— Тебе страшно, а люди чувствуют страх, — сказал он. — Ударь противника так, чтобы он не смог подняться, и больше никто не станет тебя дразнить. Они этого не ожидают — только не от тебя.
Мы вышли во двор и очистили себе пятачок от камней и соломы. Бродячий пес попытался броситься на отца, и тот отшвырнул его ударом ноги. Сэм тоже выскочил за нами и стал кидаться в собак камнями, чтобы их отогнать, а Салли смотрела через недавно отремонтированную сетчатую дверь.
— Защищайся левой рукой и бей правой, — сказал отец, показывая, как это надо делать.
— Двигай головой из стороны в сторону, чтобы труднее было в нее попасть. Тебе надо лишить противника равновесия.
Две недели мы каждый день тренировались с ним на заднем дворе, а Сэм смотрел на нас и большую часть времени хихикал. Я стал уверенней — подпрыгивал на месте и наносил удары по ладоням отца. Когда я попадал, он кивал головой и улыбался.
— Покажи этим ублюдкам, что ты круче, — говорил он. — Я хочу гордиться тобой, черт побери, но пока не могу. Твой младший брат выше, сильнее и быстрей тебя. Сэм надрал бы тебе задницу, не опасайся он, что ты потом отыграешься.
Да, я умел устраивать розыгрыши и рассказывать забавные истории. Но это не спасло бы меня от Гилберта, совершенно точно.
После каждой тренировки я представлял себя на ринге, в трусах с эмблемой «Эверласт» и боксерках, сражающимся за большой кубок на глазах у красивых девушек. Стоило мне сбросить шелковый халат, как болельщики начинали скандировать: «Кроу! Кроу! Кроу!» И каждый раз Вайолет в конце награждала меня поцелуем.
Вера в отца и в самого себя придавала мне сил. Очень скоро я стал двигаться быстрей и ловчее.
— Влево, теперь вправо, отпусти голову, бей! — кричал отец.
Я уже мог застать его врасплох своим ударом и попасть в грудь или в живот, прежде чем он поставит блок. Когда он пытался мне ответить, я перехватывал его руку. Я беспокоился, что отец станет злиться, но вместо этого он меня хвалил. Во время этих тренировок мы становились близки, как никогда раньше.
Лонни, понаблюдав за нами, сказала:
— Ты не можешь бить всех, кто над тобой смеется. Надо попробовать подружиться с ними.
— Не получится, — ответил я. — В моем классе никто не верит, что мы чероки, а белых они бьют. Отец прав — мне надо уметь постоять за себя.
Глава 24
Примерно за месяц до начала летних каникул отец позвал нас с Лонни к себе в спальню и прикрыл дверь. Он, как обычно, был очень зол.
— Ваша сумасшедшая мамаша обратилась к этому придурку, моему бывшему начальнику из «Вудмен-страхования» в Альбукерке, надавила на жалость, и он дал ей денег, нашел жилье и устроил официанткой в кафе для дальнобойщиков. А еще он какого-то рожна помог ей обзавестись адвокатом, так что теперь она вызывает меня в суд.
Значит, с мамой все в порядке. Мне пришлось приложить усилие, чтобы не показать отцу, какое облегчение я испытал. Похоже, она устроилась даже лучше, чем когда жила с нами. Может, и нервы ей подлечили. По крайней мере, она больше не тратила их на скандалы с отцом и пыталась как-то наладить свою жизнь.
— Бьюсь об заклад, она постоянно жалуется, что вынуждена работать. Мне надо, чтобы вы выступили в суде и рассказали, какая она никудышная мать.
Своими глубоко посаженными глазами он уставился мне в лицо, хмуря брови.
— Дэвид, ты должен сказать судье, что она бросила в тебя ножом, и только случайно промахнулась. Это ее прикончит. Тебе больше не придется видеться с этой бешеной сучкой, и я смогу не платить ей ни гроша.
Но я не собирался вредить матери.
Я хотел, чтобы справедливость восторжествовала. Хотел сказать судье, что мама не нарочно бросила нож и что с ней все будет в порядке, если ей вылечат нервы. Конечно, она больше не будет жить с нами, что бы я ни сказал, но так я хотя бы покажу, что люблю ее.
В утро суда мы с отцом и Лонни сели в «Рамблер» и поехали в Гэллап. При любых других обстоятельствах я был бы рад прогулять школу. Но только не в тот день.
Отец со своим адвокатом проводили нас с Лонни в большой кабинет, где дожидались мама, ее адвокат и судья. На маме было новое платье, волосы уложены и сбрызнуты лаком. Меня поразила ее готовность противостоять отцу, пускай даже в отсутствие всяких шансов.
Поначалу мама отлично справлялась с вопросами. Высоко подняв голову, она сидела на стуле рядом с судьей и клялась говорить только правду. Она выглядела уверенной, как никогда. Мне хотелось обнять ее и похвалить за то, как прекрасно она держится, но в присутствии отца я, конечно, не осмелился.
Адвокат мамы спросил Лонни, пытался ли отец вынудить маму уйти от него, плохо с ней обращаясь. Лонни не ответила.
— При наличии должной финансовой поддержки, — продолжал он, — смогла бы ваша мать воспитывать своих четверых детей?
Лонни всхлипнула и покачала головой.
Судья попросил маму выйти из кабинета, и ее адвокат начал расспрашивать меня. Наверное, судья понял, что при ней я ничего не скажу. Но и без нее я не мог отвечать на вопросы. Мне удалось выдавить из себя лишь нечто неразборчивое. Если я скажу, что с мамой все в порядке и она сумеет позаботиться о нас, судья может отправить меня, Сэма и Салли жить с ней. Мама с этим не справится. Да и отец ни за что не позволит. Мои брат и сестра тоже не хотят к ней возвращаться. Они ни за что не оставят Лонни — как и я.
Я не хочу, чтобы в нашей семье заново началась война, которая кончится в точности, как на Саут-Клифф-драйв.
Когда отцовский адвокат спросил насчет происшествия с ножом, я ответил, что в тот день вел себя просто ужасно.
— Я провоцировал ее, — рассказывал я. — Мы все пытались ее довести — она ни в чем не виновата.
Он, не поднимая глаз, строчил что-то в своем блокноте. Потом спросил, может ли мама сама нас растить.
Я покачал головой и заплакал. Это было все равно что воткнуть нож ей в сердце.
Больше меня ни о чем не спрашивали.
Судья сказал, что примет окончательное решение на следующей неделе. Я знал, что оно будет не в мамину пользу. Когда мы выходили из кабинета, я не представлял, как посмотрю ей в лицо. Я надеялся, что мама уже уехала, но она стояла в холле, рядом со своим адвокатом.
Она устремила на меня глаза, полные тоски, а потом разрыдалась с такой силой, что я испугался, как бы она не упала в обморок. По щекам у нее струйками текла тушь. Она медленно вышла за двери, вся дрожа и обливаясь слезами. Прежде чем сесть к адвокату в машину, мама обернулась ко мне.
— Твой отец плохо со мной поступил, — сказала она.
Но ведь и я поступил с ней плохо тоже! Никакие ее поступки и решения суда этого не изменят. Отцовский закон сильнее.
Всю следующую неделю мысли о судебном разбирательстве лежали у меня на душе тяжким грузом. Однако выживание было более насущной проблемой. Скоро начнутся летние каникулы, и мне надо, чтобы до того мои обидчики увидели, как я разделаюсь с Гилбертом. В классе, идя к доске, я нарочно спровоцировал его, дернув за ухо.
— Гииииилберт… беее-беее… Блэкгот… королева навахо!
Он вскочил и бросился за мной. Все остальные расхохотались — за исключением мисс Смит.
— Сейчас же прекратите! — приказала она. — Садитесь по местам, или я вас отправлю к директору.
Мы с Гилбертом обменялись злобными взглядами и медленно уселись за свои парты. После урока он догнал меня в коридоре, и я сильно толкнул его в плечо.
— Я чероки, и я надеру тебе задницу!
Гилберт ухмыльнулся.
— Увидимся после завтрака, Гаагии!
Хоть я и сам напросился, весь остаток утра мне было не по себе. Что я натворил? Смогу ли я действительно одолеть его? Отец говорил, что основные навыки я усвоил, и когда начнется драка, кровь чероки взыграет во мне.
— Уж поверь, — повторял он, — я знаю.
На перемене я отошел в дальний угол двора, где обычно происходили все стычки. Я был первым, и у меня оставалось время подготовиться. Очень скоро явился и Гилберт с остальными нашими одноклассниками. Он выглядел куда более разгневанным и сильным, чем обычно. С огнем в темно-карих глазах, крепко сжав кулаки, он ждал, что я нанесу первый удар.
Больше и больше народу собиралось вокруг нас. Вскоре вся школа сбежалась посмотреть.
Я прижал кулаки к груди, подвигал головой из стороны в сторону, потоптался на месте и выкрикнул:
— Ну, давай!
Наступая на Гилберта, я раздувал грудь и молотил руками воздух. Кто-то из девочек хихикнул, мальчишки начали смеяться. Гилберт широко улыбнулся. Наверное, он подумал, что это моя очередная шутка.
Я наклонил голову и двинулся к нему, забирая вправо. Улыбка сошла с его лица, ставшего внезапно очень серьезным. Может, мне все-таки удалось его напугать? Я переступил с ноги на ногу и размахнулся, целясь ему в подбородок. Гилберт легко парировал мой удар левой рукой. Я хотел подтянуть кулак обратно к груди, готовясь ударить снова, но его правая просвистела по воздуху, словно стрела. Оба стекла выпали из моих очков, из носа хлынула кровь, и я свалился в грязь. Кое-как я выпрямился, поднялся на ноги и ударил его в плечо.
Следующим ударом Гилберт заехал мне в челюсть. Я рухнул на землю как подкошенный. По голове разлилась острая боль. Я попытался встать, ощущая во рту медный привкус крови. Не давая мне подняться, он снова ударил, а потом уселся на меня сверху, прижав коленями мои руки.
Глядя на него снизу вверх, я различил в толпе красных лиц одно белое — Сэма. Улыбка брата превратилась в гримасу. Теперь я понимал, почему он смеялся, наблюдая за нашими тренировками с отцом. Он понимал, что мне никогда не одолеть Гилберта. Я пытался освободиться, но тщетно.
— Ты, маленький кусок дерьма… никакой ты не индеец!
— Индеец!
— Врешь!
Он занес надо мной кулак, готовый ударить, как отец в Гэллапе, когда я рассказал ему историю про Чингисхана. У меня изо рта текла кровь. Мне показалось, что Гилберту уже и самому не хочется драться.
— Ладно. Я не индеец.