Я согласился бы с чем угодно, даже назови он меня девчонкой.
— Я же говорил!
Он встал и гордо удалился.
Остальные последовали за ним.
— Да ты сумасшедший, Гаагии!
Генри схватил меня за руку и помог подняться. Джим покачал головой и обернулся к дежурной учительнице, уже спешившей к нам.
— Что случилось? — спросила она. Это была коренастая женщина-навахо. — Ты весь в крови! Это Гилберт тебя так?
— Он тут ни при чем.
Она положила руку мне на плечо.
— Я не смогу тебе помочь, если ты не скажешь правду.
— Со мной все в порядке.
— Сходи к школьной медсестре, а потом к директору. Гилберта надо наказать.
Что за ерунда! Никто не встанет на мою сторону — да я этого и не жду. Я побрел в туалет. Учительница что-то закричала мне вслед, но я не оглянулся.
Склонившись над раковиной, я посмотрел на себя в зеркало. Правый глаз заплыл. В голове пульсировала боль. Кровь текла из разбитой губы и из носа, на нижней челюсти красовался фиолетовый синяк. Я промокнул лицо бумажным полотенцем; при каждом прикосновении боль вспыхивала с новой силой.
Может, Гилберт был не прав, говоря, что я не индеец, но он всем доказал, что я не боксер.
До звонка я успел смыть с себя большую часть грязи и крови, но все равно был похож на Франкенштейна. Затолкав стекла назад в оправу, я осторожно нацепил на нос очки.
Мне пришлось собрать в кулак всю свою волю, чтобы посмотреть в глаза одноклассникам. С трудом открыв перед собой дверь, я мгновение помедлил, прежде чем переступить порог. Все провожали меня глазами, кроме Гилберта, который сидел, опустив голову вниз.
— С тобой все в порядке? — спросил учитель.
— Да.
Я беззаботно улыбнулся, но нет, со мной не все было в порядке.
— Кто тебя так?
— Никто.
И тут, обведя взглядом класс, где сидели дети навахо из хоганов и трейлеров, я не поверил собственным глазам. На их лицах было восхищение. Они оценили мою попытку, хотя некоторые, конечно, решили, что я полный идиот.
Никто не преследовал меня по дороге домой в тот день.
Когда я вошел на кухню, у Салли отвисла челюсть.
— Что с тобой случилось?
— Гилберт, — вздохнул я.
Сэм прищелкнул языком.
— Похоже, отцовские тренировки не помогли. Я все видел.
— Да уж, — согласился я.
И мы втроем рассмеялись, хоть у меня и болело от смеха лицо.
— Ты его толком и ударить не успел, как он тебя размазал!
Салли подала мне стакан воды и обняла за шею. Мы услышали, как скрипнула входная дверь, и обернулись к Эвелин, входящей в дом. Увидев меня, она застыла на месте. В ее больших карих глазах промелькнул испуг. Салли улизнула к себе в комнату, Сэм перешел в гостиную и включил телевизор.
Эвелин тяжко вздохнула.
— Идти со мной, Дэвид.
В ванной она намочила полотенце и осторожно вытерла остатки грязи с моего лица.
— Не драться с плохими мальчишками!
Она нежно поцеловала меня в лоб.
— С кем ты драться?
Я не ответил — все равно у меня не было другого способа выжить в Форт-Дефайнс.
Отец, вернувшись домой, с отвращением окинул меня взглядом. Мы с ним вдвоем уселись за кухонный стол; я ждал, что он мне скажет. Сэм с Салли сидели на диване и краем глаза поглядывали на нас. Вскоре к ним присоединилась и Лонни.
— Почему ты не преподал Гилберту урок? — спросил отец. — Я же учил тебя драться! Что такое с тобой? Как ты собираешься вырасти мужчиной?
Я не ответил; слезы заструились у меня по щекам.
— Я тебе сказал бить первым, изо всех сил.
— Я… я… я так и сделал, — бормотал я. — Но он меня повалил и не давал подняться.
Серьезное лицо отца внезапно расплылось в улыбке.
— Я так и знал, что, если Гилберт на тебя навалится, ты будешь валяться, как мешок с дерьмом!
Лонни, Сэм и Салли слышали каждое его слово. Они расхохотались, и я вместе с ними, хоть мне и не было особенно смешно.
После этого жизнь в Болотном поселке стала для меня чуть лучше. Парни из старшей школы порой доставляли мне неприятности, но хотя бы одноклассники оставили в покое. С Гилбертом мы заключили перемирие.
Больше в драки я не ввязывался.
Глава 25
Тем летом мы с Сэмом частенько убегали далеко в холмы. Выглянув в окно, чтобы убедиться, что старших парней из хоганов и трейлеров поблизости нет, мы бросались на улицу, набивали карманы камнями, чтобы отгонять собак, и бежали. Мы играли в салки или гонялись за змеями и ящерицами, а иногда купались в ручьях.
Порой нас догонял брошенный кем-то камень или петарда, а то и бутылка из-под кока-колы ударяла в голову. Это означало, что мы потеряли бдительность — надо было всегда смотреть в оба, чтобы не попасться преследователям. Постепенно я научился отлично выслеживать их, несмотря на плохое зрение и слух.
Теперь мы с отцом ездили по его делам практически каждую субботу.
— Нам надо за покупками, — говорил он после завтрака, используя свою кодовую фразу, означавшую «украсть и продать». Лонни, Сэм и Салли понятия не имели, чем мы занимаемся.
Однажды жарким июльским полднем, когда мы с ним сидели в машине, отец сказал:
— Поедем с тобой реквизировать инструменты у Богатого Дядюшки Игги из Шипрока.
Это была типичная отцовская шуточка — новая расшифровка аббревиатуры БДИ, — демонстрировавшая, что расхищать имущество Бюро по делам индейцев — обычное дело. Мы стали ворами, и я чувствовал себя грязным из-за того, что помогаю ему. Мне и так приходилось постоянно выслушивать, как несправедливо мир обошелся с ним и с его родителями-краснокожими.
Притормозив на заправке, чтобы залить бензин в наш седан, отец выехал по Кит-Карсон-драйв на Индейское шоссе 12 и покатил к складу БДИ. Он всегда знал обо всех новых поставках. Поскольку склады были рассыпаны по всей резервации, мы могли прокататься с ним целый день.
Почти час мы ехали в молчании; я наблюдал за тем, как земляные кукушки разбегаются от нас по пустыне. Внезапно отец без предупреждения свернул на обочину двухрядной дороги. Сначала я решил, что у нас какая-то поломка. Температура перевалила за тридцать градусов, горячий воздух волнами поднимался над асфальтом. Вокруг, насколько хватало глаз, простиралась холмистая пересушенная равнина.
Отец вылез из кабины и открыл багажник. Он достал оттуда два полотенца, бутылку с водой, пластиковую миску и кусок вяленой говядины.
— Иди за мной, — сказал он.
Мы отошли от дороги ярдов на двести; солнце нещадно пекло нам головы.
— Видишь койота?
Отец кивнул в сторону несчастного создания, лежащего на земле в нескольких футах впереди.
— Попался в капкан навахо.
Он протянул мне бутылку, миску, мясо и одно из двух полотенец, а вторым обернул левую руку.
— Держись у меня за спиной и не дергайся.
Он подобрался к койоту, взял у меня полотенце, обвязал животному морду и медленно приподнял ему голову. Левой ногой и правой рукой он разжал капкан, высвободив туго сжатую пружину и острые стальные зубья. Я поразился его силе. Койот потряс раненой лапой, почти перерубленной пополам, и зарычал.
— Налей воды в миску и положи мясо рядом.
Отец не отрывал от койота глаз.
— Теперь медленно отойди и встань за мной.
Он осторожно опустил голову зверя и развязал полотенце. Койот оскалил зубы и снова зарычал, провожая нас глазами. Когда мы остановились, отойдя от него шагов на тридцать, он опустил голову, полакал воды и вгрызся в говядину. А потом побежал прочь, в пустыню, и скрылся из виду.
— Лапа у него заживет, — сказал отец мягко, разматывая полотенце с руки. — Не думаю, что он долго пробыл в капкане. Ребра у него не торчали, и силы еще остались.
На мгновение он примолк.
— Я всю жизнь освобождал койотов из капканов. Они ведь не делают ничего плохого — им просто надо есть, как любому животному. Навахо не правы, что ловят их. Это жестоко. Они умирают медленной, мучительной смертью. Я буду отпускать их всех, сколько бы мне ни попалось.
Отец всегда больше сочувствовал животным, чем людям. Я почти ревновал к этому несчастному койоту. Почему отец не проявлял такой же заботы к собственным детям и их матери?
Я прищурился и поглядел на Шипрок, горный кряж, возвышающийся на горизонте. Эвелин рассказывала мне, что это гигантская священная птица, некогда перенесшая народ навахо с холодного севера на их земли в Нью-Мексико.
Отец отпил воды из бутылки и покосился на меня.
— У навахо есть куча легенд про эту скалу, но на самом деле это останки древнего вулкана. Больше двадцати миллионов лет назад, в поздний олигоцен или ранний миоцен, тектонические плиты под нами сдвинулись, и лава прорвалась сквозь земную кору. Расплавленная каменная масса взломала слои песчаника и вытекла на поверхность, а потом затвердела. Верхние слои уничтожила эрозия, остался только этот кряж.
Он пошел обратно к машине.
— Ты должен больше знать о мире вокруг тебя, мальчик. Учи физику и математику. Разберись с числом Авогадро, и с числом пи, и с теоремой Пифагора.
Я шел за отцом, поражаясь его уму. Почему он ведет себя не так, как другие умные люди? Жестокость важна для него не меньше, чем знания, — как будто одно неотделимо от другого.
— И тебе надо познакомиться с историями из Библии — не как с религией, а как с историей, — а еще с трудами древних греков и английских философов. Нельзя ничего не знать про мир, в котором родился, о происхождении Вселенной и о законах, которые правят на нашей планете. Иначе проживешь, как этот бесполезный койот.
Когда мы добрались до склада БДИ в Шипроке, вокруг никого не оказалось. Я смотрел, как отец загружает в багажник электродрели, пилы и разные другие инструменты. В предыдущие два раза мне пришлось бросать камнями в стену здания, завидев приближающихся людей, и я боялся, что удача нам изменила. Отец, правда, успокоил их, показав свое удостоверение БДИ и объяснив, что перевозит инструменты на другой склад.