавливайся! Надо, чтобы все из тебя вышло.
Лонни снова затошнило, и рвота выплеснулась через край раковины. Отец наполнил большой стакан водой и заставил ее выпить. Ее снова стало рвать.
Салли с Сэмом подбежали и встали у меня за спиной, расширенными глазами заглядывая в ванную. Дверь маминой спальни оставалась закрыта. Она что-то приняла, чтобы скорей заснуть, но шум был такой, что мог разбудить даже соседей. Тем не менее она так и не появилась.
Отец заметил нас и сделал знак убираться. Сэм вернулся обратно в подвал, а Салли побежала в комнату, где спала вместе с Лонни, и закрыла за собой дверь. Я пошел было вниз по лестнице, но потом остановился, погасил свет и стал прислушиваться.
Между всхлипами Лонни бормотала:
— Я больше не помогаю маме… она просит, а я не делаю… Я говорю, что хочу, чтобы она ушла.
Она высморкала нос.
— А потом… когда ты приходишь ко мне в комнату и говоришь со мной так… как бывает… ты хочешь, чтобы я стала взрослой… а я не хочу. Не заставляй меня.
Мне тут же вспомнилось, как отец склонялся над Лонни, лежащей в кровати, и что-то шептал ей на ухо, лицом к лицу, держа сестру за руку. Но она отдергивала руку и говорила «нет».
Но чего он от нее хотел? Я не знал точно, но понимал, что отец заставляет ее делать нечто, чего детям нельзя.
Лонни продолжала:
— Ты говоришь, что я — лучшая мать, чем она… но мне же всего четырнадцать! Мама все время кричит на меня и говорит, что ненавидит…
— Не беспокойся, — мягко ответил отец. — Она сама во всем виновата. Вскоре ее тут не будет, обещаю. Но больше никакого аспирина флаконами, ты меня слышишь? Ты могла умереть. Давай-ка пойдем прогуляться, подышим воздухом.
Он помог Лонни набросить пальто, и они вышли через переднюю дверь. Скорчившись под окном гостиной, я смотрел, как они шли по улице под моросящим дождем. Лонни все еще всхлипывала.
Боясь, что отец меня заметит, я вернулся в спальню и забрался под одеяло, дожидаясь их. Когда входная дверь скрипнула, я тихонько поднялся по лестнице и притаился в коридоре.
— Иди спать, Лонни, — сказал отец. — Мы скоро избавимся от этой сумасшедшей сучки и заживем собственной жизнью.
— Да какой жизнью! — воскликнула Лонни, захлопнув за собой дверь спальни.
Я спустился назад и улегся в кровать. Отец спас Лонни, но по его вине она решила отравиться аспирином. Он ее до этого довел. И что, если не все таблетки вышли у нее из желудка? Она же может умереть! Всю ночь мне снилось, что Лонни тонет — уходит под воду и больше не появляется.
На следующее утро, когда я проснулся, Сэм уже ел на кухне кукурузные хлопья. Дверь в мамину спальню стояла закрытая, «Рамблера» в гараже не было. Лонни с Салли тоже куда-то подевались.
Мы с Сэмом отправились к мистеру Пино, собираясь пошутить над субботними завсегдатаями трассы 66. Но ничто нас не радовало, даже то, как пьяные отскакивали от взрывающихся под ногами пистонов. Большая часть «вишневых бомб» так и осталась в бумажном пакете, вместе с фейерверками. Сэм помог мне развезти вечерние газеты, и мы бродили с ним по улицам до самой ночи, швыряясь камнями на дальность. Мы замерзли и проголодались, но обоим не хотелось возвращаться домой.
В темноте мы проскользнули в двери и нашли в холодильнике нарезанный ростбиф. Словно волки, мы глотали мясо, заедая арахисовым маслом. Время ужина давно прошло, а нашего отсутствия никто не заметил.
В воскресенье отец дважды отводил меня в сторону.
— Почему вы до сих пор не избавились от вашей матери? Уж ты-то точно знаешь, что для этого надо делать. Давай рушь все в доме к чертовой матери! И не тревожься за Сэма и Салли — они последуют твоему примеру. Лонни делает все, что от нее зависит. Ваша мать не справляется без ее поддержки. Теперь дело за тобой. Завтра я хочу видеть результат.
Все следующее утро я со сжимающимся сердцем думал, как мне поступить. Когда я вернулся домой из школы, доставив вечерние газеты, Лонни сидела у себя в комнате, а Сэм с Салли смотрели телевизор. До прихода отца оставалось около часа.
Мама на кухне готовила ужин. Я встал у нее за спиной и смотрел, как она нарезает ростбиф. Бамия уже скворчала на сковороде, ледяной чай в кувшине дожидался, пока она разольет его по стаканам.
В доме было тихо и спокойно, но я не мог все так и оставить. Отец разозлится и изобьет меня. Придется что-то сделать — прямо сейчас.