Отец достал откуда-то бинокль и стал медленно водить им, пытаясь заглянуть в окна гостиной. Он постоянно крутил колесико, настраивая резкость; мне показалось, что прошло не меньше часа, хотя в действительности это не заняло и десяти минут.
— Проберись внутрь и посмотри, там ли твоя мать, — приказал он мне. — Я хочу знать. И смотри, не попадись.
Отец, похоже, считал, что она в доме, но почему? Он что, думал, она умерла? Мне совсем не хотелось это выяснять.
— Давай, шевелись!
Он толкнул меня к дверце.
Пригнувшись, я перебежал через улицу, чтобы никто меня не увидел. Напротив жил мой приятель Билли, но я не горел желанием снова увидеться с ним или с его семьей. Когда мы в темноте уезжали оттуда, его мать наблюдала за нами через боковое окошко. Мне никогда не забыть ее сердитых глаз. Она ненавидела отца, и я ее не винил. Я тоже его ненавидел.
Тяжелая деревянная дверь гаража стояла открытая, и я проскользнул внутрь. Сердце у меня упало при виде маминого старого коричневого «Форда», оказавшегося внутри. Она должна быть дома — и если она жива, то наверняка в ужасном состоянии, ведь тут очень холодно и совсем пусто.
Но что я скажу, если она меня заметит? Прости, что бросил тебя? Если она лежит в доме мертвая, то это моя вина — я ее убил, разбив ей сердце. Мне хотелось броситься бежать вниз по улице, подальше от этого ужаса. Может, мистер Пино пустит меня пожить у себя в кладовой.
Я открыл дверь подвала и подождал, пока глаза привыкнут к темноте. Когда я начал различать знакомые черные с зеленым плитки на полу, то потихоньку двинулся вверх по лестнице, стараясь, чтобы ступени не скрипели. Поднимаясь в гостиную, я молился, чтобы она оказалась пустой, но уже понимал, что там увижу.
В свете вечернего солнца мне отчетливо было видно маму, скрючившуюся в углу. Ее одежда лежала там, где отец ее оставил — на грязном матрасе. Мамино лицо кривилось от страдания. Она подняла голову, но не заметила меня. В пустых глазах не отражалось никаких эмоций. До этого момента я не представлял себе, как выглядит полная безнадежность.
Я не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Зарыдав, я упал на колени.
Глаза мамы ожили, когда она поняла, что это я. Ей не удавалось подняться с места, и я заставил себя встать и подойти к ней, перешагнув через матрас и груду одежды.
Мама схватила меня в объятия.
— Не бросай… меня… здесь, — бормотала она, цепляясь за мою рубашку и крепко обхватив за шею.
— Ты мой старший сын… помоги мне… прошу!
— Мне… мне так жаль! — бормотал я, уткнувшись ей в плечо.
Мамины слезы промочили мне рубашку, пока мы стояли, крепко обнявшись.
Внезапно у меня зашевелились волосы на затылке, как в тот раз в Альбукерке, когда отец застал маму, прячущую его почту. Я обернулся и увидел, что он стоит в паре шагов от нас с искаженным от ярости лицом. Но мне было все равно. Ничто не будет страшней момента, который я сейчас пережил.
— Черт, ты не можешь справиться даже с такой простой задачей! — рявкнул он, вырывая меня из маминых объятий. Он оттолкнул ее в сторону, но мама не упала. Она ухватила меня за рубашку и потянула к себе, но отец снова ее толкнул, и рубашка порвалась.
— Терстон, оставь мне хотя бы Дэвида! Пожалуйста!
— Тельма-Лу, убирайся из этого дома. Сейчас же! Отправляйся в психушку или к своей матери-шлюхе, но освободи дом. Нам ты не нужна.
Отец поволок меня к входной двери. Мама рухнула на пол, рыдая и сотрясаясь всем телом. Руки и ноги у нее дрожали. Если бы горе убивало, она была бы уже мертва. Я подумал, что ей, возможно, даже лучше было умереть, и тут же возненавидел себя за такие мысли.
Крепко сжимая мою руку, отец протащил меня по улице и затолкал в «Рамблер». Он залез на водительское место, завел мотор и вдруг изо всех сил заехал мне в лицо кулаком. Я ударился головой о стекло, в ушах зазвенело. Но боли я почему-то не почувствовал.
— Ты никогда не станешь мужчиной! Надо было оставить тебя с ней, жалкий ты трус!
Отец был прав: я действительно трус. Как еще назвать сына, который не смог защитить свою беспомощную мать? Мне не хватило духу противостоять отцу — и спасти мать. Хороший сын остался бы с ней.
Когда мы вернулись домой, Сэм и сестры стали спрашивать, где мы были, но я ничего не сказал.
В тот день что-то внутри меня сломалось.
Много ночей после того мне снилась мама. Она молила о помощи, а отец бил ее по лицу, и я не мог ничего сделать. В других снах отец толкал ее, и мама падала на пол. Когда я к ней подбегал, она уже была мертва. Я поднимал голову и видел, что отец целится в меня пистолетом.
Отец не верил в бога, а я — да. В самых страшных кошмарах я слышал голос господа, который говорил:
— Тебе нет прощения за то, что ты сделал с матерью. Ты — пропащая душа.
Я молил дать мне еще шанс и просыпался.
Частенько, когда отец приходил домой, от него попахивало виски, и он рассказывал нам о свиданиях с разными женщинами. По его словам, он подыскивал детям новую мать. Я не представлял себе, кого может привлечь такая роль.
Если отец и был недоволен своей работой в резервации навахо, он никак этого не показывал.
— Большинство этих придурков и задницы своей не найдут без двух карт и компаса, — говорил он, качая головой.
— Может, тебе поискать другую работу?
Он бросал на меня один из своих грозных взглядов:
— Запомни раз и навсегда — мы остаемся тут.
Мне казалось, он не обращает внимания на наш внешний вид, но как-то вечером, когда отец приехал домой на ужин, он несколько минут рассматривал меня с противоположного конца стола. Никого не беспокоило, что очки у меня перемотаны проволокой — отец отказывался покупать мне новые, хоть эти и сломались, — поэтому я знал, что его интересует другое: синяки и царапины у меня на лице и шее.
— Похоже, тебя регулярно бьют, так, парень? — спросил он. — Ну-ка, подойди!
Я стоял, опустив глаза, пока отец ощупывал пальцами мою голову. Он не пытался меня утешить — просто хотел понять, как часто меня избивали.
Надув грудь, он положил ладони мне на плечи.
— Посмотри на меня, — приказал он. — Тебе лучше научиться защищаться, потому что мы отсюда никуда не переедем.
Больше слов не требовалось — я все прочел у него на лице. Как мог сын настоящего чероки быть таким слабаком?
Отец учил меня играть на чужих слабостях и находить выход из любой ситуации. Но не в таких условиях. Парни из трейлеров и индейских хижин жевали табак, курили сигареты, пили виски и успевали обрюхатить по крайней мере одну девицу еще до перехода в старшую школу. Некоторые мальчишки в моем классе были старше меня на год, а то и на два, и росли такими же хулиганами, как когда-то мой отец. По ночам они собирались в банды и дрались с другими за территорию, девушек или виски; порой доходило и до убийств.
Я никак не мог ни напугать их, ни сделать своими друзьями.
За исключением Генри. На третий день в новой школе, за завтраком, когда я сидел в уголке, прикидываясь невидимкой, один из прилично одетых мальчишек-навахо из моего класса встал и подошел ко мне.
— Привет, ты же у нас новенький? Как тебя зовут?
Он был высокий и крепкий, с дружелюбной улыбкой. Еще раньше во дворе я заметил, как все охотно общаются с ним. Похоже, он отлично ладил даже с главными задирами из индейских хижин. И все равно я нервничал. С какой стати ему пытаться подружиться со мной? Мне нечего ему предложить.
— Я Генри, — сказал мальчишка, жестом приглашая меня пересесть к нему за стол.
С тех пор мы вместе ходили на уроки и перебрасывались шутками. Он пригласил меня как-нибудь зайти к нему домой в Уиндоу-Рок. Когда он был рядом, другие оставляли нас в покое.
Но без Генри я чувствовал себя беззащитным. Сэм, мой верный соратник в наших проделках в Гэллапе, в Болотном поселке смирился с участью неудачника и не желал бороться, пытаясь просто выжить.
— По крайней мере, Сэма не бьют, — сказал отец. — Почему ты не можешь дать сдачи? Выбить разок из них дерьмо?
— Они ходят целыми стаями. Бросают в нас пистоны — это еще больней, чем собачьи укусы!
Я поморщился собственной слабости — отцу ведь было все равно.
— Так сделай что-нибудь! Перестань трусить! — рявкнул он, словно это я виноват в том, что меня преследуют.
— Я тебе куплю винтовку, и в следующий раз, когда они тебе попадутся, просто пристрели их!
Я, конечно, не представлял, как превратить мальчишек-навахо в своих друзей, но поубивать их было не самым лучшим решением.
Когда однажды вечером к нам в дверь негромко постучали, я сначала подумал, что ослышался. Но стук повторился. Мы с Сэмом и Салли, сидя на кушетке перед телевизором, переглянулись испуганными глазами. За все время после переезда в Болотный поселок никто к нам не приходил. Я осторожно приоткрыл дверь и увидел улыбающееся лицо пожилой женщины-навахо.
Ничто не могло удивить меня больше. Она была плотная, с седыми волосами, стянутыми в тугой узел, в традиционной индейской юбке из красного бархата и черной блузе, и с большим количеством украшений из бирюзы. Я ее узнал: она жила в ржавом трейлере через улицу от нас.
— Смотрела за вами. Надо моя помощь, — сказала женщина. — Я Эвелин.
Широко улыбаясь, она заглянула в дом через мое плечо.
— Мать где? Почему тут?
Я не сразу стал понимать ее ломаный английский, но с первых мгновений ощутил искреннюю заботу. Ее темно-карие глаза источали больше доброты, чем я когда-нибудь видел.
— Помочь готовить обед.
Она вошла в дом и двинулась в обход по комнатам, словно член семьи.
— Вы делать уроки.
Если есть на свете бог, то именно он послал нам этого ангела. Впервые за долгое время на наше жилище опустился покой.
После этого мы с Сэмом и Салли виделись с Эвелин каждый день.
— Что учить в школа? — спрашивала она.
— Хулиганы меня бьют, а собаки кусают, — отвечал я, показывая дыры на штанах и царапины на лице.