ь, нам придется ехать к врачу, если отек в такой близости от головного мозга в ближайшее время не спадет.
Отец наклонил голову еще сильнее.
— Что бы вы сделали, офицер, если бы на вас в вашем собственном доме напал злонамеренный сосед, да еще после того, как его сын избил вашу малолетнюю дочку?
Полицейский возмущенно поднял брови, переведя взгляд с отца на Опроса. Сэм захихикал, и я затолкал его назад в гостиную.
— Я не собираюсь заниматься вашими склоками, — сказал полицейский, покачав головой.
— Вам обоим надо лучше контролировать и себя, и своих сыновей. Стыдитесь — вы устроили драку из-за того, что натворили ваши дети. Если кто-то из вас еще раз попробует мне пожаловаться, оба окажетесь в полицейском управлении округа Монтгомери. Вряд ли вам там понравится — уж поверьте.
Сэм выглянул в коридор. Полицейский улыбнулся моему младшему братишке, личико которого казалось поистине ангельским. Он и понятия не имел, на что в действительности этот блондинчик способен.
Опрос с недовольством признал свое поражение и поковылял через дорогу, еще не сознавая всего масштаба потерь — особенно касательно машины. Мало того, ночью его ожидали переговоры с водителями такси, горящими желанием отвезти всю их семейку в аэропорт и отправить в Европу.
Судя по всему, жаловаться Опрос побоялся — ни он сам, ни полиция нас больше не беспокоили.
Я был страшно горд и снова чувствовал себя невидимым и всесильным.
В понедельник, дожидаясь школьного автобуса, я подошел к нашей соседке, Мэри, самой хорошенькой девочке, какую встречал когда-либо со времен влюбленности в Вайолет в Гэллапе. Мне очень хотелось, чтобы она стала моей подружкой. Обычно она дожидалась, пока я с ней заговорю, но тут обратилась ко мне сама:
— Правда, что вы с братом обмазали Стардивантам всю машину собачьими какашками и сунули туда садовый шланг?
— Их сын опрокинул моей сестре прилавок с лимонадом, зашвырнул ее велик в ручей и побил ее. Он это заслужил. Надеюсь, от их машины ничего не осталось.
Я прыснул от смеха.
— Ее пришлось везти в мастерскую на починку. Моя мама — лучшая подруга миссис Стардивант, она все нам рассказала. Говорит, твой отец ударил мистера Стардиванта по лицу, а вы заказали им домой разные вещи, не спросив разрешения. И еще кидались в него яйцами и шарами с водой. Ты — отвратительная свинья! Никогда больше не смей со мной говорить.
Я был ошарашен. Другие дети на остановке тоже слышали ее. Некоторые кивали головами. Мальчик постарше сказал:
— Никому тут не нравится ваша семья.
Остальные повернулись ко мне спиной, и я постарался встать как можно дальше от них. Когда я залез в автобус, никто на меня не посмотрел. Я уселся в заднем ряду, один-одинешенек. Почему они не поняли, как это было смешно? Да и вообще, мальчишка Стардивантов первый начал!
Когда я собирал деньги за доставку газет, одна женщина, всегда дружелюбная со мной, сказала:
— То, как вы поступили со Стардивантами, очень некрасиво, просто отвратительно. Вашего отца надо посадить в тюрьму за то, что он напал на мистера Стардиванта! И он должен оплатить ущерб, который вы причинили. Стыдитесь, молодой человек!
Но почему это мы некрасиво поступили? Ведь их сын действительно ударил Салли и опрокинул ее прилавок! Отец всегда учил нас не просто давать сдачи, а одерживать победу над врагом. Справедливость — это возмездие, говорил он. Таков закон жизни. Странно, что он еще не приказал нам убить их собаку и насадить ее голову на кол у них во дворе.
Отец, естественно, нисколько не сожалел о том, что мы натворили. Он раз за разом повторял, как гордится и Сэмом, и мной.
Месть — вот единственное, что мне правда удавалось.
В ту ночь я проснулся с неприятным чувством, размышляя о том, что Мэри и та женщина, моя клиентка, сказали и как они рассердились на меня. Впервые в жизни я взглянул на свое поведение с точки зрения другого человека.
Такие вещи легко сходили с рук в Форт-Дефайнс, но мы перешли в другую лигу, где действовали другие правила. Я начинал понимать, насколько представления отца о правде и справедливости далеки от цивилизованного мира.
Чувство вины преследовало меня еще долго. Оно было не таким, как вина за боль, которую я причинил маме, но ощущалось не менее остро. Мне хотелось измениться, но я не знал, с чего начать.
А еще мне хотелось, чтобы Мэри снова говорила со мной.
Глава 41
В феврале я вернулся домой с тренировки в спортивном зале и услышал, как отец громогласно обсуждает что-то с Моной в гостиной. Едва завидев меня, он заорал:
— Сэм и Салли, сюда — сейчас же!
Мои брат и сестра прибежали в комнату. Салли шепнула мне, что отец кричит уже больше часа.
Ходя перед нами взад-вперед, отец размахивал в воздухе какой-то бумагой.
— Ваша мать приезжает с вами повидаться, — рычал он. — Ее адвокат связался со мной — он недоволен тем, что мы уехали из Форт-Дефайнс, не оставив номер телефона или новый адрес. Мать тоже сердится, но на нее мне наплевать. Она вышла замуж за водителя грузовика — какого-то Уолли, — и они усыновили младенца, мальчика. Вроде как ребенок должен был отвлечь эту бешеную сучку, но у нее есть законное право видеться с вами. Она приезжает в субботу, и я этому совершенно точно не рад.
Отец схватился за сигарету, хотя обычно курил трубку. Когда он прикуривал, руки у него тряслись. Сделав две глубоких затяжки, он сказал:
— Ее адвокат угрожает, что подаст в суд и добьется для нее опеки над вами всеми. Теперь, когда у нее есть муж, ребенок и постоянное место жительства, она хочет судиться со мной. Я не сказал ей, когда мы переехали на Восточное побережье, потому что хотел защитить вас от нее. Адвокат называет это похищением. Естественно, он несет чушь, но она считает, что я буду платить алименты и отпущу вас жить с ней и с ее толстозадым дальнобойщиком где-то в Альбукерке. Поскольку нашего адреса и телефона нет в адресной книге, ее адвокату пришлось постараться, чтобы нас отыскать. Сама эта тупица точно не справилась бы.
— И что мы должны делать, папа? — спросил я.
— Я сделаю все, как Дэвид, — подхватил Сэм. — Просто скажи.
Салли поглядела на Сэма и на меня, потом на отца и кивнула.
Мона, как обычно, натянуто улыбнулась и положила руку отцу на плечо.
— Вам повезло, что у вас есть любящие отец и мать, благодаря которым вам не придется переезжать в Альбукерке и ютиться в трейлере по соседству с нищими мексиканцами.
Я с трудом сдержался, чтобы не усмехнуться.
— Скажите этой суке, чтобы больше сюда не возвращалась! — рявкнул отец. — А ее Уолли пусть перестанет подначивать. Пускай она рыдает и жалеет, что вообще явилась сюда. Сделайте так, чтобы их поездка превратилась в полную катастрофу. Вы знаете, что от вас требуется.
А я-то считал, что мне больше никогда не придется намеренно обижать маму! Ни за что на свете я не стану опять издеваться над ней. Мы можем пообещать приехать к ним летом, потому что из этого все равно ничего не выйдет — билеты на самолет для трех детей стоят слишком дорого. Если мама не изменилась, то встреча с ней лишь разбередит старые раны. Мне хотелось одного — чтобы все поскорей закончилось.
В субботу, доставив утренние газеты, я поехал на своем велосипеде на стадион и бегал там, пока мои ноги не стали как ватные. Когда я вернулся домой, Сэм и Салли уже ждали меня.
— Где ты был, Дэвид? — спросила Салли с глазами, полными тревоги. — Мы уж думали, ты нас бросил, навсегда.
— Я никогда не поступил бы так с тобой и с Сэмом, — ответил я. — Все будет хорошо. Через пару дней мама уедет, и мы заживем, как раньше.
— Но что, если адвокат выиграет и нам придется перебраться в Альбукерке? — спросил Сэм.
— Мне пятнадцать лет, тебе тринадцать, а Салли десять. Они не могут заставить нас, тем более что мы не живем с мамой уже пять лет.
— Но ты же не адвокат! Откуда тебе знать?
— Я просто знаю, Сэм, так что перестань волноваться.
Мы втроем уселись в гостиной у окна, из которого просматривалась вся улица. Было уже половина одиннадцатого, они опаздывали на полчаса. Пара машин проехала мимо, и вот наконец показался их грузовик.
Уолли вылез первым, чтобы помочь маме. Он был низенький и практически квадратный, с короткой стрижкой ежиком и тонкой полоской усов. С младенцем на руках, мама медленно выбралась из грузовика и своей обычной спотыкающейся походкой, словно птичка, посеменила к дому.
Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем они добрались до двери и позвонили. Мона впустила их внутрь.
— Терстон, — позвала она, — подойди поздороваться с Тельмой-Лу, Уолли и их ребенком.
— Садитесь и давайте поговорим, — приветствовал их отец, выходя в коридор. Голос его звучал спокойно, так что я выдохнул с облегчением. Я-то себе представлял, что отец сразу набросится на Уолли.
Мама передала ребенка своему новому мужу и протянула руки к Салли и Сэму. Оба они отступили назад. Она повернулась ко мне:
— Как поживает мой старший сынок? С тобой хорошо обращаются, дорогой?
— У нас все в порядке, мама. Может, сядем и поедим?
Я кивнул Уолли головой, но он не шевельнулся.
— У нас есть дело к вашему отцу и Моне, — сказал он. — Нам надо кое-что обсудить, например, почему он увез вас за три тысячи миль, не спросив разрешения и не сообщив, куда направляется.
Отец уставился на Уолли горящими глазами и сжал кулаки. Тот, похоже, не понимал, что еще одна реплика — и ему несдобровать.
Мона решила вмешаться:
— Дети, поезжайте пока с Уолли и Тельмой-Лу, — скомандовала она. — Не обязательно говорить об этом в вашем присутствии.
Я вывел Салли с Сэмом за дверь, и мы, не оглядываясь, пошагали к грузовику. Минуту спустя Уолли спустился по ступенькам с ребенком на руках, и мама вскоре последовала за ним. Он отпер двери, и мы втроем втиснулись в кабину, на задний диван, заваленный инструментами, грязными тряпками и пачками жевательного табака.